П.А. Столыпин: реформатор на фоне аграрной реформы. Том 2. Аграрная реформа

Многие из позднейших декабристов были близки с Н.С. Мордвиновым и относились к его деятельности с уважением; К.Ф. Рылеев воспел его в своем стихотворении «Гражданское мужество»; даже наиболее последовательный и энергичный сторонник крестьян Н.И. Тургенев, расходясь с Н.С. Мордвиновым во взглядах на данный вопрос, находился в близких личных отношениях с ним и рассчитывал, что если правительство твердо решится уничтожить крепостное право, то Н.С. Мордвинов не будет мешать этому; в мечтаниях декабристов о составлении временного правительства после переворота наряду с именем М.М. Сперанского упоминалось и имя Н.С. Мордвинова. События, последовавшие за воцарением Николая I и обратившие Н.С. Мордвинова в одного из судей над декабристами, повлияли на изменение его воззрений, сделав из него сторонника status quo и в политических вопросах, что, однако, не доставило ему заметного влияния в новое царствование[33 - Иконников В.С. Граф Н.С. Мордвинов. СПб., 1873. С. 220–243.].

Позднее Д.А. Столыпин перешел под покровительство своего дяди – А.А. Столыпина, героя Бородинской битвы, богатого саратовского помещика и друга известного социального прожектера эпохи Александра I – М.М. Сперанского. В соответствии с фамильной традицией, юноша решил посвятить себя военной службе и, закончив в 1839 г. юнкерскую школу, поступил офицером в престижный Конногвардейский полк. Однако удачно начатая карьера вскоре была прервана по двум обстоятельствам. Во-первых, его независимый характер часто вступал в противоречие с рутиной и строгостями, диктуемыми военной дисциплиной; во-вторых, в нем росло убеждение, что постоянная или длительная военная служба, совершенно необходимая для защиты Родины во время войны, в мирные годы нецелесообразна. Добровольно уйдя в отставку, он вместе со своим старшим братом Алексеем, другом М.Ю. Лермонтова, отправился на Кавказ. Там он близко сошелся с поэтом, с которым братьев связывали родственные отношения – бабушка Лермонтова – Е.А. Арсеньева была родной сестрой их отца.

Отслужив службу, Д.А. Столыпин с головой ушел в хозяйственные дела. Еще в 1840-е гг., посетив полученное в наследство имение в Пензенской губернии, он был изумлен бедностью крестьян. Отказавшись от некоторых своих доходов в их пользу, Д.А. Столыпин, кроме того, безвозмездно передал им часть своей земли. Через некоторое время он убедился, что это полумера, и стал внимательно присматриваться к попыткам соседей изменить ситуацию к лучшему: один помещик отдал всю свою землю крестьянам, но из-за избыточно и постоянно растущего населения деревни это не принесло им благосостояния; другой – купил пустующие земли и затеял переезд, тяжко сказавшийся на переселенцах.

Погрузившись в семейные хозяйственные расчеты, составленные предками, Д.А. Столыпин обнаружил устойчивую тенденцию падения урожаев за несколько десятилетий, ибо «наш знаменитый чернозем начал во многих местах сильно выпахиваться». Крымская война на время прервала его занятия. Он вступил в Александровский гусарский полк и за храбрость в боях был награжден золотым оружием. После окончания войны вышел в отставку и вскоре уехал за границу. Здесь (в основном в Женеве и в Париже) Д.А. Столыпин провел несколько лет, пытаясь заполнить пробелы в своем образовании. Вернувшись на родину, Д.А. Столыпин усиленно занялся научно-публицистической деятельностью, а также реорганизацией сельскохозяйственного производства и быта в своих обширных имениях, разбросанных по многим губерниям. Освобождение крестьян от крепостной зависимости приветствовал с энтузиазмом как новую «историческую эпоху в России». В 1863–1893 гг. написал множество статей и брошюр, которые часто объединялись в целые тома: «Сельскохозяйственные очерки» (М., 1889), «Научные очерки. Наш сельский вопрос» (М., 1890), «Учение О. Конта. Начало социологии по вопросу об организации земельной собственности

пользования землей» (М., 1891) и др.

В реальной аграрной жизни им были обнаружены две системы землепользования – относительно малочисленные хутора (Финляндия, Прибалтийский край, юг России и Сибири) и общинное землепользование, охватывавшее основную массу крестьянства. Д.А. Столыпин обратил внимание на то, что еще в 1830–1840-е гг. в южных губерниях (Таврической, Екатеринославской и др.) после упразднения нескольких тысяч хуторов на казенных землях крестьян принудительно сводили в одну деревню, построенную по определенному плану, родившемуся в канцелярии. Делалось это ради удобства сбора податей, которые обеспечивались круговой порукой общины. При этом вполне в духе императора Николая I составлялись огромные деревни до 6 тыс. душ, без учета цифровых показателей «нормальной» сельскохозяйственной единицы. Старожилы, испытавшие на себе этот бюрократический эксперимент, со слезами на глазах рассказывали Д.А. Столыпину о своей былой (дореформенной) жизни.

Своеобразную идейную поддержку Д.А. Столыпин нашел в выводах известного социолога-органиста П. Лилиенфельда, бывшего одно время губернатором Курляндии, который отмечал большую производительность местных арендных хуторов в сравнении с крупными собственниками. Постепенно подводится итог многолетним наблюдениям: «В земледелии нормальное хозяйство – подворное, личное, это естественное явление». Далее было предпринято дотошное сравнение материальных, культурно-хозяйственных выгод и, как бы мы сейчас сказали, экологических последствий двух систем землепользования. Предпочтение явно отдавалось хуторскому хозяйству. Его владелец может внедрять всяческие хозяйственные улучшения и поднимать культуру почвы без опасения, что выгодами от них воспользуется тот, к кому при общинном переделе перешел бы этот участок земли. Чересполосица приводила к хищнической эксплуатации полученного на время надела без восстановления его плодородия, к тому же он располагался далеко от дома и скотного двора. Перевозка навоза, орудий труда и урожая отнимала неоправданно много времени. Самые элементарные подсчеты нерациональных трат, утверждал Д.А. Столыпин, просто пугали. С такими потерями процветания не достичь даже при хороших урожаях в течение нескольких лет подряд, что само по себе случалось редко. Кроме того, в общине совершается процесс опасной нивелировки, «уничтожение самостоятельности и инициативы личности», психология уравниловки гасит желание рисковать и искать новое. А круговая порука, которая обеспечивала фискальные повинности всех, тяжким бременем ложилась на более дисциплинированных и состоятельных членов общины, уменьшая тем самым ее богатство.

Д.А. Столыпин был также последователем немецкого экономиста, представителя немецкой географической школы в экономической науке, одного из предшественников маржинализма И. Тюнена (создателя «модели изолированного государства»). Его теория состояла в том, что государство представляет собой изолированную хозяйственную область в виде круга с почвой одинакового плодородия, в центре круга находится город, являющийся единственным рынком сбыта для продукции. Различные отрасли сельского хозяйства будут располагаться вокруг центра в виде колец. Расположение производств обусловлено стремлением каждого производителя максимизировать прибыль, технологиями производства и транспортировки, объемом и номенклатурой спроса на продукцию. Определенное влияние на Д.А. Столыпина оказал и немецкий ученый, врач, аграрий, почвовед, основоположник сельскохозяйственной науки в Германии Д.А. Тэер, который считал естественный путь развития сельского хозяйства обязательным условием для всей агрономической науки. Он был автором «теории перегноя», или «теории гумуса», считая его важнейшим питательным веществом для растений, что вызвало бурную полемику с химиком Ю. Либихом, считавшим, что Д.А. Тэер недооценивал роль минеральных веществ в питании растений. Д.А. Тэер одним из первых классифицировал почвы Западной Европы по механическому составу, содержанию гумуса и извести, он развивал теоретические и практические знания о плодосеменном хозяйстве. С позиций «теории гумуса» Д.А. Тэер обосновывал необходимость травосеяния, плодосеменных севооборотов и улучшенного ухода за пропашными культурами, содействовал внедрению в севооборот такой новой для Европы агрокультуры, как картофель. Он был автором научных методов определения степени истощения почв различными агрокультурами, так называемой «хозяйственной статистики», которая помогала грамотному составлению севооборотов, изучал вопросы механизации сельского хозяйства, зоотехники. Д.А. Тэер был автором классических трудов о тонкорунном овцеводстве и о шерстоведении, разработал сравнительную характеристику кормов для питания животных (ввел термины «шкала кормов» и «сенной эквивалент»). Работал над задачами экономики сельского хозяйства. Его идеи были изложены в 4-томном труде «Основы рационального сельского хозяйства», переведенном на многие европейские языки, в том числе и русский, и выдержавшем много изданий.

