П.А. Столыпин: реформатор на фоне аграрной реформы. Том 2. Аграрная реформа

Выборы в III Государственную думу состоялись в сентябре–октябре 1907 г. От предыдущей избирательной кампании их отделяло всего пять месяцев, но ситуация изменилась очень сильно. Один из лидеров правого движения И.Ф. Кошко вспоминал о третьей думской кампании следующее: «Мне пришлось провести в Пензе выборы в III Государственную Думу. Губерния так много выстрадала от революционных беспорядков, принявших в конце концов характер открытого разбоя, от которого одинаково страдали все мирные люди, что заранее можно было быть уверенным, что будет избрано спокойное представительство. Крестьянские выборщики, куда по разъяснению Сената был закрыт доступ мнимым крестьянам, тоже не внушали особых опасений. Сюда должны были попасть наиболее влиятельные люди. Так оно и случилось: попали, главным образом, волостные старшины и некоторые деревенские ходатаи… Выборы по секциям крупных землевладельцев прошли совершенно спокойно и дали контингент уездных выборщиков вполне уравновешенный… Возбуждала опасения секция мелких владельцев и духовенства, среди которого было значительное количество политиканствующего элемента. Хотя архиерей в выборы и не вмешивался, но предшествовавшая справедливая и довольно суровая расправа с батюшками красного направления, когда это направление было установлено, образумило большинство духовенства, потерявшего охоту позировать в качестве народных трибунов. Выборы и по этой секции дали вполне благоприятные результаты… Лишь в городах, и то покрупнее, как Пенза и Саранск, прошли в выборщики частью кадеты, но не были все-таки в большинстве»[145 - Кошко И.Ф. Воспоминания губернатора (1905–1914 гг.). Новгород–Самара–Пенза. Петроград, 1916. С. 220–222.].

На III Совете партии социалистов-революционеров в июле 1907 г. ситуация характеризовалась так: «1) сравнительное укрепление позиций самодержавия, вследствие поворота в сторону реакции тех общественных элементов, которых отпугнула развернувшаяся широта социального содержания революции; 2) усталость, разочарование и разброд в значительной части интеллигенции, как наиболее подвижной, восприимчивой, но и наиболее нервно-впечатлительной части общества; 3) скованность революционной энергии трудовых масс, всякое открытое выступление которых беспощадно подавляется неслыханными репрессиями и 4) как результат этой скованности, при одновременном обострении недовольства, распыление борьбы и ее вырождение в бесплодных индивидуальных эксцессах»[146 - Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы. 1907–1917 гг. М., 2001. Т. 2. С. 26–29.].

Тем не менее даже после издания нового избирательного закона результаты выборов не стали абсолютно предсказуемыми. Как писал В.И. Гурко, в основание нового избирательного законодательства не был положен какой-либо принцип: ни национальный, ни классовый, ни сословный. Губернское избирательное собрание было как раз смешением национальных, классовых и сословных групп, чье представительство находилось в слабой зависимости от их пропорционального веса в обществе. В этом случае господство того или иного направления опять же зависело от случайных обстоятельств. Правительство стремилось поставить мало предсказуемый процесс выборов под свой контроль. Прежде всего оно пыталось оказывать посильное влияние на состав избирательных собраний.

III Дума была созвана 1 ноября 1907 г. Число депутатов в ней, по сравнению с I и II Думами, было сокращено с 524 до 448. Крайне правые имели в Думе 50 мест, националисты – 26, умеренные – 70, октябристы и примыкавшие к ним – 154, кадеты – 56, польское коло – 18, прогрессисты – 23, трудовики – 13, мусульманская группа – 8 и социал-демократы – 20. Председателем III Государственной думы до марта 1910 г. был Н.A. Хомяков, октябрист, сын известного славянофила А.С. Хомякова. Н.А. Хомяков возглавлял объединение правых группировок в Думе. Его сменил лидер партии октябристов А.И. Гучков. В марте 1911 г. Думу возглавил также октябрист М.Р. Родзянко, который не только проработал до конца III Думы, но и возглавлял до 1917 г. IV Государственную думу. В целом III Дума стала первой, проработавшей весь положенный ей пятилетний срок.

16 ноября 1907 г. П.А. Столыпин выступил в III Государственной думе с правительственной декларацией, где он обозначил вектор движения своего правительства на ближайшее время: «Правительство надеется обеспечить спокойствие страны, что даст возможность все силы законодательных собраний и правительства обратить к внутреннему ее устроению. Устроение это требует крупных преобразований, но все улучшения в местных распорядках в суде и администрации останутся поверхностными, не проникнут вглубь, пока не будет достигнуто поднятие благосостояния основного земледельческого класса государства. Поставив на ноги, дав возможность достигнуть хозяйственной самостоятельности многомиллионному сельскому населению, законодательное учреждение заложит то основание, на котором прочно будет воздвигнуто преобразованное русское государственное здание. Поэтому коренною мыслью теперешнего правительства, руководящею его идеей был всегда вопрос землеустройства. Не беспорядочная раздача земель, не успокоение бунта подачками – бунт погашается силою, а признание неприкосновенности частной собственности и, как последствие, отсюда вытекающее, создание мелкой личной земельной собственности, реальное право выхода из общины и разрешение вопросов улучшенного землепользования – вот задачи, осуществление которых правительство считало и считает вопросами бытия русской державы»[147 - Государственная Дума. Третий созыв. Сессия первая. 1907–1908 гг. Стенографические отчеты. СПб., 1908. Ч. I. Стб. 307–312.].

После этого начались прения. На первых порах все шло тихо и довольно мирно: лидер кадетов П.Н. Милюков, говоривший первым, хотя и старался «насолить» правительству и правым, но это ему, по обыкновению, не удавалось, и он снова сбивался на мелочи, опять перелистывал и перечитывал какие-то документы вроде постановлений дворянских съездов и организаций и, забывая главное – правительственную декларацию, моментами нагонял изрядную скуку. После него последовали не менее скучные ораторы. Наконец на трибуну поднялся депутат от партии кадетов Ф.И. Родичев. Он начал с повторений доводов П.Н. Милюкова, перешел на гражданские мотивы о патриотизме, национализме и закончил защитой польских интересов. Слова оратора: «Мы, любящие свое отечество… мы, защищающие порядок», – вызывали смех на скамьях крайних правых, и оттуда в ответ часто слышались напоминания о Выборгском воззвании. Выкрики с мест, не прекращавшиеся несмотря на неоднократные замечания председателя, видимо, еще сильнее взвинчивали Ф.И. Родичева; он становился все более и более резким, терял самообладание, злоупотреблял жестикуляцией – и, не находя подходящих выражений, выбрасывал неудачные афоризмы[148 - Новое время. 1907. 17 ноября.].

Когда Ф.И. Родичев, вспоминая выражение В.М. Пуришкевича о «муравьевском воротнике», сказал, что потомки его назовут это «столыпинским галстуком», зал в одно мгновение преобразился. Казалось, что по скамьям прошел электрический ток. Депутаты бежали со своих мест, кричали, стучали пюпитрами; возгласы и выражения негодования сливались в невероятный шум, за которым почти не слышно было ни отдельных голосов, ни звонка председателя III Думы октябриста Н.А. Хомякова (виден был только его качавшийся колокольчик). Полукруг перед трибуной мгновенно наполнился депутатами, а сидевшие позади оказались в первых рядах. Раздавались возгласы: «Долой, вон, долой!», «Не расстались со своим Выборгом! Выгнать его, немедленно вон!», «Нечестно, подло! Вы оскорбили представителя государя», «Мерзко, недостойно члена Думы, недостойно высокого собрания». Крики неслись со всех сторон. Октябристы, умеренные, правые – все столпились около трибуны, к которой тянулись десятки рук, и казалось, что зарвавшегося, забывшегося Ф.И. Родичева моментально силою стащат с трибуны. Несколько человек уже стояло за пюпитрами секретарей, а В.М. Пуришкевич порывался бросить в Ф.И. Родичева стаканом. Н.А. Хомяков, увидев, до какой степени разгорелись страсти, покинул трибуну и прервал заседание. За председателем удалились и остальные члены президиума.

Взволнованный, бледный П.А. Столыпин при первых же криках встал со своего места и, окруженный министрами, вышел из зала почти одновременно с Н.А. Хомяковым. За председателем Совета министров тотчас же поспешило несколько депутатов. Ф.И. Родичев все еще стоял на трибуне, краснел, бледнел, пробовал что-то говорить и затем будто замер, видя, что его выходкой возмущена почти вся Дума, за исключением, может быть, небольшой группы лиц. Наконец сквозь ряды депутатов к кафедре протиснулся высокий старик, кадет М.Н. Покровский, и прикрыл руками Ф.И. Родичева, который при несмолкавших криках: «Вон», «Долой», – спустился к своему месту и затем, окруженный кадетами, вышел в Екатерининский зал. Едва трибуна освободилась, на нее вбежал П.Н. Крупенский, постучал кулаком и стал переругиваться с левыми. В.В. Шульгин постарался увести не в меру разгорячившегося депутата[149 - Новое время. 1907. 17 ноября.].

Раздались возгласы: «По фракциям, по фракциям!» – и депутаты с шумом покинули зал. Крестьяне-депутаты больше всех других были взволнованы и удручены скандальной выходкой и сыпали по адресу кадетов весьма нелестными замечаниями: «Два года не дают работать… Оставались бы себе в Выборге, коли не отучились ругаться», «С первых шагов снова делают скандалы». Сами кадеты только разводили руками и почти не находили оправданий для непонятного выступления своего однопартийца. «Он не обобщал, а говорил лишь о потомках В.М. Пуришкевича», – только и могли сказать кадеты, видимо крайне недовольные скандальным инцидентом. Во время перерыва правые, умеренные и октябристы в своих фракционных заседаниях пришли к одинаковому решению – применить высшую меру наказания и исключить Ф.И. Родичева на 15 заседаний. Н.А. Хомяков, не желая допустить никаких прений, предвосхитил это, и Дума громадным большинством против 96 голосов левых, поляков и кадетов исключила Ф.И. Родичева на 15 заседаний. Н.А. Хомяков перед этим решением напомнил, что в руках депутатов священный сосуд, неприкосновенность которого каждый должен хранить, как самого себя. Ф.И. Родичев в большом смущении произнес свои извинения и просил верить в их искренность. Дума под конец устроила бурные овации П.А. Столыпину, оставшемуся на своем месте до конца заседания.

Во время перерыва стало известно, что П.А. Столыпин, взволнованный неожиданным оскорблением, вызвал Ф.И. Родичева на дуэль. В комнату председателя Думы Н.А. Хомякова явились государственный контролер П.А. Харитонов и министр народного просвещения П.М. Кауфман и просили передать об этом Ф.И. Родичеву, который не заставил себя ждать. Извинение происходило в присутствии министров, Н.А. Хомякова и саратовского депутата П.Н. Львова. Ф.И. Родичев признавался, что он совершенно не имел в виду оскорбить главу кабинета, что он искренне раскаивается в своих выражениях, которые не так были поняты, и просит его извинить. «Я вас прощаю», – сказал П.А. Столыпин, и объяснение было закончено. П.А. Столыпин был при этом крайне взволнован, а Ф.И. Родичев казался совершенно подавленным. Известие о том, что председатель Совета министров принял извинение, быстро облетело залы и внесло успокоение. Тем не менее выражение «столыпинский галстук» сохранилось и стало «крылатым».

