Флешка

– Откуда же я знаю? – пожал плечами Филипп. – Может, счастье будет вылетать из этого куба упаковками по двести пятьдесят граммов? Или вдруг станет тепло, а все вокруг разом подобреют? Или, наоборот, тут же и настанет конец света, досрочно! Черт его знает, что там будет… Как будет, так и посмотрим.

Жанна еще не успела ничего на это сказать, как вдруг хлипкая дверь номера вылетела с пушечным грохотом. Трое каких-то людей ввалились внутрь. Филипп остолбенело уставился на них. От испуга он почти ничего не видел – разве что понял, что все трое в масках. Жанна приподнялась на кровати, но один из троих приставил ей к голове обрез и сказал:

– Не дергайся, сука, завалю!

Еще один встал посреди комнаты и громко сказал:

– Быстро в угол, оба!

– Шанель! Шанель! – вдруг истошно завопила Жанна. Филипп решил, что она рехнулась. Того же мнения были, видимо, и налетчики. Один из них двинул Жанну по голове кулаком и она свалилась с кровати на пол. Двое других обернулись к Филиппу. Филипп почувствовал ужас, которого не ощущал никогда.

– Мужики… – пробормотал он. – Ну да, может, мы были грубоваты… Но нельзя же так… Вы чего?

Странный – шипящий и короткий, словно плевок, – звук раздался вдруг от двери. Один из налетчиков рухнул. Двое других оглянулись, но звук повторился еще раз, другой, и они тоже оказались на полу. Филипп квадратными глазами смотрел, как по ковру растекаются густые черные лужи. «Кровь? – думал он. Это не умещалось в голове. – Не может быть». Он хотел проснуться, хоть и понимал, что надеяться, будто это все сон – очень по-детски.

– Жанна Вадимовна… – вдруг услышал он. Подняв голову, он увидел, что посреди номера стоят Громовы, и один из них, вроде бы Яков, помогает Жанне встать.

– Чего стоишь, Филя… – быстро проговорил другой, Иван. – Пакуй вещички. Сматываемся!

Он озабоченно посмотрел вокруг и сказал:

– Эх, кровищи-то, кровищи… Я же говорил, Яша, ножиками надо было, ножиками!

Филипп подумал, что вот прямо тут и сейчас он упадет без сил.

– Филя, ты чего?! – спросила Жанна, уже стоявшая на ногах. – Нашел время в обмороки падать! Тебе поди еще нашатыря?

– Вы здесь откуда? – спросил Филипп Громовых. Иван посмотрел на Якова, Яков на Ивана. Потом Яков пожал плечами, а Иван ответил:

– Филя, да мы просто так за вами поехали. С такими знаниями, как у тебя в голове, нельзя без охраны по нашей стране мотыляться… Оторвут головенку-то…

– А как… как вы узнали про них? – спросил Филипп.

– Шанель! – улыбаясь, сказала Жанна. – Шанель!

– Что – шанель? – спросил Филипп.

– У меня микрофон, у них наушник, а Шанель – кодовое слово… – с довольным видом пояснила Жанна.

– То есть, они слышали все? – спросил ее Филипп.

Жанна поняла, о чем он спрашивает и усмехнулась.

– А чего такого «всего» они могли услышать? До «всего» ведь так и не дошло! – ответила она. – Да даже если бы и было, что послушать – и что? Небольшой радиотеатр – тебе разве жалко?

– Некогда, некогда! – заговорил Иван Громов. – Филя, не парься, когда вы разговаривали на интимные темы, мы закрывали уши. Уносим ноги, быстрее, быстрей!..

Филипп с Жанной быстро собрали вещи – бумаги, компьютер, полиэтиленовый пакет с кубом. Потом они вышли из гостиницы и сели в машину Филиппа.

– Поехали! – повелительно сказала Жанна.

– А ребята? – спросил Филипп.

– Им еще надо будет прибраться… – сказала Жанна со странным выражением лица.

Филипп почувствовал, что его начинает тошнить. Он завел машину, выехал на трассу и погнал в сторону города…

– А почему именно «Шанель»? – вдруг спросил он.