Исходя из этих теорий Д.А. Столыпин делил земледельцев на хозяев и рабочих (на таких основаниях были освобождены крестьяне прибалтийских губерний). При этом он признавал, что «такое деление неминуемо ведет к порождению пролетариата», что является прямым следствием введения хуторской системы. Вместе с тем Д.А. Столыпин пытался доказать, что община также не спасает от обезземеливания крестьян, кроме тех случаев, когда община еще при жизни родителей отдает часть их земли детям или последние выгоняют своих родителей со двора. По его мнению, при подворном владении это было невозможно. Основываясь на утверждениях Адама Смита, Д.А. Столыпин был сторонником так называемого «нормального развития», то есть перехода от малого к большому производству. Так, в частности, Адам Смит приводил в качестве примера Шотландию, где в определенный период было много мелких фермерских хозяйств, большая часть из которых, постепенно разорилась и их земли были скуплены более удачливыми соседями. Таким образом, вместо множества мелких хозяйств образовалось относительно небольшое количество крупных. То же самое, считал Д.А. Столыпин, можно было применить и к России. В качестве примера он приводит отрывок из отзыва управляющего Курляндской казенной палатой Горна: три крестьянина получают три равных участка земли. Постепенно «владение трех лиц будет сосредоточено в руках одного из них, более способного и опытного в ведении хозяйства», который сможет стать зажиточным хозяином и «платить хорошо за работу своим обоим товарищам»[34 - Столыпин Д.А. Очерки философии и науки (Наш земельный кризис). М.: Тип. А. Гатцука, 1891. С. 66.]. Этот закон Д.А. Столыпин считал непреложным, и его несоблюдение могло иметь «гибельные последствия». «Бояться безземельных батраков нечего, – цитировал Д.А. Столыпин одно из пришедших к нему писем, – они привыкнут к отхожим промыслам или кустарному производству, как в северных наших губерниях, где постоянный неурожай» и никто его не боится. Для этого необходимо было изменение паспортной системы, чтобы разорявшиеся фермеры-собственники могли переезжать в более благополучные регионы[35 - Столыпин Д. Об устройстве арендных хуторов на владельческих землях и крестьянском хозяйстве вообще (Из сельскохозяйственной практики). М.: Тип. А. Гатцука, 1892. С. 15–20.]. Согласно Д.А. Столыпину, община не только не спасала крестьянство от пролетаризации, но и порождала другое явление – «голодный общий пауперизм», который был намного страшнее первого. Пауперизм существовал в таких странах, как Ирландия, где земледелец был наполовину или на четверть хозяином своего участка («не то хозяин, не то рабочий). Поэтому в Ирландии того периода настоящим рабочим не было места, так как сами «хозяева» питались одним картофелем и умирали с голоду[36 - Столыпин Д. Несколько слов о политических и общественных формах (Наша община). М.: Тип. В.А. Гатцука, 1893. С. 8.].

Категорически отрицая, что крестьянская поземельная община является самобытной формой крестьянского землевладения, Д.А. Столыпин утверждал, что Древняя Русь держалась «на самостоятельных семьях». Поэтому община «есть прямой плод внешнего ошибочного действия». Не признавал Д.А. Столыпин и этическую составляющую общины, которая основывалась «на равенстве людей», так как, по его мнению, общинные порядки приводили к разорению населения[37 - Столыпин Д.А. Положение 19-го февраля об освобождении крестьян. М.: Тип. А. Гатцука, 1890. С. 5–10.]. Ошибкой считал Д.А. Столыпин признанием Редакционной комиссией при выработке проекта отмены крепостного права «за точку отправления своих трудов… не личную мелкую крестьянскую собственность», а собственность «крепостной общины». Все это в конечном итоге привело к установлению выкупных платежей, для выплаты которых крестьянам пришлось закладывать свои участки. Д.А. Столыпин полагал, что только когда «земля свободна, то есть доступна каждому по его состоянию и способностям», можно добиться «общего народного благосостояния»[38 - Столыпин Д.А. Очерки философии и науки (Наш земельный кризис)… С. 65.].

Д.А. Столыпин также считал, что «самоуправление и община несовместны» и что только в тех обществах, где было создано подворное владение, «самоуправление оказалось благодетельным учреждением». Поддержание же общины, по его мнению, требовало «суровых мер», без которых она просто разваливалась. «Дарование неподходящего самоуправления общинам (в 1861 г. – Прим. авт.), – писал он, – принесло много вреда народу». В качестве примера Д.А. Столыпин привел случай из истории одной крестьянской общины в Новороссии, где после предоставления крестьянам свободы вдруг исчезло шоссе. Впоследствии оказалось, что это произошло после «снятия суровой опеки», когда власти перестали заставлять крестьян поддерживать его в рабочем состоянии. После шоссе стали исчезать огромные общественные плодовые сады, посадка которых по распоряжению окружных начальников стоила местному населению «много слез и даже крови». После упразднения института окружных начальников данные сады были заброшены. В результате из «больших производств» сохранились лишь казенные учреждения: почта, телеграф, железные дороги[39 - Столыпин Д. О несовместимости общинной формы с нормальным сельским самоуправлением. М.: Тип. В.А. Гатцука, 1893. С. 5–8.].

Для падения крестьянской общины, по мнению Д.А. Столыпина, необходимо было немного – отмена 165-й ст. о личном выкупе и круговой поруки. Почему же она так долго существует? Для ответа на этот вопрос Д.А. Столыпин приводил утверждение французского философа и публициста Ж. Сореля, что крестьянская община держится за счет исторической инерции, которая «сопротивляется введению устойчивых подлежащих форм». Тем более что никаких особых юридических препятствий даже в действовавшем на тот момент законодательстве для выхода крестьян из общины не существовало. Так, и без отмены 165-й статьи, после завершения процедуры выкупа, можно было выйти из общины и укрепить землю в частную собственность. Поэтому для того, чтобы разрушить крестьянскую общину в России, необходимо было пропагандировать индивидуализм, то есть, согласно Д.А. Столыпину «перейти от стадного, бесформенного состояния… к признанию прав личности»[40 - Столыпин Д. К вопросу философии права. М.: Тип. В.А. Гатцук (Д. Чернышевского), 1893. С. 6.].

Таким образом, Д.А. Столыпин, опираясь на исторический анализ вопроса, полагал, что считать общину сугубо национальной чертой «русской самобытности» – заблуждение, свойственное и некоторым консерваторам, и радикалам. Разница лишь в том, что первые, «панегиристы общины», видели в ней оплот против нигилистов, а вторые, с легкой руки А.И. Герцена, – эмбрионы социализма. Опираясь на исторические изыскания других отечественных позитивистов (М.М. Ковалевского, Н.И. Кареева), Д.А. Столыпин пришел к выводу, что общинное пользование землей – явление мирового порядка, в разное время многие народы прибегали к такой доиндустриальной организации сельского хозяйства.

Собрав материалы за 20 лет исследования, Д.А. Столыпин написал обзор «Наш земледельческий кризис» (М., 1891), в котором доказывал, что падение производительности труда, малоземелье, низкая культура полей, плохая оплата вложенного в них труда, бедность крестьян и их классовая злоба во многом проистекают из отсталого общинного землепользования. Пребывая в таком плачевном состоянии, сельское хозяйство будет еще более отставать от роста промышленности и не удовлетворять город – главный потребитель продукции. Капиталистический процесс – реальность, с которой нельзя не считаться и которой требуется иное, более эффективное землепользование. После появления в середине 90-х гг. работ легальных марксистов (П.Б. Струве, М.И. Туган-Барановского и др.) такая точка зрения стала расхожей, но напомним, что Д.А. Столыпин начал высказывать свои взгляды еще в конце 60-х гг., «когда они имели все признаки новизны и оригинальности».

Какое же землепользование отвечало, по Д.А. Столыпину, правильному пути? Его мнение категорично – только «хуторская система», и все же он решил подкрепить личные наблюдения объективной научной информацией. Его решительно не устраивало, что статистические данные последних десятилетий о бытовом положении крестьян в стране касались только общины. Как в физиологии начинают с изучения здоровых, а не больных тел, в живописи – с изображения прекрасных, а не уродливых предметов, так социолог, считал Д.А. Столыпин, должен начать с хуторского землепользования, которое кое-где еще осталось в России. Через Московское общество сельского хозяйства, где он нашел идейных союзников и какое-то время являлся председателем Хуторского отделения, были организованы опросы и сбор статистических данных о переселениях и хуторах в западных и южных губерниях. Специальные анкеты распространялись и собирались руководителями сельскохозяйственных обществ, земскими статистиками, уездным начальством, волостными старшинами, священниками, врачами и учителями сельских школ. Кроме того, разнообразные сведения черпались из местной прессы различных губерний. Подобный вид социологической работы поддержало Вольное экономическое общество, которое накопило много достоверных фактов о разложении общины. На основании полученных материалов Д.А. Столыпин делал доклады и выступал в печати – московской и местной земской. Результаты исследования были сгруппированы в два больших тома. Выводы опросов совпали с его собственными – «личное хуторское владение эффективнее общинного». Впрочем, опросы выявили существенные региональные отличия первого типа землепользования и кое-какие недостатки, которые, по мнению Д.А. Столыпина, необходимо было учесть при надвигающейся реформе. Главный из них – дробление земли хутора по наследству при наличии нескольких детей. Он предлагал ввести законодательный минимум для деления земли. Кстати, западные фермеры избегали этой опасности проще – старший сын по желанию получал всю землю, а младшим за уступаемую долю он давал деньги.

Но то, что казалось верным самому Д.А. Столыпину и его единомышленникам по Московскому обществу сельского хозяйства, не встречало понимания среди землевладельцев – помещиков и общинников. В этих условиях Д.А. Столыпин решил прибегнуть к последнему из еще не использованных им методов – к эксперименту, надеясь при удаче усилить свои доводы в пользу хуторской системы наглядными и убедительными примерами. С начала 1880-х гг. до конца жизни он экспериментировал в своих усадьбах и поместьях родственников (в частности, в Тарханах, «малой родине» М.Ю. Лермонтова), создавал арендные хозяйства как форму вольнонаемного труда на помещичьих землях, с правом арендатора на выкуп участка, если через несколько лет его хозяйство будет процветать. Разумеется, Д.А. Столыпин не был пионером, аренда существовала и раньше. Но он внес одно очень важное уточнение. Когда в конце 60-х гг. XIX в. в ряде южных губерний кое-кто из помещиков стал сдавать усадьбы в аренду, выяснилось, что временные владельцы хищнически относились к земле, лесу и постройкам. Настоящий владелец после нескольких лет аренды нередко получал окончательно разоренную и ограбленную усадьбу, где даже хозяйственные постройки были растащены на топливо. Как показали исследования, так случалось, когда аренда бралась в интересах накопления торгового капитала. Учтя это, Д.А. Столыпин в качестве главного условия аренды выдвинул требование обязательного «хозяйствования на земле». Он долго обдумывал условия эксперимента: оптимальные размеры арендного участка земли, круговое размещение пашен, покосов и пастбищ, тип жилища для хозяина, формы построек для скота и инвентаря, место для колодца, сада, огорода. Типовой проект стоил около 500 руб. Все это излагалось в ряде брошюр, к которым прилагались формы контрактов на аренду хуторов. Начался эксперимент в Таврии, в столыпинском имении близ Мелитополя, где были построены 16 хуторов, на 60 дес. земли каждый (среднестатистический общинник в Центральной России имел меньшее количество земли). Позднее эксперимент был перенесен в имения Саратовской и других губерний. На первых порах крестьяне встретили слухи о предложениях барина настороженно – они издавна относились к предложениям подобного рода, как бы сравнивая, по словам некоторых исследователей, «перчатку с рукавицей»: у частного владельца отдельный «чуланчик» для каждого пальца, а в общинной рукавице они все вместе и в мороз не зябнут, греют друг друга.

Патриархальная вера в то, что наступит время и по распоряжению верховной власти вся земля будет передана в руки крестьян, обнаруживалась любым беспристрастным исследователем деревни. Но вид удобных домов, преимущества компактного расположения полей и угодий, благоприятные условия аренды сделали свое дело. Будущие арендаторы выстроились в очередь, с каждым после собеседования и отбора заключался контракт на шесть лет. Арендатор должен был внести треть паевого взноса, остальная часть давалась ему в кредит на несколько лет. Постепенно образовался устойчивый спрос на аренду, который в ходе многолетних экспериментов постоянно увеличивался, хотя первоначальный денежный пай из-за роста цен на землю становился все больше. Крестьянина это уже не пугало.

В условия договора включался штраф за неразрешенную управляющим рубку фруктовых деревьев и ягодных кустов. Управляющий оплачивал государственные налоги на землю и не вмешивался в производственный процесс, помогая по необходимости специальной литературой, собранной в библиотеке имения. Первый год отводился на нужды собственного подворья, а с получением доходов начиналась оплата кредита. Многие хуторяне увеличивали размеры арендованной земли, нанимая на лето сезонных рабочих (с оплатой выше средних доходов крестьян Центральной России). Вскоре хуторяне смогли покупать косильные машины, катки для молотьбы, плуги разных видов (общинник пользовался обычно сохой и цепью). В их домах появились личные сельскохозяйственные библиотечки. Таким культурным арендаторам, крепко вставшим на ноги, Д.А. Столыпин предлагал продавать землю. По его расчетам, это принесло бы ее старым хозяевам большую прибыль и, кроме того, способствовало бы созданию «нового крепкого сельского класса союзников дворянских усадеб».

Интересно, что большую часть арендаторов составляли русские, меньшую – украинцы и только один был из немцев. Предполагаемый эффект подобного выбора, как установили неоднократные проверочные комиссии из Московского общества сельского хозяйства и Харьковского земледельческого училища, внимательно следившие за ходом эксперимента, полностью оправдался. Результаты проверок печатались в специальной прессе. Вот в общих чертах оценка итогов десятилетнего эксперимента в Таврии: на первых порах арендное хозяйство немца вырвалось вперед и быстро стало эффективным, более или менее зажиточно жили и упорно трудились украинцы, менее богатыми и более разболтанными были хозяйства русских. Вначале у немца сложились с соседями напряженные отношения, но постепенно все нормализовалось, и его «прикладные» уроки охотно перенимались: черный пар, химическое удобрение полей, новые машины, посадка специфических трав на выпасе и т. п. Уже через несколько лет контролеры зафиксировали добротные постройки, обилие фруктовых деревьев, множество сельскохозяйственных машин на подворьях, правильный севооборот и травосеяние и, что особенно ценно, предприимчивую кооперативную деятельность по кредиту, хранению и сбыту продукции, ремонту техники. Почти все крестьяне стали арендовать дополнительную землю (и не малую), которая примыкала к их старому участку, хотя только за пять лет эксперимента цены на нее удвоились, а то и утроились. Редкий арендатор не имел нескольких рабочих лошадей и нескольких (как правило, породистых) коров.

Несмотря на дифференциацию по доходам среди арендаторов, по мнению одной комиссии, «даже беднейшие из хуторян производят впечатление такого достатка и довольства, которое не случалось еще видеть у наших общинников, оно напоминает невольно соседние немецкие колонии». Высокая продуктивность хуторского землепользования достигалась за счет более полноценной организации работы. Росли производительность труда и доходы, люди меньше уставали, отбросив неэкономные перемещения и пустое времяпрепровождение. Напрашивался законный вывод: «произведенные опыты показывают, насколько русские крестьяне способны к развитию своего хозяйства, когда они поставлены в более нормальные условия».

Сходная картина наблюдалась и в других имениях Д.А. Столыпина, хотя были различия в деталях, связанных с неодинаковыми климатическими и почвенными условиями. Как относились «братья по классу» к этим опытам? Подавляющая часть помещиков боялась сдавать крестьянам землю в аренду, полагая, что после нескольких лет работы на ней те начнут считать ее собственностью, ибо вера в «черный передел» в крестьянской душе обладала силой инстинкта.

В начале XX в., спустя годы после смерти Д.А. Столыпина, целый ряд съездов Объединенного дворянства в Саратове, Москве, Санкт-Петербурге ставил вопрос о разрушении общинного землевладения, но не по экономическим, а по политическим соображениям. Как иронично заметил М.М. Ковалевский, этими людьми владела «фантастическая идея» считать общину «рассадником социалистических бацилл», лекарство против которых они видели только в личной собственности. До этого Д.А. Столыпин вспоминал только один случай, когда некий городской промышленник, купивший соседское разоренное имение, узнал об арендном опыте и приехал лично – все внимательно рассмотрел, взвесил, вернувшись домой, сделал расчеты и, создав 19 хуторов на своей земле, приступил к похожему эксперименту. Он блестяще удался, и имение впервые за долгие годы стало приносить доходы.

Помимо хуторского и отрубного землепользования как самого справедливого средства решения аграрного вопроса в России, Д.А. Столыпин особое внимание уделял развитию передовой земледельческой промышленности и оттоку явно избыточной части населения Центральной России за Урал, в Сибирь и Казахстан. Еще в 1869 г. он правильно подчеркивал, что такой процесс идет уже давно, но в хаотичной, стихийной форме и его надо организовать: расчистить свободные земли, дать ссуду переселенцам, освободить их первое время от налогов, помочь в переезде и на новом месте. Эти акции должны быть частью социальной политики государства. Она себя оправдает, ибо находят силы оторваться от привычных корней, как правило, сильные, инициативные и предприимчивые люди. Если их поддержать, то выиграет и страна в целом. На этом основании он горячо приветствовал создание в 1883 г. Государственного крестьянского банка.

Д.А. Столыпин написал ряд брошюр о высшей школе, соотношении общего и специального сельского обучения, классического и реалистического образования. Этим же вопросам посвящена третья книга его обширных «Очерков философии и науки» (СПб., 1892). Центральные положения его рассуждений таковы: образование в крестьянской среде должно быть ориентировано на положительные сдвиги в деревне, доказательства преимуществ современной агрокультуры и хуторского землепользования. Следующий пункт его предложений носил несколько курьезный и пристрастный характер. Он предлагал подвергнуть самой суровой критике способы преподавания и содержание учебных курсов по политической экономии, которая напоминала ему скорее «ретроградную метафизику», чем науку, имеющую дело с практическими вопросами. Политическая экономия, утверждал Д.А. Столыпин, исходит из «вербальных призывов свободы, равенства и солидарности», а должна исходить из естественных законов развития производства, которые постоянно указывают вектор социальной динамики: переход «от слабого к более сильному хозяйству». Попытка искусственно сохранить слабые хозяйства означает самоубийство социального организма. Нечто подобное происходит при консервации общины. Социологу это очевидно, поэтому он предлагал создать в университетах России кафедры истории и философии науки для изучения современных научных методов и кафедры социологии. Между тем Д.А. Столыпин видел, что русская деревня после 1861 г. не возродилась. Через 30 лет, за два года до его смерти, голод по всей стране унес почти миллион жизней. Эти факты сильно травмировали Д.А. Столыпина. Смерть этого незаурядного русского человека также была необычной. Уже в преклонном возрасте он стал ухаживать за своим еще более старым слугой, который заболел крупозным воспалением легких. Считая, что в комнате больного мало света, Д.А. Столыпин переместил его в свой кабинет. Понимая, что болезнь может быть заразной, он запретил родным посещать себя, пока слуга не поправится. Но вскоре сам заболел и последние несколько дней жизни провел, диктуя очередную и последнюю социологическую статью. Закончив ее – умер. Похоронен Д.А. Столыпин в Новодевичьем монастыре в Москве[41 - Голосенко И.А. Петр Столыпин и социология Огюста Конта… С. 195–206.].

Огромное влияние на аграрную реформу П.А. Столыпина имели труды одного из главных идеологов столыпинской аграрной реформы датчанина А.А. Кофода (1855–1948), который приехал в Россию в 1878 г. в 23-летнем возрасте сразу после окончания высшей Королевской сельскохозяйственной школы в г. Копенгагене. Вначале молодой энергичный датчанин поселился в маленькой колонии, организованной его приятелями-датчанами неподалеку от Великих Лук. Позже он в 1880–1886 гг. управлял имением Титово в Калужской губернии (200 км южнее Москвы). Проработав там некоторое время, он получил отличные рекомендации, без которых в то время в России иностранцу было бы непросто сделать карьеру. Овладев русским языком и женившись в 1887 г. на дочери русского помещика, в 1887–1889 гг. служил оценщиком в Обществе взаимного поземельного кредита, с 1889 г. – в Дворянском земельном банке и его отделениях в Самаре, с 1892 г. – в Тифлисе (в этом же году принял русское подданство), а с 1901 г. – в Могилеве. В 1905 г., оставаясь номинально оценщиком Могилевского отделения Дворянского банка, по поручению Земского отдела Министерства внутренних дел выезжал в зарубежную командировку для изучения системы разверстания земель. С ноября 1905 г. стал исправляющим должность чиновника особых поручений при главноуправляющем землеустройством и земледелием (утвержден в этой должности в 1907 г.) и в этом качестве с 1906 г. принимает участие в подготовке, пропаганде и проведении столыпинской аграрной реформы. С февраля 1908 г. А.А. Кофод в должности ревизора землеустройства возглавлял инструкторскую часть Комитета по землеустроительным делам. В 1912 году по ходатайству А.В. Кривошеина был назначен членом этого комитета. Лично укопмлектовал штат инструкторов, много ездил по стране, контролируя ход землеустроительных работ в различных регионах. В 1914 г. получил чин статского советника, пожалованный ему за труд по «модернизации» аграрного хозяйства России. С началом Первой мировой войны А.А. Кофод осенью 1914 г. был командирован в занятую русскими войсками Галицию для изучения состояния сельского хозяйства. С созданием Министерства земледелия России стал членом совета при данном министре.

С первых же лет своей жизни в России А.А. Кофод заинтересовался самым насущным вопросом для того времени – разверстанием крестьянских общинных земель. Только с выселением, был убежден А.А. Кофод, в крестьянском земледелии начнется прогресс. Трудность заключалась в том, что крестьяне, относившиеся с подозрением к любым инициативам сверху, должны были убедиться в том, что это новшество – благо для них. Кроме того, разверстание было несовместимо с традиционным общинным землевладением – «община была истинно русским явлением, поэтому она была вне всяких дискуссий, чем-то святым». Считалось, что община «защищает сельское население от пролетаризации». А.А. Кофод детально изучил этот феномен – историю, сильные и слабые стороны, современное (на тот момент) положение дел – и доходчиво рассказал об этом. Однако понадобилось более двадцати лет, чтобы идею о разверстании крестьянских хозяйств в России можно было не только активно обсуждать, но и проводить в жизнь. В начале XX в., перед первой русской революцией резко обострился крестьянский вопрос. «В густонаселенных центральных губерниях, особенно в черноземной полосе, нехватка земли стала острой, и одновременно с этим и в обществе вера в спасительные качества общины становилась менее непоколебимой, чем раньше. Некоторые противники ее смели теперь публично, устно и письменно, выступать против нее». Изучение разверстания общины на хутора и отруба он начал еще в 1900–1905 гг. Решающий аргумент появился у А.А. Кофода тогда, когда он нашел «деревни, разверставшиеся по собственной инициативе крестьян». Найти их, изучить опыт можно было только в результате поездок по стране. А для этого нужны были полномочия, подтвержденные документально (чтобы не объяснять каждому уряднику, что делает датчанин в том или ином селе), и денежные средства. И с тем, и с другим возникало немало проблем. Однажды А.А. Кофоду пришлось даже продать свою мебель и заложить столовое серебро. Он без устали ездил по губерниям, спорил с оппонентами и начальством, организовывал обучение землемеров. А еще ему поручали знакомить с положением дел иностранцев, которые вдруг проявили интерес к аграрной реформе в России. Всего им было обнаружено 947 деревень с 22,2 тыс. дворов, перешедших на хуторское землевладение. Положительный опыт и отдельные недостатки организации хуторов он описал в двухтомном труде[42 - Кофод А.А. Крестьянские хутора на надельной земле: в 2 т. СПб., 1905.]. На государственный счет А.А. Кофод устраивал экускурсии для крестьян, сомневающихся в нужности разверстания. После таких поездок крестьяне, убедившись в радующей глаз «справности» единоличных хозяйств, часто становились убежденными сторонниками разверстывания.

В 1906–1914 гг. А.А. Кофод много ездил по тем губерниям, где шла реформа (бывал он и в Сибири). Под его руководством за десять лет была разверстана пятая часть крестьянских земель, а книга «Хуторское расселение» была выпущена колоссальным по тем временам полумиллионным тиражом. Свою задачу при разверстании общинных земель А.А. Кофод видел в том, чтобы преодолеть чересполосицу, крайне неудобную для землепользования. Передел принадлежащей деревням земли стремились проводить так, чтобы каждому двору достался компактный, удобный для обработки участок. Важно было, чтобы владельцы переселились туда, что, по его мнению, заметно увеличивало продуктивность хозяйств. Итоги знакомства и ревизии проводимых работ он опубликовал в нескольких книгах и статьях[43 - Кофод А.А. Хуторское расселение. СПб., 1907; Кофод А.А. Внутреннее землеустройство. СПб., 1909; Кофод А.А. К вопросу о практическом обучении крестьян сельскому хозяйству. СПб., 1912; Кофод А.А. Русское землеустройство. СПб., 1914.].

В книге «Хуторское расселение» А.А. Кофод, рекламируя расселение, писал о том, что данная реформа началась за границей давно и что «чем лучше округлены земли отдельных дворов… тем богаче живут крестьяне. Есть такие страны, где лет полтораста тому назад народ умирал тысячами и где теперь, благодаря переходу крестьян на хутора, тройное против прежнего народонаселение живет в полном довольствии, не имея посторонних заработков; в таком довольствии, что последний сельский батрак живет лучше, чем богатый русский крестьянин». Выгоды хуторского расселения, по его мнению, состояли в следующем: 1) уничтожении чересполосицы и общего выпаса скота; 2) устранении диктата крестьянской общины; 3) избавлении от «деревенской суеты» и приучении «к уединенной жизни среди поля лицом к лицу со своим хозяйством»; 4) развитии уважения к своей и чужой собственности; 5) улучшении приемов хозяйствования. При этом он признавал, что «такая коренная ломка привычек деревни отражается, конечно, на всех сторонах крестьянской жизни». Правда, в основном в положительную сторону. Так, коровы начинают давать вдвое или втрое больше молока. Лошади всегда находятся «в отличном теле». Количество же мелкого скота уменьшается, так как имеется корм для крупного скота, который откармливать выгоднее. Увеличивается и количество пашни, так как под нее разрабатываются «плохие сенокосы и кочковатые пастбища с кустарниками». В результате растет объем зимних кормов. Уменьшается количество пожаров. Сам крестьянин «делается как-будто более сосредоточенным, менее общительным, особенно в первое время, когда ему туго приходится, когда нужно напрягать все силы и средства, чтобы достроить усадьбу, разработать и осушить все вошедшие в его участок необработанные земли… Ему как бы нет дела до того, что творится за пределами его участка. Однако это только временное состояние… В странах, где крестьяне давно уже расселились на хутора, общественная жизнь процветает как нигде»[44 - Кофод А.А. Хуторское расселение… С. 9–11.].

Крестьяне, по свидетельству А.А. Кофода, приводили следующие аргументы против хуторского расселения: 1) общая пастьба всего деревенского стада лучше для скота и обходится гораздо дешевле, чем для каждого хозяина в отдельности; 2) у одного хозяина легче выбить градом все посевы, чем при чересполосном распределении земли; 3) хутора выгодны для многоземельных, а для малоземельных они разорительны; 4) на хуторах крестьяне «дичают»: детей в школу не посылают, сами в церковь не ходят, в общественных делах участия не принимают, среди хуторян сильно развивается воровство; 5) хуторского хозяйства надолго не хватит, так как, с одной стороны, будут скупать участки богачи, а с другой – землю придется делить между сыновьями, и все опять пойдет по старому[45 - Там же. С. 15.].

А.А. Кофод отвечал на это следующее: 1) при общей пастьбе, пастбище вытаптывается всем стадом, между тем на хуторах каждый хозяин бережно расходует принадлежащий ему подножный корм; 2) при единоличном владении град действительно может легче выбить все посевы, чем при чересполосном, но их можно застраховать и это обойдется дешевле, чем переезды с одной полосы на другую; 3) малоземельным крестьянам в местностях, где шло разверстание и цены на землю поднимались, А.А. Кофод советовал продавать свои участки и переселяться на те территории, где образование хуторов не началось и земля была еще дешевой, поэтому можно было купить больше земли. Бывали случаи, когда крестьяне продавали свой надел, но новой земли не покупали. Идеолог столыпинской аграрной реформы считал, что такие случаи были единичными («Не купит земли разве какой-нибудь крестьянин-ремесленник или другой, давно уже от земли отбившийся»). При этом он признал, что «часть малоземельных все-таки останется малоземельными»; 4) насчет «одичания» крестьян на хуторах А.А. Кофод высказался так: «Зажиточные родители более заботятся об образовании своих детей, чем бедняки, у которых на первом месте мысль о насущном хлебе, на хуторах же почти все хозяева зажиточны». Воровство, по его мнению, наоборот снижалось, так как труднее увести украденную лошадь, когда по полю разбросаны хутора; 5) самого дробления хуторов он не отрицал, подчеркивая, что они делились не на другие (более мелкие) хутора, а на отруба. При этом А.А. Кофод считал, что любой зажиточный хозяин мог бы купить своим сыновьям новые хутора, вместо того, чтобы делить старый[46 - Кофод А.А. Хуторское расселение… С. 16–17.].

