Парадигма

Сумасшедший маг и не подумал ослаблять хватку – принялся лупить энергетическими бичами. В узком коридоре большинство ударов угодило по колоннам и стенам, но некоторые из них все-таки достигли цели. На груди и животе Камня зачернели страшные подпалины. От боли захотелось выть, рвать одежду на себе. Она сводит с ума, не дает вздохнуть.

Наконец, Шепчущий остановился, быстро нырнул в зеркало и исчез.

Не дай себя обмануть. Не расслабляйся. Урод играется. Бьет не в полную силу, выматывает тебя. Чтобы выпрыгнуть за спиной и начать всё по новой. До тех пор, пока твое сожженное тело не распластается на полу. Будь на шаг впереди. Как только ублюдок почувствует, что ты опасен, – убьет. Права на ошибку нет. У тебя есть один удар…

Лезвие после короткой схватки почернело и чуть погнулось. Меч, служивший верой и правдой больше двух десятков лет, пришел в негодность, теперь только на переплавку. А другого оружия нет. Ренай весело хмыкнул: он чуть не сдох, едва стоит на ногах, бой еще не закончен, а думает о клинке, будто других проблем нет…

Маг вылетел из ближайшего зеркала и закрутился юлой. Сияющие ленты, ударяясь о камни, высекли искры. Ренай вместо того, чтобы отпрыгнуть от них, наоборот подскочил вперед, перекатился через плечо. Взмах – почерневшее лезвие без труда отрубило руку с энергетическим бичом. Полный оборот, удар – и меч по самую рукоять вошел в грудь сумасшедшего мага.

Тот замер, непонимающе уставился себе под ноги. Из губ, пенясь, полилась густая кровь. Через два бесконечно долгих удара сердца он обмяк и кулем повалился на пол. Сияющие ленты исчезли, оставив после себя запах горелой плоти. Ренай же двинулся к широкой лестнице – подальше от пугающих зеркал. Лишь на самой верхней ступени он позволил себе передохнуть. На теле нет места, которое бы не болит. После ударов «плетьми» на коже – большие водянистые пузыри. Обугленная на животе рубашка прилепилась к ране.

Схватившись за мокрый от пота эфес, Ренай поднялся. Сейчас войдем в зал и… Взгляд приковало тело в центре гигантского помещения. Сначала увиденное показалось игрой воображения. Ведь это невозможно. Нереально. Но подленький внутренний голосок настоял – всё по-настоящему, взаправду. Распластавшись, архимаг лежит на полу. Стеклянные глаза уставились в одну точку. Щеки ввалились, а морщины стали глубже. Рот открыт в безмолвном крике, костлявые пальцы сжаты в кулаках, кожа пугает неестественной белизной.

Хмурясь, Камень склонился над телом. Меч выпал из рук и со звоном ударился о мраморные плиты.

– Настоятель… – Голос дрогнул.

Пальцы Реная заскользили сначала по страшной обуглившейся ране на горле старика, затем – по багровым разводам на сером холщовом балахоне. Видимо, архимаг наткнулся на сумасшедшего мага. И тот убил его сияющей лентой. Смерть не была быстрой, судя по вытекшей крови. Настоятель царапал ногтями камень под собой, пытался позвать на помощь… Никто не пришел.

Камень склонил голову, заиграли рифленые желваки. Надо было не убивать так быстро худого. Отрубить сначала кисти, дабы не смог ранить. А потом… Потом хорошенько врезать кулаком в нижнюю челюсть, повалить на пол. Выдавить глаза большими пальцами. Вскрыть тупым лезвием живот и вытащить бьющееся сердце. Такой конец заслужил Шепчущий. А он, Камень, ненароком подарил ему легкую смерть.

Опустошенный и подавленный, словно из него вытащили что-то важное, светлое, Ренай осмотрелся. Стены зала покрывают присыпанные пылью барельефы давно минувших событий. Вот изображения того, как Великий Бог Баамон раскрыл циклопическую пасть, дабы пожрать мир. Звезды – блеск его зубов. Солнце – небесный глаз. Вот древние люди сражаются на стене самого первого города против чудовищ. Вот Сипуун, бог-торнадо, сметает орды нежити…

Помимо барельефов взор цепляется за гранитные колонны, за огромные металлические диски, украшающие центр зала. Витиеватая золотая резьба змеится на треножниках, в которых ярко пляшет пламя. В просторном помещении нет места теням. Даже далекий купол можно рассмотреть в деталях.

Камень покачал головой. Он до сих пор не понял, где находится. В храме нет такого зала – и не может быть.

Пол под ногами ощутимо дрогнул, до ушей донеслись приглушенные крики. Ренай тут же схватил клинок и поднялся, не собираясь так легко сдаваться. Тяжелые двустворчатые ворота на другой стороне помещения со скрипом отворились, из тьмы прохода показались первые угловатые фигуры – толпа синхронно марширующих татуированных храмовников. Ничего не выражающие лица, вместо глаз – чернильные провалы; синие, как у мертвецов, рты выплевывают слова мантр.

Чудовищная какофония звуков оглушила Камня, заставила сердце биться чаще. Холодный липкий ужас проник в сознание. Привычный, выстроенный за долгие годы железной логикой мир рухнул. Каждый шаг Поющих, каждое движение, каждый звук разрывают душу. И оставляют после себя боль и нечеловеческую тоску.

