Почти кулинарная книга с рецептами самосохранения и 540 шагов под зонтом

И ветеран обиженно отворачивался от меня и снова обращался к китайцам.

– Хлопцы, так, может, вы хлеба хотите? Я же вижу, какие вы тощие! Да? Хлеба? Не понял? Чего говорите?

И так продолжалось каждый день. С утра и до вечера. Дед или спал, или наводил дипломатические отношения с иностранцами. А те, в свою очередь, собирали кубик Рубика на время. Как я потом узнал, уже почти перед выпиской, были они оба чемпионы КНР по этому делу. И как чемпионов, их отправили на учебу к нам. Даже и не знаю, что на это сказать… Но мне они особо счастливыми не казались. Никто их не навещал, и они никуда не выходили.

Больничная жизнь в палате била струей из шприца.

Я же, не понятый нашим ветераном, бродил целыми днями по больничному скверу или лежал под капельницей, наблюдая за руками, проворно собирающими загадочный кубик. Других дел у меня не было.

Да! И мама навещала меня каждый вечер, принося диетическую еду. Хотя, конечно, не в еде было дело! Я ждал ее появления, как манну небесную! И очень обижался, если она пропускала один вечер… Разве я своим тогдашним умишком мог понять, что едет она с другого конца города. И тащит своему чаду говяжий бульончик с отварной цветной капусткой!

Это материнское самопожертвование мне стало понятно гораздо позже.

А сейчас я обиженно надувал свои губки и бормотал:

– А чего ты так поздно?

Ну, вы же понимаете, что это бесконечный круг природы. Детский эгоизм и материнская любовь. И никому не дано его разорвать!

Как-то вечером, после ухода моей мамы, в дверь палаты тихонько постучались. Так как дедушка спал, устав допытывать китайцев, а китайцы продолжали мочалить кубик и никого не ждали, ответить пришлось мне.

– Войдите!

Дверь приоткрылась, и в проеме показалось лицо Венеры! В смысле Виталлины! Я аж подпрыгнул на кровати.

– Виталлина! Ты?..

Я не верил своим глазам. Может, я сплю. Может, это видение. Я оглянулся по сторонам. Ну, с дедом все было понятно… А вот наши китайские друзья застыли одноименными болванчиками с отвисшими челюстями. Значит, это была правда!

– Вита, заходи! Ты…

Вита же посмотрела куда-то в коридор и сказала:

– Он тут!

Через мгновение у нее за спиной показался Сева.

Не с печенью была у меня проблема! А с горлом. Там опять ожила горькая колючка.

За те две недели, что я находился в больнице, мне стало как-то легче. Я перестал думать о том, что Вита с Севой. Я мог позволить себе думать только об одной Виталлине. Без всяких там Сев. Но сейчас все встало опять на места, то есть поперек моего горла. Да и еще больнее.

Сева стоял, возвышаясь, за Витой и придерживал ее за плечи.

– Ну, долго будешь валяться, Серый? Пошли на воздух!

– Пошли! – проскрипел я и улыбнулся. – Это мои друзья! Одноклассники! – зачем-то представил я их китайцам. Те чего-то быстро защебетали и стали часто кланяться.

– Чего это они? – спросил Севок.

– Да фиг их знает! Вежливые, наверно! Ладно, пошли! А то этот цирк никогда не закончится…

И мы вышли в сквер. Там был майский вечер. Пустые аллеи и скамейки. И одиноко курящий охранник. Я опять шутил, рассказывал истории про студентов и ветерана. Про то, как мне проткнули вену и «Гемодез» прокапали мимо. Но это не страшно. Про то, как приходили практиканты. И тренировались делать уколы на деде. А он их крыл матом и называл фрицами. И еще много всякого смешного, потому что если бы я замолчал, то тут же заплакал бы от боли в горле.