После отречения Николая II в 1917 г. А.А. Кофод перешел на службу в дипломатических и международных гуманитарных организациях. С сентября 1917 г. он служил в Московском отделении Посольства Дании; занимался помощью австро-венгерским военнопленным по линии датского Красного Креста. С этой целью в 1918–1920 гг. А.А. Кофод совершил поездку в Сибирь, после чего возвратилсяся в Данию, сохраняя датское подданство. С 1921 г. он служил атташе по вопросам земледелия в посольствах Дании в лимитрофных прибалтийских государствах. С 1924 по 1931 г. – атташе Посольства Дании в СССР (фактически выехал в Данию в 1930 г.). В 1932 г. дважды ездил в Югославию, где провел в общей сложности 3 месяца, объездив всю страну вместе с датским посланником. В 1933–1935 гг. занимался изучением земельных отношений и историей разверстания в Западной Европе, после чего выпустил монографию на датском языке. Летом 1936 и 1937 гг. ездил в Румынию и Бессарабию, где также ознакомился с аграрной ситуацией. Отмечая некоторые недостатки в работе землеустроительных органов, А.А. Кофод в целом дал им весьма высокую оценку, указав, что они выполнены лучше, чем в Дании и других западных странах. В 1945 г. он опубликовал книгу «50 лет в России», которая в 1987 г. вышла и в нашей стране[47 - Кофод А.А. 50 лет в России (1878–1930 гг.). М., 1987.]. Умер в 1948 г.

Огромную роль в разработке идеологии разрушения общины сыграл А.П. Никольский. Родился он в 1851 г. Образование получил на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета. Занимал должности директора Государственного банка и управляющего Государственными сберегательными кассами, получившими при нем новый устав. По его почину был издан Закон 30 мая 1905 г. о включении в число операций сберегательных касс страхования капиталов и доходов. А.П. Никольский был ярым противником крестьянской общины. 9 февраля 1905 г., делая доклад по крестьянскому делу, он сказал следующее: «Относительно общины мы уже пришли к единственно верному решению: устранить искусственные преграды к выходу из общины и меры, насильственно ее закрепляющие, и предоставить все течению самой жизни. Но, если желательно осветить путь, по которому следовало бы идти, то я с полным убеждением скажу, что все надежды, возлагавшиеся в прошлом на общину, являлись плодом идеологии. Действительность дает яркую картину крушения всех этих надежд. Я укажу на мелкий факт: накопление недоимок. Сравнивая подворное владение, например, в Малороссии с общинным землевладением в соседних губерниях, мы видим, что там, где существует владение подворное (хотя и очень плохое), там недоимок сравнительно мало, а в областях с преобладанием общинного землевладения недоимки достигают двух, трех и более годовых окладов платежей. Относить эту разницу к расовому различию нет никаких оснований: великоросс, в равных условиях, всегда постоит за себя и перед малороссом, и перед кем угодно. Затем я укажу на крайне низкую урожайность общинных земель, по сравнению с землями частного владения, хотя и частновладельческое хозяйство у нас не много вкладывает в землю знаний и труда. Крестьяне не прилагают усилий к улучшению земли. В ожидании переделов общинники не вывозят навоз на свои наделы, не имея уверенности, что удобренный надел не достанется другим. Но там, где крестьянин знает, что земля его, там он достигает хороших результатов. На купчих землях крестьяне старательнее удобряют и обрабатывают почву. За 50 лет, истекших после освобождения крестьян, наиболее обнищали и выродились крестьяне-общинники. Перепись 1897 г. показала, что общий прирост населения после 10 ревизии составляет около 50 %. Между тем в губерниях с общинным землевладением население убыло на 12 %. В тех же губерниях самый высокий процент физически негодных лиц призывного возраста. Здесь же и самый большой процент неграмотных. Таким образом, если проверять принципиальные положения фактами, – трудно защищать общину. Чересполосица в общине больше чересполосицы, наблюдаемой при подворном землевладении, хотя и там она велика и может исчезнуть только при хуторском землевладении. Наконец, что касается чудодейственного свойства общины – предохранять от пролетариата, – то я сошлюсь на исследования моего соседа (М.П. Кашкарова). Оказывается, что в губерниях Орловской, Рязанской и Тульской, где существует община, лиц, не имеющих ни своего хозяйства, ни своей усадьбы, то есть пролетариев в полном смысле этого слова, от 20 % и, кажется, до 30 %. Таким образом, утверждение, будто община предохраняет от пролетариата, – является пустой фразой. Напротив, община есть условие того, что в России через несколько десятков лет не будет ничего, кроме пролетариата»[48 - Сборник документов по истории СССР. Для семинарских и практических занятий (период империализма). М.: Высш. шк., 1977. С. 15–16.].

В своей книге «Земля, община и труд. Особенности крестьянского правопорядка, их происхождение и значение» (СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1902) А.П. Никольский писал о том, что «требуется не ломка, а требуется, главным образом, снять с Положения 19-го февраля ненормальные наросты, образовавшиеся на них в последующее время, а засим сделать дальнейшие шаги к сближению крестьян с другими сословиями на почве общих гражданских законов и общих учреждений судебных и административных. Эти задачи отнюдь не представляют каких-либо чрезвычайных трудностей, а тем больше не могут возбуждать каких-либо опасностей. Все дело сводится к довольно простым и удобоосуществимым мерам:

1) распространение на крестьянское сословие действия общего гражданского кодекса, с указанным ниже ограничением, необходимым для охраны крестьянского землевладения, причем для некоторых, весьма, впрочем, немногих и наименее значительных, случаев из области гражданских правоотношений можно сохранить силу местных обычаев, при непременном, однако, условии, что существование обычая должно быть надлежаще удостоверено и доказано в каждом случае, когда на него делается ссылка;

2) «распространение положительного гражданского закона на крестьян было бы для них великою милостью, ибо внесло бы в их гражданский оборот ясность, определенность и устойчивость, а главное – было бы дарованием действительной воли… Неужели же можно опасаться, что это увенчание освободительной реформы 19 февраля 1861 г. вызовет какое-либо расстройство в ходе крестьянской жизни, и тем более – потрясет? Да и теперь крестьяне при каждой возможности, даже у себя в волостном суде, охотно обращаются к общему гражданскому закону взамен обычаев, а главное, несмотря на юридическое обособление их от остального населения, они ведь входят в частые и разнообразные деловые отношения с людьми… Во всяком случае переход наших крестьян к общему гражданскому кодексу гораздо более подготовлен, чем был подготовлен переход польских крестьян, в начале XIX столетия, к совершенно до того чуждому им кодексу Наполеона, который тем не менее вошел в жизнь этих крестьян беспрепятственно и весьма прочно»;

3) распространение на крестьян действия общих судебных учреждений не только по делам уголовным, но и по всем гражданским делам, а также общих административных учреждений. Эта реформа потребует расширения сети судебных учреждений и некоторых перемен в организации местного управления, для чего можно воспользоваться имеющимися органами крестьянского управления. Так, земские начальники могли бы, по примеру английских мировых судей, сделаться органами суда и управления для лиц всех сословий, живущих в пределах участка, причем для отправления их судебных функций готовым руководством могли бы служить уставы мирского суда. Взамен же сословного волостного суда мог бы быть образован низший всесословный суд, необходимость в котором настоятельна и для некрестьян не менее, чем для крестьян. Волостные судьи могли бы комплектоваться из людей, отвечающих тем же требованиям, какие установлены для земских начальников, кроме, конечно, сословного ценза, который нарушал бы всесословный характер органов местного управления и суда. Прохождение должности волостных судей служило бы превосходной школой для подготовки кандидатов на более значительный должности местного управления и суда и в особенности на должности земских начальников, которых, соответственно их новому положению, было бы правильно переименовать в мировых посредников или судей. Над этими последними высшей инстанцией были бы их уездные съезды, с теми же подразделениями присутствий судебных и административных. Внизу (волостное правление) низший административный орган, тоже всесословный, мог бы быть устроен подобно гминному управлению в губерниях Царства Польского, но с заменой выборного старшины должностным лицом по назначению правительства; это важно особенно на первое время, чтобы крестьянство, составляющее огромное большинство населения во всех волостях, не явилось фактическим руководителем волостного управления, что и для самих крестьян, при нынешнем уровне их образования и развития, принесло бы больше вреда, чем пользы, то есть «совершенно ясно, как просто и легко приспособить нынешнее судебно-административное устройство сельского быта к тем новым потребностям, которые возникли бы с распространением на крестьян действия общих гражданских законов. От реформы этой не менее крестьян выиграло бы и все сельское население, получив близкие и доступные органы управления и суда»;

4) отмена круговой поруки, то есть применение к крестьянским повинностям принципа, что каждый отвечает только за себя, весьма облегчает осуществление следующих мер: ограничение крестьянского сословного самоуправления, по примеру других сословных самоуправлений, лишь деятельностью в сфере сословных хозяйственных нужд, как-то: призрения, продовольственной части, попечения о школах, надзора за общественными сооружениями (мосты, пруды, магазины и т. п.), содержания пожарных инструментов, наряда подвод по общественным делам и т. п. Всякое вмешательство мира в хозяйственную деятельность отдельных дворов и лиц должно быть безусловно устранено, а тем более должно быть отменено право мира стеснять каким бы то ни было способом свободу отдельных лиц в выборе места жительства и рода занятий, в выделе из состава двора и в увольнении из состава общества;

5) предоставление отдельным домохозяйствам права выдела полевой надельной земли из общинного землевладения в участковое, то есть восстановление того права, которое условно давалось крестьянам ст. 165 Положения о выкупе и было отменено законом 14 декабря 1893 г., а с отменой круговой поруки может быть дано в гораздо более широком объеме, ибо если каждый отвечает только за себя, то и нет причин ограничивать крестьян в праве выдела. «Кто хочет хозяйственной самостоятельности, пусть выделяется, – писал А.П. Никольский, – кто предпочитает оставаться участником общинного землевладения – пусть остается им. Вот и вся реформа. Никакой ломки, никакого насилия, а лишь устранение существующего насилия. Не захотят крестьяне выделяться – прекрасно! Захотят выделить только полевые надельные земли, а выгоны или какие другие угодья сохранить общими – и то хорошо: мера эта, как уже сказано, требует установления точных оснований для частичного разверстания надельной земли при выделе отдельных участков, и при том на случаи двоякого рода, на случаи выдела только полевой земли, с сохранением участия в общем выгоне, леса, водоснабжении и т. п., без переноса усадьбы на выделенный участок, и на случаи полного выдела с переносом самой усадьбы на выделенный участок, как о том говорено в предыдущей главе. Как добровольно сохраняемый участниками его институт, общинное землевладение просуществует ровно столько, сколько оно может просуществовать в силу его собственной жизненности или в силу соответствия его с местными хозяйственными особенностями. Вот тогда и познается истина, как она есть, в отношении прочности общинного землевладения. Прочное останется прочным, а где земельная община отжила свое время и держится только подпорками, там она упадет, когда эти подпорки будут сняты»;

6) установление законодательным путем неделимости участков, выделенных из общего владения, и отчуждаемости их лишь в полном составе и только в руки крестьян, не имеющих самостоятельного хозяйства ни на собственной земле, ни на земле общего владения, причем если выделена только полевая земля, без переноса на выделенный участок усадьбы, то в отношении таких участков преимущественное право на их покупку можно предоставить односельцам, удовлетворяющим сказанному требованию о неимении самостоятельного хозяйства, подобно тому, как то установлено для крестьян Царства Польского;

7) организация межевой части. «Без этого, – считал А.П. Никольский, – конечно, немыслимо правильное земельное устройство крестьян, и снятие общинного хомута в отношении земли останется фиктивным благодеянием. Организация межевой части и без того, впрочем, давно уже является настоятельною потребностью всего сельского населения, а не одного лишь крестьянского, и нельзя придумать никаких оправданий тому, что это важное дело не двигается впредь»[49 - Никольский А.П. Земля, община и труд. Особенности крестьянского правопорядка, их происхождение и значение. СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1902. С. 195.].

Короткая (207 страниц), но емкая книга А.П. Никольского по существу представляла собой программу будущей столыпинской аграрной реформы. В марте-апреле 1906 г. ему даже удалось занять пост главноуправляющего землеустройством и земледелием. Однако П.А. Столыпин якобы не смог ужиться с А.П. Никольским и отправил последнего в оставку. В конце апреля того же года он был назначен сенатором, а в 1908 г. – членом Государственного совета. В январе 1910 г. А.П. Никольскому было повелено заменять Кавказского наместника в случае его отсутствия, в высших государственных установлениях. В 1914 г. А.П. Никольского назначили членом Комитета финансов. Умер предположительно в 1917 г.

Таким образом, идеология столыпинского аграрного курса разрабатывалась достаточно долгое время, авторов у нее было много. Идея «витала в воздухе», и многие российские либералы были ее приверженцами. Основополагающим постулатом этой идеологии было утверждение о том, что Россия является частью (хотя и более отсталой) западной цивилизации. Поэтому было необходимо провести прозападные реформы (в данном случае – разрушить крестьянскую общину, так как на Западе она уже давно погибла) и тем самым догнать в развитии Европу. При этом российские либералы совершенно не понимали, что в России крестьянская община укоренилась гораздо глубже, чем на Западе (хотя и там ее разрушение заняло длительное время, например, в Пруссии – около 100 лет), и поэтому ее быстрая и насильственная ломка (в течение двадцати лет «покоя») могла привести к трагедии. Ситуация усугублялась еще и тем, что до 1906 г. российское государство на официальном уровне всеми силами поддерживало крестьянскую общину, а потом сделало резкий разворот, чем, естественно, вызвало сумятицу в умонастроении крестьян, которые не понимали причин такой быстрой смены приоритетов и не спешили поддерживать столыпинские «нововведения».

1.3. Складывание официального курса реформы надельного землевладения

Для разработки аграрной проблемы в 1902 г. было образовано Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Так, уже в январе 1903 г. возникла легкая дискуссия о том, изменилось ли правое отношение крестьян и государства к земле с началом землеустройства. В результате этой дискуссии двум вице-директорам Департамента государственных имуществ К.И. Рембову-Степоврону-Ремидовскому и Л.П. Забелло удалось навязать такую точку зрения, согласно которой верховные права на землю оставались у государства. Попытки отдельных чиновников истолковать земельное законодательство как ограничение прав государства и возрастание прав крестьян рассматривались как нежелательное стремление «поставить интересы крестьян выше… общегосударственных»[50 - Корелин А., Степанов С. С.Ю. Витте – финансист, политик, дипломат. М.: ТЕРРА – Книжный клуб, 1998. С. 87–89.].

Тем не менее поворот в земельной политике российского правительства уже наметился. 26 февраля 1903 г. был подписан царский манифест, облегчавший отдельным крестьянам выход из общины, и с конца 1904 г. Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности, руководимое С.Ю. Витте, стало центром его разработки. Тем более что 12 декабря 1904 г. был издан указ, который провозглашал курс на уравнение крестьян в правах с другими сословиями. Поэтому в период с декабря 1904 г. по март 1905 г. данное Особое совещание, опираясь на поддержку большинства местных комитетов, сделало ряд высказываний за разрушение общины и за установление крестьянской индивидуальной частной поземельной собственности против правовой сословной обособленности крестьянства. Однако, в отличие от П.А. Столыпина, С.Ю. Витте выступал против полицейских методов разрушения крестьянской общины, реформа С.Ю. Витте была рассчитана на длительный исторический период, при этом упор делался на государственную поддержку и защиту мелкой земельной крестьянской собственности. Но проект С.Ю. Витте показался слишком революционным для этого периода, за Особым совещанием закрепилось мнение о его якобы неблагонадежности. В марте 1905 г. генерал Д.Ф. Трепов обратился со специальным докладом к Николаю II, где С.Ю. Витте обвинялся в извращении «правильной перспективы» в разработке аграрной политики. В докладе предлагалось от направления, которое намечалось указом от 12 декабря 1904 г., и вместо стремления к уничтожению сословной обособленности крестьянства принять меры к подъему его экономического положения[51 - Симонова М.С. Аграрная политика самодержавия в 1905 г. // Исторические записки. М.: Наука, 1968. Т. 81. С.199–201.].

При этом следует отметить, что первоначально С.Ю. Витте придерживался славянофильских взглядов и был сторонником общины. В частности, он без всяких оговорок поддержал закон 14 декабря 1893 г., запрещавший выход из общины без согласия 2/3 домохозяев, а также залог и продажу надельных земель лицам других сословий. При обсуждении законопроекта в Государственном совете он представил обширную записку в защиту общинного землевладения. С.Ю. Витте называл тогда общину оплотом против социализма, а русское крестьянство – «консервативной силой» и «главной опорой порядка». Ситуацию в деревне он также сначала считал вполне сносной и не разделял мнения о ее бедственном положении. Однако со временем С.Ю. Витте превратился из яростного сторонника и защитника общины в ее беспощадного критика.

Такую перемену он объяснял так: «Когда меня назначили Министром финансов, я был знаком с крестьянским вопросом крайне поверхностно, как обыкновенный русский так называемый образованный человек. В первые годы я блуждал и имел некоторое влечение к общине по чувству, сродному с чувством славянофилов… К тому же я мало знал коренную Русь, особенно крестьянскую. Родился я на Кавказе, а затем работал на юге и западе. Но, сделавшись механиком сложной машины, именуемой финансами Российской империи, нужно было быть дураком, чтобы не понять, что машина без топлива не пойдет и что, как ни устраивай сию машину, для того, чтобы она долго действовала и увеличивала свои функции, необходимо подумать и о запасах топлива, хотя таковое и не находилось в моем непосредственном ведении. Топливо это – экономическое состояние России, а так как главная часть населения – это крестьянство, то нужно было вникнуть в эту область. Тут мне помог многими беседами бывший Министр финансов Н.X. Бунге… Он обратил мое внимание на то, что главный тормоз экономического развития крестьянства – это средневековая община, не допускающая совершенствования. Он был ярый противник общины. Но более всего меня просветили ежедневно проходившие перед моими глазами цифры, которыми столь богато Министерство финансов и которые служили предметом моего изучения и анализа. Скоро я себе составил самое определенное понятие о положении вещей, и через несколько лет во мне укоренилось определенное убеждение, что при современном устройстве крестьянского быта машина, от которой ежегодно требуется все большая и большая работа, не будет в состоянии удовлетворять предъявляемые к ней требования, потому что не будет хватать топлива. Я составил себе также совершенно определенные мнения, в чем заключается беда и как ее нужно лечить… Мы все кричим, что Российская империя составляет 1/5 часть земной суши и что мы имеем около 140 млн населения. Но что же из того, когда громаднейшая часть поверхности, составляющей часть Российской империи, находится или в совершенно некультурном, диком, или в полукультурном виде. И громаднейшая часть населения с экономической точки зрения представляет не единицы, а пол- и даже четверти единиц». В 1898 г. в своем письме Николаю II С.Ю. Витте, пытаясь доказать свою точку зрения, оперировал следующими данными: Россия при 130 млн населения имеет национальный доход 1 400 млн руб. Франция при 38 млн населения имеет бюджет в 1 260 млн руб. Австро-Венгрия при 43 млн населения – соответственно 1 100 млн руб. И если бы благосостояние жителей России равнялось бы благосостоянию австрийских налогоплательщиков, то русский бюджет составлял бы 3 300 млн, а если бы французских – то 4 200 млн руб. Такая несообразность, писал С.Ю. Витте, происходила, главным образом, от неустройства крестьян. Под неустройством он имел в виду прежде всего их юридическую неполноценность, неполноправность и сохранение общины.

Во многом на смену взглядов С.Ю. Витте повлияла его работа на посту министра финансов, находясь на котором он смотрел на крестьянство прежде всего как на источник средств для государственного бюджета. Тяжелое же экономическое положение крестьянства подрывало платежеспособность и, соответственно, государственный бюджет. Причем причину бедственного положения деревни он теперь увидел прежде всего в правовой обособленности крестьянства, его гражданской и имущественной неполноправности, что не позволяло, в частности, широко пользоваться кредитом, ограничивало крестьянскую хозяйственную инициативу и самодеятельность[52 - Корелин А., Степанов С. С.Ю. Витте – финансист, политик, дипломат… С. 87–89.]. Для устранения данной правовой обособленности крестьянства С.Ю. Витте предлагал создать Специальное совещание для обсуждения крестьянского вопроса. В октябре 1898 г. он даже обратился с этим предложением к царю, мотивируя его тем, что проведение такой реформы дало бы 3 млрд руб. ежегодных поступлений в государственный бюджет. Но в этот период данные предложения не были приняты. Николай II вообще не ответил С.Ю. Витте, и тому пришлось временно отступить[53 - Там же. С. 93.].

Когда же все-таки начало свою работу Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности и С.Ю. Витте был назначен его председателем, то он посчитал одной из главных своих задач прежде всего собирание необходимых сведений о положении деревни, выявление и обобщение мнений самих сельских хозяев о мерах по преодолению кризисной ситуации в сельском хозяйстве. С этой целью на местах были созданы местные, губернские и уездные комитеты, в которых, помимо чиновников, приняли участие около 11 тыс. представительств земств, крупных и средних землевладельцев, арендаторов и даже крестьян[54 - Там же. С. 94.].

В программу работы Особого совещания вошли следующие вопросы, касавшиеся сельского хозяйства: 1) «способы содействия правительства и общественных учреждений в их деятельности на пользу улучшения и развития сельского хозяйства, как мерами общими, так и частными, в зависимости от местных условий»; 2) охрана сельскохозяйственной собственности (меры к устранению земельных захватов, сокращению порубок, конокрадства и т. д.); 3) поддержка «цельных хозяйственных единиц, путем образования неделимых имений, в связи с пересмотром законов о порядке наследования родовых имуществ»; 4) облегчение способов обмена земельных участков для устранения чересполосицы; 5) пересмотр законодательства об аренде «в видах создания наилучших условий для развития сельского хозяйства (сроки, мелиорация, аренда надельной земли и недр для промышленных целей и пр.»; 6) «меры к наилучшему использованию казенных земель в интересах сельского хозяйства и содействие устройству на арендованных у казны землях улучшенного хозяйства»; 7) «улучшение хозяйства и поднятие экономического положения в зависимости от условий землепользования и землевладения»[55 - РГИА. Ф. 1233. Оп. 1. Д. 134. Л. 6–11.].