Чудовищная река тел двинулась на него…

И вдруг – яркий свет. Два ряда татуированных отступили друг от друга, давая кому-то пройти. Испуская мощное белое сияние, Вор спокойно подошел к Ренаю. Он будто соткан из другой реальности – той, где нет смерти, нет болезней и разрушительных разочарований. Соткан из света, только приглядись – и сможешь восстановить истерзанную душу. Соткан из овеществленного милосердия. Его лица с печатью тяжелой грусти хочется коснуться.

– Хватит на сегодня сражений, – сказал Вор. Его бархатистый голос приятно убаюкивает, обещает скорый покой.

НЕТ!

Усилием воли Ренай подавил все чувства и бросился с мечом на бывшего узника.

Часть первая. Души из пепла

Глава первая. Хен

Геткормея, Мореш

– Мы, значит, уединились в комнате, – сказал Хен, оглядев слушающих. – Я весь такой нетерпеливый – аж вспотел. Ну, и готовый на всё. Она целует меня, а иногда даже покусывает так приятно за нижнюю губу. Член из штанов сам выпрыгивает. Она от страсти сбросила с меня медный обруч, рубаху и принялась за штаны…

Он выжидающе замолк. Парни, лежа на деревянных койках, таращат глаза на него. Всем интересно, кроме Лысого – тот сидит возле двери и лезвие ножа точит. Ну, на то он и Лысый! Нелюдь. С нормальными дружбу не водит.

Растягивая губы в самодовольной улыбке, Хен продолжил:

– В нетерпении я как схватился за её рубашонку да как дернул – аж пуговицы посыпались. А там – богами клянусь! – картина, от которой в глазах помутилось.

– Не томи уже! – воскликнул Рыжий, нервно теребя ус. От волнения он сел на койку.

– Братцы, там ужас! У обычной девицы что? Обычная грудь! Сочная или не очень, обвисшая или упругая… А тут – три сиськи!

По казарме прокатилась волна смеха. Трое из ребят даже в карты перестали играть, весело уставились на него.

– Врешь ведь, – не поверил Рыжий.

– Да как можно? У нас в деревеньке и не такие бабы водились – и всё из-за магов! Эти Золотые Посохи чего только не вытворяли в своих опытах.

Его всегда слушают до определенного момента. Захватить их внимание он может без труда, но после кульминации многие теряют интерес. Еще бы: его истории всегда отличаются… самобытностью, как говаривала маман. Поначалу врет складно, а потом как понесет – такая чушь выходит. Отсюда и прозвище – Болтун.

– И чего дальше-то было? – спросил Рыжий.

Их кровати стоят рядом – до ноздрей долетают запахи потного, давно немытого тела и ядреного перегара, от которого слезятся глаза. Вчера отряду выдали жалованье. Многие потратили его на пиво и распутных дев. А почему бы и нет? Армия в Мореше томится больше шести месяцев – тут со скуки скоро и блох в волосах начнешь считать.

– Дальше я не растерялся! Руками обхватил груди девицы, а третью сиську принялся ртом облизывать. Настрадалась, бедняжка, намучилась! Но я-то не промах – всю ночь мы, значит, кувыркались. А на утро деваха едва-едва от меня ушла – ноги не сгибались! И подружкам своим магичкам потом рассказывала, какой я… хм, молодец.

Парни занялись своими делами. Кто в карты уткнулся, кто, жуя кровяную колбасу, продолжил хлебать из бутыли дешевое вино, кто спать лег. Лишь Рыжий внимательно слушает. Дурак!

– Здорово, когда в твоей деревне маги обитают, – пробормотал он.

– Ну… неплохо, – уклончиво ответил Хен.

– А что сам-то магом не стал?

– Из-за чрезмерно длинного члена!

Понимая, что его больше никто не слушает, Болтун встал с койки и направился к скособоченной двери казармы. Духота страшная, пот ручьем льет, да и вонища от трех десятков мужиков никуда не выветривается. Большое помещение заставлено кроватями и маленькими наспех сколоченными тумбами, постоянно приходится пробиваться через группки людей. В первые недели было совсем тяжко: не сразу и вспомнишь, где спал вчера.

Рука легла на поясной мешочек. Всё добро – звенящие монетки – с собой. Даже когда по нужде ходишь, не расстаешься с ним – иначе никак. Охочих до чужих денег полно, тем более легче легкого что-нибудь свистнуть в казарме.

Хен остановился возле выхода, разглядывая Лысого. Тот, сидя на чурбане, бойко точит чуть кривое лезвие ножа о кремень, на лбу выступили большие капли пота, кончик языка ходит из одного уголка губ в другой. Помыться бы ему, а то несет как от немытой жопы. Впрочем, и одежду бы не помешало постирать: на рубахе чернеют жирные пятна грязи и обеденной похлебки.

– Наверное, твой нож уже и сталь перерубит, – заметил Хен, улыбаясь.

Лысый хмыкнул, продолжая точить нож.

– Ты вообще в свободное время чем-нибудь занимаешься?

Молчание.

Скривив губы и удивляясь собственной настырности, Хен помахал пальцами у лица мужика. Тот вскинул голову, зло бросил: