И ВСЕ ДЕЛА. рассказы, повести

Меня неприятно удивило беспардонное поведение своего товарища. Нельзя унижать человека вообще, а перед женщинами – особенно. Он всегда был, как я считал, адекватным. Сейчас я отказывался верить своим глазам и ушам. Его словно бы подменили.

Пётр, как и я, грести не умел. Когда он опускал вёсла в воду, он обрызгивал нас с Сергеем. Я сделал ему замечание.

– Если не нравится, можешь выйти, – ответил он.

Незаметно мы оказались на середине озера, через которое текла река. Озеро было вытянутое, как кишка, и напоминало широкое русло. Подул освежающий приятный ветерок, разогнав ненавистных комаров и мошек. Солнце уже село, но по-прежнему было светло. Тишину нарушали скрип уключин и эпизодический нервный смех Светы.

Пётр, опуская вёсла в воду, по-прежнему поднимал брызги. Вода замочила мои рукава и брюки. Я с трудом сдерживал себя, чтобы не сделать ему замечание. Если я сделаю ему замечание, он подумает, что я демонстративно унижаю его перед женщинами. Казалось бы, и Сергей, окатываемый брызгами, тоже должен был возмутиться, но он только морщился.

– Ты можешь потише? – не выдержал я, когда он в очередной раз богато окатил меня, замочив рубашку и брюки. – Я уже весь мокрый.

– Выходи, коли не нравится.

– Я тебе серьёзно говорю! Давай потише. Всё равно до Оки не догребёшь.

– А мы, разве, в сторону Оки плывём? – усомнилась Наташа.

– Если этого посадить на вёсла, – Пётр пренебрежительно указал на меня, – он нас до Волги довезёт!

Река Серёжа, по которой мы катались на лодке, была притоком Тёши. Тёша – Оки. Ну, а Ока впадала в Волгу.

– Может, вернёмся назад? – предложила Тоня.

– Назад так назад, – согласился Пётр и развернул лодку.

Теперь лодка шла значительно тяжелее.

– Видимо, против течения, – догадалась Света.

Все согласились с ней.

– Ладно, уступаю, – сдался Пётр.

Я старался грести аккуратно, без брызг, налегал изо всей силы, до треска в спине. А лодка по-прежнему не получала достаточного ускорения. Не шла быстро и хоть ты умри. Я не умел грести. Но мне всё равно казалось, что виноваты вёсла. Это якобы дубовые вёсла не слушаются рук!

– И-и раз! – азартно считали девчонки. – И-и раз!

Я увидел, что нас быстро догоняет лодка с единственным человеком. Он сидел на корме, загребая по очереди с левого и правого бортов. Этим человеком оказался сухощавый старик в ветровке. Поравнявшись с нами, он победно засмеялся и рифмовано сказал:

– Мальчишки, мальчишки, снимите штанишки, – наденьте юбчонки и будьте девчонками!

Он оторвался от нас, как на моторе. Мы только его и видели. Его лодка была легче и уже нашей. Он был один, а нас-то – шестеро.

Пётр опять решил грести.

– Подвинься-ка, – сказал он. – А то приплывём завтра утром.

Лодка сразу начала сбиваться с прямого курса, постоянно заворачивая в мою сторону. Пока я выравнивал ход, Пётр отдыхал.

– Греби, греби, – говорил он. – Спишь, что ли?

Работая без перерыва, я начал задыхаться.

– Ты устал? – притворно удивился Пётр. – Уступи место Сергею!

Кровь бросилась мне в голову. Я понял, в чём дело! Теперь лодка стала заворачивать в сторону Петра. Теперь уже я отдыхал.

– Греби, греби, – говорил я.

Стараясь не уступить друг другу, мы гребли отчаянно. Пётр вымотался раньше. Лодка опять завернула в его сторону.

– Не отставай! – злорадствовал я.

Выравнивая лодку, Пётр вспылил:

– Конечно! Ты что в мою сторону наяриваешь? Не видишь, что ли? Ну, ты и делец!

– А ты не наяривал?!

– Ладно вам, ребята, – примирительно сказала Наташе. – Не ссорьтесь.

Мы причалили к лодочной станции. Сюда же причалил и старик, обогнавший нас. Его уже не было. По всей видимости, он был постоянным работником лагеря и, наверное, в отличие от нас ездил по делу. Например, проверял рыбацкую сетку – тихонечко браконьерил: ловить нерестовую рыбу запрещено.

Я беззаботно вышел на берег вслед за Сергеем. Пётр оказался предусмотрительней: помог девушкам выйти из лодки. Я ругал себя, что мне не пришла в голову эта логичная простая мысль. А когда он подал руку Тоне, мне захотелось провалиться сквозь землю с досады!

В домике вместо того чтобы сесть рядом с Тоней, я сел на дальний конец кровати. Рядом с ней сел Пётр. Мы попили чаю с домашним черничным вареньем и пошли гулять. Сергей и Наташа остались в домике.

Темнело стремительно, – буквально на глазах. Горизонт, где село солнце, окрасился в приглушённый зеленоватый цвет. Появились звёзды. На лагерь опустилась ночь. Свет фонарей аллеи казался продирающимся через густую листву и хвою деревьев.

В лагере все уже спали. Мы бродили по освещённым аллеям, кормили комаров. И ни о чём не говорили. Наконец забрели к реке, на облагороженную набережную, центром которой был высокий навес, напоминающий купол парашюта, собранный из металлических шестиугольников. Вошли в этот купол. Лёгкий звук здесь рождал сильное эхо.

– Какая акустика! – удивился я.

– Это наши ребята сделали, – не без гордости сказала Тоня. – Достаточно магнитофона. Усилитель и колонки не нужны. Эффект потрясающий.

От реки тянуло сыростью. Всплескивала рыба. Стемнело окончательно: проступили самые мелкие звёзды.

Пётр всё чаще зевал и был мрачен.

– Четыре часа прошлой ночь спал, – сказал он. – Я тут курить брошу.

Я никак не мог придумать тему разговора с Тоней. Мои мозги словно бы отключились. А тем было много. Ничего не нужно было придумывать. Работа, дом, лагерь, учёба, увлечение. Следствием формальных дежурных вопросов могли стать неожиданные подробности, которые сделали бы нашу беседу интересной, весёлой, душевной. Но я молчал, как будто разучился говорить.

– Ну, ладно, ребята, нам пора, – сказала Тоня.

– Вы уже уходите? – притворно удивился Пётр.

– Да.