Обсуждение Указа 9 ноября 1906 г. началось в Думе 23 октября 1908 г., то есть спустя два года после того, как он вошел в жизнь. Правительство намеренно не спешило с этим, казалось, самым спешным и главным для них вопросом: они хотели, чтобы указ успел пустить глубокие корни, стать необратимым. В общей сложности обсуждение его шло более полугода. Выступило полтысячи ораторов, не считая прений в Аграрной комиссии, предшествовавших пленарным заседаниям. Уже сам этот факт, а также ожесточенность, с которой шли думские дебаты, свидетельствуют о том, что все классы и партии русского общества отчетливо понимали: новый правительственный аграрный курс имеет жизненно важное значение для исторических судеб страны и, следовательно, для них самих[150 - Аврех А.Я. П.А. Столыпин и судьбы реформ в России. М.: Политиздат, 1991. С. 68.]. В основе реформы лежало намерение дать крестьянскому вопросу либеральное решение.

Докладчиком Аграрной комиссии стал октябрист С.И. Шидловский. «Во всяком случае могу с уверенностью сказать, – писал он много лет спустя, – что ближе меня едва ли кто-нибудь из членов Думы стоял к Указу 9 ноября, так как мне же пришлось проводить его и через Земельную комиссию, и через Государственную Думу, не считая всех предварительных переговоров с Государственным Советом, правительством и проч.»[151 - Шидловский С.И. Воспоминания. Берлин, 1923. Ч. 1, 2. С. 133.]. С первых же слов он был вынужден признать, что еще совсем недавно идея конфискации помещичьей земли находилась в плоскости практического решения, а в настоящий момент продолжает оставаться заветной крестьянской мечтой. Отвергая такой подход в принципе, докладчик противопоставил ему идею личной крестьянской собственности на землю. Только такая собственность выведет крестьянина из нужды, сделает из него свободную личность. «Если кто действительно желает обращения нашего государства в правовое, – утверждал он, – тот не может высказаться против личной собственности на землю». Перейдя к вопросу о малоземелье, С.И. Шидловский использовал следующие аргументы: ограниченностью территории и экстенсивным, рассчитанным на большую площадь, характером крестьянского хозяйства. Отсутствие подлинной хозяйственной культуры создавало у крестьян «веру в пространство». Эта «вера в пространство в нашем народе, – вынужден был признать он, – еще очень сильна… крестьянство в пространство верит как в единственного целителя всех недугов… поэтому уничтожение этой веры в спасительное пространство должно быть приветствовано». Не надо захватывать помещичью землю, убеждал крестьян С.И. Шидловский, «вступать из-за ее захвата в кровопролитную войну было бы верхом безрассудности… Среди крестьян популярна мысль об экспроприации частновладельческих земель без выкупа. Помимо других соображений, захват чужого имущества неминуемо оттолкнет от крестьянского хозяйства всякого рода капиталы и уничтожит в корне все виды кредита, а это для них гибель»[152 - Государственная Дума. Третий созыв. Сессия первая. 1907–1908 гг. Стенографические отчеты… Стб. 171, 175, 189–191.].

Далее С.И. Шидловский говорил, что закон не стремится к чему-то совершенно чуждому для народа и противоречащему естественному развитию. Наоборот, давно уже установлено, что у крестьян сильно стремление к институту частной собственности (чего и кадеты не оспаривали). Таким образом, правительство своим законом выходит навстречу этой естественной тенденции. Делая это, оно в точности выполняет ту функцию, которая нормально всегда свойственна правительству и должна быть ему свойственна. Утверждение, что закон насильственным образом вводит частную собственность, говорил С.И. Шидловский, является искажением действительности. Если несколько человек хотят иметь собственность сообща, закон им нисколько в этом не мешает, только такая совместная собственность должна быть основана на добровольно заключенном договоре, а не на уставе мира, поскольку сельская община, конечно, ни в коем случае не может рассматриваться как добровольное объединение: ведь общеизвестно, что сельская община представляет собой обязательное объединение, стоящее под защитой старых законов. Именно такая природа сельской общины делает неизбежным известное вмешательство законодательной власти в ее устранение. Другой представитель большинства, А.З. Танцов, с особым ударением на это указывал: «Говорят: предоставьте общину самой себе, пусть она живет или умирает по своим собственным внутренним законам. Всякое вмешательство законодательной власти признается насилием (А.И. Шингарев с места: правильно!). Можно подумать, что община в том виде, как она существует, есть порождение свободно развивавшейся народно-хозяйственной жизни, что она ничем не обязана внешнему принудительному закону, так как только в таком случае позволительно было бы думать, что она может исчезнуть так же свободно и безболезненно, как она возникла. Но в действительности это не так. Всем известно, что государственная власть, желая сохранить патриархальное учреждение общины ради своих целей и, главным образом, ради своих целей фискальных, обратила ее в принудительный союз»[153 - Государственная Дума. Стенографический отчет. 1909 г. III созыв. Сессия вторая… Ч. 3. Стб. 2867.].