– Я ее не люблю… – усмехнувшись, ответила Жанна.

Часть вторая

1

– Если смотреть на политическую часть послания президента, нам нужно ждать перемен? – спросила Шуркова журналистка, удобно устроившаяся в кресле напротив.

Шурков, собираясь с мыслями, посмотрел на нее. «Как я устал…» – вдруг подумал Шурков. В последнее время он так и чувствовал себя – усталым. От замечал, что работа его уже не имеет прежнего лоска, что все чаще он говорит себе «и так сойдет». Но не сходило. Вот летом он заявил, что Хозяина России послал Бог. Когда придумал, когда говорил, и даже потом, до тех самых пор, пока не вышли газеты, ему казалось, что придумалось отлично. И только когда увидел это в газетах и на сайтах, понял, что это было как-то уже чересчур. Вечером после этого ему позвонил Хозяин и сказал: «Мне приятно, конечно, что вы меня так облизываете, но надо и меру знать. Ладно, все поймут, что вы дурак и заговариваетесь. Но кто тогда я, если держу вас на работе?». Это воспоминание и сейчас, спустя пять месяцев, было так неприятно, что Шурков почувствовал дрожь. Но тут же мысленно прикрикнул на себя – нельзя было терять концентрацию, и вообще нельзя, и сейчас – в особенности.

20 декабря начальник Шуркова ушел на новую работу и оставил Шуркова и.о. Можно было бы предполагать, что следующим этапом будет повышение Шуркова, он займет, наконец, то кресло, которое манило его десять лет. Однако знал, что кресло манит не его одного. Два последних дня были самыми нервными для Шуркова. Часами он сидел с отсутствующим взглядом, поражая этим и свою секретаршу, и видевших его людей.

Он бы с удовольствием перенес это интервью на другой день, но все так собралось, что деваться было некуда. Это интервью он придумал, чтобы растолковать народу послание Президента, с которым тот, правда, еще не выступил (предполагалось обнародовать сначала Послание, а сразу вслед, часа через два-три – интервью Шуркова, чтобы показать всем как надо думать). С Посланием президент должен был выступить давно, в ноябре, но потом публике сообщили, что логично будет сделать это перед новой Государственной Думой. Не то, чтобы это и правда было логично. Проблема состояла в другом: Послание, как ни колдовали над ним, получалось ни о чем, и выступать с ним накануне выборов в Государственную Думу означало серьезно увеличить число желающих показать власти фигу, и без того очень большое. После выборов же недовольные и несогласные могли насмешничать над Посланием сколько угодно – это уже ни на что не влияло.

Шурков уже давно придумал для своего интервью несколько мыслей, которые хотел послать «граду и миру».

– Перемены уже произошли! – вдруг, одномоментно, как-то сразу напустив на себя вдохновенный образ, и немного напугав этим не ожидавшую такого журналистку, начал Шурков. – Режим уже сменился. Вернее так: система уже сменилась. Возьмите итоги выборов, посмотрите на митинг на Болотной, почитайте дискуссии в Интернете, ознакомьтесь с прямой линией премьер-министра. Почитайте Послание Президента, в конце концов! Перемены серьезнейшие – прямые выборы губернаторов, упрощение порядка регистрации партий, оборудование избирательных участков веб-камерами, КЭГами, КОИБа-ми и так далее. Осталось только оформить изменения юридически.

В глазах журналистки что-то мелькнуло. Шурков насторожился. Он, собственно, поэтому и устраивал эти интервью с живым корреспондентом (мог в общем-то просто сам все написать, и вопросы, и ответы), чтобы обычному (ну, или почти обычному) человеку посмотреть в глаза. Не то чтобы он был прямо телепат. Но по глазам, по усмешкам, по тем жестам рук, головы, по посадке собеседника в кресле понимал многое, а уж отношение собеседника к тому, что он ему говорил, читал как с листа. Отношение же открывало ему остальное. Так он понимал, чем живет улица, чем живут согласные, несогласные, а также те, которым на все положить. Опросам общественного мнения он не верил – знал, что даже если разрешить резать правду-матку, то все равно правды не будет: российский человек всегда нюхом чует, что хочет услышать от него начальство, и другого ему не говорит не только в глаза, но даже и за глаза, разве что уж очень далеко отойдет. Да и тогда оглянется и заговорит таким шепотом, что не будет слышать сам себя.

Иногда, чтобы выяснить настроения народа, то он, то Президент, а то и Хозяин устраивали всякие встречи с интеллигенцией, писателями и музыкантами. Это в общем-то тоже не был народ, но хоть не все жили на Рублевке, некоторые наверняка и в магазины сами ходили, видели жизнь. Но, досадовал Шурков, эффект таких встреч был около ноля: интеллигенция, видать, уже давно не выдавливала из себя раба. А из некоторых к тому же надо было выдавливать еще и жлоба, но они об этом не догадывались.

Шурков пристально всматривался в глаза журналистки, надеясь что-то в них прочитать. Он знал, что если спросить ее напрямик, то правды она не скажет и даже не поймет, что можно ее сказать. Оставалось, как иногда шутил Шурков, ловить энергии. «Как я устал…» – снова подумал он.

– Вполне вероятно, что какие-то решения кто-то, пользуясь своим влиянием, попробует придержать… – проговорил Шурков и сделал глазами выражение «уж мы-то с вами, умные люди, знаем, что попробуют, непременно попробуют». Журналистка радостно закивала. – Но вряд ли это остановит процесс в целом. В движение пришли целые пласты общества. Количество претензий перешло в качество. Оглянитесь – мы в будущем уже! Ну да, будущее это не так спокойно, как привычная нам жизнь. Но это всего лишь разновидность стабильности.

Он замолчал, давая журналистке понять, что ответ на первый вопрос окончен. Он был доволен собой – удалось ввернуть про стабильность, этим перебрасывался мостик от новой платформы к старой. Раздать всем сестрам по серьгам, да чтобы каждая считала, что лучшие серьги достались ей – в этом и было искусство.

– Есть такой кандидат в президенты – Прозоров… – заговорила журналистка, пытливо глядя на Шуркова. Он понял, что и она пытается по его лицу что-то разгадать. – Ваши с ним отношения непростые, сомнительно, что вы верите ему. Но рассказывают, будто на самом верху ему даны были гарантии. Так ли это? И тут же еще вопрос: какие слои населения на ваш взгляд могут за него проголосовать?

Хотя вопрос о Прозорове был оговорен – без него было никак нельзя, уж больно популярен стал миллиардер – но Шурков ощутил укол куда-то ниже сердца. Он придумал отдать Прозорову правую партию, и это был его очевидный провал. Хозяин, знал Шурков, не пропустил этого.

Стараясь успокоиться, Шурков начал с избирателей.

– Прозоров как кандидат может собрать голоса той части нашего общества, которая сильно не любит суверенную демократию… – начал Шурков голосом сонного аналитика (так он показывал, что это возможно, но это неважно). – Недовольные же есть у нас во всех слоях населения – среди интеллигенции, городских разночинцев, в бизнесе, в студенчестве. А насчет гарантий… Истинный политик не ходит неизвестно куда за гарантиями. Истинный политик сам дает гарантии – своим избирателям.

В этой фразе был намек – мол, какой из Прозорова политик, если в Кремле пороги обивает. Судя по лицу журналистки, она намек поняла. Шурков подумал, не усилить ли, чтобы поняли и остальные, самые непродвинутые, но решил, что ярость в данном случае – признак слабости. И если он уделит Прозорову слишком много внимания, это будет истолковано и Прозоровым, и многими другими как признак боязни.

Журналистка положила ногу на ногу. Шурков подумал, что с интересом посмотрел бы на ее ноги – но журналистка пришла в длинной юбке. Шурков усмехнулся, глядя ей в глаза. В лице журналистки что-то неуловимо изменилось. Шурков понял, что она на миг забыла про интервью и сейчас лихорадочно собирается с мыслями.