Сева сходил к охраннику и попросил у него сигарету. И мы ее выкурили на троих, как взрослые. Причем я курил первый раз в жизни. И голова моя смеялась уже отдельно от меня.

А потом подошел все тот же охранник и сказал, что пора по домам. Мы, как всегда, весело попрощались, мы же были друзья, не разлей вода. Банда! И пошли в разные стороны…

И я оглянулся…

До этого мы сидели на скамейке, и я все время шутил, глядя вперед. Я боялся посмотреть в ту сторону, где были Вита и Сева…

А теперь я оглянулся… Первый и последний раз в своей жизни. Больше я так ни на кого не оглядывался. И дал себе слово не делать этого впредь…

Зачем я оглянулся???

Зачем…

Веселый детский радужный мир, который я так старательно создавал вокруг себя, рухнул в одну секунду…

Вита и Сева стояли в тени деревьев и целовались…

В этот момент я понял, что между ними было нечто большее, чем просто держание друг друга за руки. Они были совсем взрослые. Мужчина и женщина…

И я побежал. Побежал быстрее ветра. Быстрее мысли. Быстрее своего сердца.

В палату, где уже все спали.

Я ревел в подушку. Я грыз ее. Я зажимал рот одеялом. Потому что в палате я был не один. Уснул только под утро. С первыми лучами солнца и дежурной фразой: «А? Чего они говорят?»

После рабочего дня меня навестила мама. Как всегда принесла вкусностей и присела напротив, наблюдать, как я с ними разделаюсь. Я поедал печеную брокколи, когда вдруг услышал: «А в чем это ты испачкался? Порошок белый…» И мама дотронулась до волос над правым ухом. «Не оттирается…» И тут же в глазах у нее вспыхнула смесь ужаса с удивлением. «Это седина?!» – то ли спросила, то ли констатировала мама.

– Седина? – спросил я и пошел к зеркалу над умывальником.

За правым виском в волосах застряло перышко от подушки… Так оно выглядело, по крайней мере, но избавиться от него мне не удалось.

Это был ожог от несчастной любви. Или ее поцелуй на память. Отметина. Клеймо. Сами выбирайте. Как хотите. Это белое перо у меня в волосах до сих пор. И когда у меня спрашивают, что это, я так и говорю: «На память о несчастной любви». Людей это веселит. Забавляет. А у меня колючка в горле.

Мама тогда решила, что седина появилась от волнения перед экзаменами. Я с ней согласился.

Из больницы я выписался через неделю. Через месяц сдал экзамены об окончании восьмого класса. Перешел в девятый. Как и вся наша банда. Никто в ПТУ не пошел. Все тянулись к высшему образованию. Наверно. Сейчас мне думается, что просто расставаться не хотели.

Так бандой и бродили по улицам и зависали по квартирам. И не помню, кому уж пришло в голову, но решили мы сдать бутылки из-под выпитого лимонада, и не только из-под него, и купить на эти деньги роликовые коньки. Были такие четырехколесные двухрядные приспособления… как оказалось, для разбивания носов, разрывания штанов и набивания шишек. А еще для подхватываний друг друга, случайного обнимания и поднимания с земли после веселой кучи малы.

И все это на глазах учителей, завуча по воспитательной части и директора школы. Дернул же нас тестостерон, или чего там было в голове, великовозрастных балбесов и балбесок, отправиться кататься на школьный двор. Асфальт там, видите ли, лучше чем где бы то ни было.

Результатом этих ребяческих забав был вызов всех наших родителей в кабинет комсорга и беседа со всем руководящим составом учебного заведения, включая преподавателя по физкультуре. Мама мне потом пересказала вкратце все, что обрушилось на бедных родителей, которые от стыда прятали глаза в старый паркет красного уголка под пристальным прищуром портрета вождя революции. Подытоживая все осуждающие высказывания по поводу нашего некомсомольского поведения, классный руководитель сказала:

– Не удивлюсь, если они детей вам принесут после таких катаний на свежем воздухе!