П.А. Столыпин выступил в Думе по Указу 9 ноября 1906 г. не в начале обсуждения, как можно было ожидать, а только 5 декабря 1908 г., когда уже шло постатейное обсуждение, по статье, отдававшей укрепленный участок в личную собственность домохозяина. В своей речи он сказал, что считает «необходимым дать… объяснение по отдельной статье, по частному вопросу, после того, как громадное большинство Государственной Думы высказалось за проект в его целом», так как придает этому вопросу «коренное значение». П.А. Столыпин полагал, что «нельзя, с одной стороны, исповедовать, что люди созрели для того, чтобы свободно, без опеки располагать своими духовными силами, чтобы прилагать свободно свой труд к земле так, как они считают это лучшим, а с другой стороны, признавать, что эти самые люди недостаточно надежны для того, чтобы без гнета сочленов своей семьи распоряжаться своим имуществом. Противоречие это станет еще более ясным, если мы дадим себе отчет в том, как понимает правительство термин "личная собственность" и что понимают противники законопроекта под понятием "собственности семейной". Личный собственник, по смыслу закона, властен распоряжаться своей землей, властен закрепить за собой свою землю, властен требовать отвода отдельных участков ее к одному месту; он может прикупить себе земли, может заложить ее в Крестьянском банке, может, наконец, продать ее… Но что такое семейная собственность? Что такое она в понятиях тех лиц, которые ее защищают, и для чего она необходима? Ею, во-первых, создаются известные ограничения, и ограничения эти относятся не к земле, а к ее собственнику. Ограничения эти весьма серьезны: владелец земли, по предложению сторонников семейной собственности, не может, без согласия членов семьи, без согласия детей домохозяина ни продавать своего участка, ни заложить его, ни даже, кажется, закрепить его за собой, ни отвести надел к одному месту: он стеснен во всех своих действиях»[154 - Столыпин П.А. Полное собрание речей в Государственной Думе и Государственном Совете 1906–1911 гг. … С. 176–180.].

Далее П.А. Столыпин добавил: «Многих смущает, что против принципа личной собственности раздаются нападки и слева, и справа, но левые в данном случае идут против принципов разумной и настоящей свободы… сторонники семейной собственности и справа, и слева, по мне, глубоко ошибаются. Нельзя, господа, идти в бой, надевши на всех воинов броню или заговорив всех их от поранений. Нельзя, господа, составлять закон, исключительно имея в виду слабых и немощных. Нет, в мировой борьбе, в соревновании народов почетное место могут занять только те из них, которые достигнут полного напряжения своей материальной и нравственной мощи»[155 - Там же. С. 180.].

Правое крыло III Государственной думы насчитывало 140 депутатов[156 - Постановления монархического съезда русских людей в Москве в 1909 г. // Правые партии в России. 1911–1917 гг. М., 1998. С. 490.]. Первоначально образовалась единая группа правых депутатов. Однако уже 2 ноября 1907 г. «Союз русского народа» и «Русский окраинный союз» выразили желание порвать с умеренным крылом, поскольку считали его близким к октябристам. Наиболее ярко отношение крайне правых к партии «Союз 17 октября» выразил журнал «Русский вестник», назвавший октябристов партией «политических скопцов и нулей». Вскоре разногласия достигли крайней остроты, и граф В.А. Бобринский даже предложил крайне правым выйти из группы ввиду их политической нетерпимости. Одновременно П.Н. Балашов, В.А. Бобринский и П.Н. Крупенский начали создавать свою фракцию. В середине ноября 1907 г. группа фактически раскололась на две фракции: крайне правых (49–53 депутата) и умеренно-правых (89–95 депутатов). При этом трудно сделать однозначный вывод, что крайне правые – это черносотенцы, а умеренно правые – члены Совета объединенного дворянства и националисты. Так, князь В.М. Волконский, будучи членом Главного совета «Союза русского народа», входил в состав умеренно-правой фракции. Напротив, активный член Совета объединенного дворянства курский помещик Г.А. Шечков был в составе фракции крайне правых. Однако умеренно-правые все же были гораздо слабее связаны с черносотенными союзами, чем крайне правые[157 - Степанов С.А. Черная сотня в России (1905–1914 гг.). М., 1992. С. 37.]. В 1908 г. из умеренно-правой фракции выделилась группа националистов во главе с князем А.П. Урусовым (18 депутатов), но в следующем 1909 г. ее депутаты вновь влились в умеренно-правую фракцию. Таким образом, к 1910 г., когда в окончательном виде появился утвержденный Государственной думой и Государственным советом Закон о выделе из общины 14 июня 1910 г., правое крыло российского парламента состояло из двух фракций: фракции правых (председатель – А.С. Вязигин) и русской национальной фракции (председатель – П.Н. Балашов), состоявшей из умеренно-правых и националистов.

Достаточно сложным в III Думе было отношение правых к реформам П.А. Столыпина. Необходимо отметить, что еще до созыва III Государственной думы правые периодические издания одними из первых откликнулись на появление Указа 9 ноября 1906 г. «Об изменении и дополнении некоторых постановлений, касающихся крестьянского землевладения». Так, на страницах внепартийного правого «Нового времени» автор под псевдонимом «Жень-Шень» отмечал, что проводимая правительством аграрная политика «в скором времени уменьшит постепенные предложения продаж частновладельческих земель, сильно поднимет цены на землю вообще… и создаст в среде самого крестьянского населения резкую разделенность его на две половины: земельно хорошо обеспеченную и почти безземельную»[158 - Новое Время. 1907. 27 апреля.].

Другими словами, выражалось опасение, что реформа резко усилит социальный раскол в крестьянской среде. Отсюда в указанной статье выдвигался ряд требований об изменении некоторых положений указа. Речь в данном случае шла прежде всего о праве личной собственности домохозяина на весь семейный надел, введенном, как известно, Указом 9 ноября 1906 г. взамен традиционной для России семейной собственности. «Конечно, – отмечало это издание, – если домохозяин – отец, и члены двора, дети его, то справедливо, что такой домохозяин получает полное право единолично продавать надельную землю». Однако как быть, если в состав одного двора входят дяди с племянниками, родные или двоюродные братья? Исходя из этого, автор предлагал внести изменение в ст. 1 Отд. 1-го Указа 9 ноября 1906 г. в том смысле, что домохозяин двора, члены которого не состояли между собою в родстве по прямой нисходящей линии, владеющий землей на общинном праве, мог бы во всякое время требовать укрепления в общую собственность двора (а не в личную собственность за собой) причитающейся ему части из означенной земли[159 - Новое время. 1907. 27 апреля.]. В другом номере этого же издания обращалось внимание на то, что столыпинская аграрная политика, как и более радикальные проекты, не исключала принудительного отчуждения частного землевладения: «Но самое начало принудительного отчуждения частной земельной собственности для разрешения аграрного вопроса допускается почти всеми»[160 - Там же. 26 марта.]