Фенечка. Цикл рассказов

– Я не помню, – грустно ответил хозяин квартиры. – Не помню имя родной матери…

Полицейские с сожалением похлопали Рональда по плечу. Он мог вспомнить какие-то короткие отрывки, проведенные с матерью и отцом, но на них не было даже лиц родителей. Ему сразу почудилось, что в комнате невыносимо жарко.

– Что ж, во всяком случае, вы нам помогли. За это спасибо, – сказал человек в форме.

– Может, вам обратиться к доктору? – порекомендовал второй, выходя в коридор.

– Я… да, я схожу… Пожалуй, это будет разумно. Я надеюсь, я смог помочь.

– Да, смогли, – улыбнулся мужчина в форме и вышел из квартиры.

Рональд проводил полицейских и снова уселся на свое прежнее место, но на этот раз телевизор был выключен.

– Все в порядке, дорогой? – спросила его жена, заглянув в комнату.

– Мама… Мама… – повторял он, словно сумасшедший. – Что случилось? Как ее звали?.. Забавно – я помню, что она мертва, но не помню ее имени. И даже лица. Анна… Быть может… Нужно ехать к отцу. Он должен знать.

Быстро накинув на себя черный тонкий балахон, он выбежал на улицу и направился в сторону Брестской 33г. Идти предстояло, по меньшей мере, полчаса, потому он зарылся взглядом под ноги и ловил глазами каждую падающую снежинку.

Как раз была зима, отличная погода, все в преддверии праздников и отпусков. Рон настолько торопился, что люди, которые раньше казались ему чрезвычайно торопливыми, сейчас кажутся ему чрезвычайно медленными, словно на прогулке. От этого ему становилось лишь еще более тошно находиться на улице среди людей. И эти странные косые взгляды. Когда это он начал их замечать? С каких вдруг пор ему это стало неприятно, а то и более, кажется угрожающим?

Рон подошел к дому, поднялся на этаж и позвонил в дверь, но никто не открыл. Он позвонил еще, затем еще и еще – ничего. Тогда он уселся на лестницу рядом с дверью и уткнулся виском в стену.

– Анна… мама… Неужели мою мать звали Анной? Нет, никаких ассоциаций, никаких ностальгических чувств это имя не вызывает. Разве что… Нечто странное, словно… Словно я снова стал ребенком. И мамочке нужно меня прижать, мамочке нужно меня пожалеть. Что это? Мамочке нужно…

Перед глазами начали то появляться, то снова пропадать какие-то картинки из воспоминаний, где он был еще маленьким. Но они были настолько нечеткими, настолько мимолетными и непонятными, что Рон никак не мог уловить их, разглядеть получше. Но вдруг озарение!

– Это моя мать! – закричал он вдруг на весь подъезд, что даже сам испугался своего ответного эха. – Но как же так, ведь отец сказал… Ох… – Рон расплакался прямо под дверью.

Вдруг она открылась, и из нее показалось старое опухшее лицо, заросшее черной бородой и черными волосами на голове. Из волосы выглядывали маленькие черные глазенки, и хриплый низкий голос произнес:

– Заходи.

Рон стер накопившиеся на лице слезы, ловко встал и забежал в квартиру.

В прихожей на полу были разбросано несколько пар старых, грязных и разорванных башмаков. Вешалка на стене оказалась сломанной, так что Рональду пришлось остаться в балахоне. Грязь, казалось, обрела единение со старым белым кафельным полом. Разводы от чего-то темного разукрашивали плитку от прихожей до кухни, местами меняя свой оттенок. Из кладовки тянуло пронзительной вонью; Рональду в какой-то момент даже показалось, что там лежит прогнивший труп какого-то животного.

– К тебе они уже приходили? – заговорил старик.

– Что тебе об этом известно? – оглядевшись, спросил Рон.

– Только то, что у той полоумной наша фамилия. Не больше, – ответил старик и запрокинул в себя стопку «белой березки». – Теска с сумасшедшей, подумать только!

С трудом держась на ногах, старик засмеялся охрипшим голосом. Его черная от грязи борода подскакивала от каждого его вздоха. Когда он, наконец, обессилел смеяться, он тут же рухнул мешком на свой диван, который с ужасным скрипом принял хозяина.

– Что случилось с моей матерью, отец? – с накопившейся злостью от одного лишь его вида спросил Рон.

– Авиакатастрофа, Рональд, я тебе рассказывал. Тяжко было всем. Всем!

– Ложь! Полицейские сказали, что она была в психушке, когда случился пожар.

Отец поднял свои маленькие стеклянные глазенки и прошептал:

– Этого не может быть, сынок. Она мертва.

Старик простер руки к Рону, словно тот стоял точно перед ним.

– Врешь… – обронил Рон. – Как тебе верить? Ты сидишь здесь уже несколько месяцев. Не просыхаешь. Только пьешь! Ничтожество! Как верить твоему слову, если ты не узнаешь себя в зеркале?! Ты разрушил жизнь моей матери, пытался разрушить мою жизнь! Кто ты вообще? Никто. Знай это! – с этими словами Рон вышел из квартиры и со слезами на глазах и трясущимися руками спустился по лестнице на улицу.

Выйдя на улицу, он набрал полную грудь воздуха и со свистом выдохнул. Затем развернулся в сторону окна, откуда на него смотрел старик жалкими глазами. Рон попытался выразить весь гнев в своем взгляде, всю ярость, копившуюся годами. Он помнил. Он помнил все, что принес в его жизнь этот старик. От мелких повседневных криков на мать, до побоев и групповых попоек, когда несколько человек строили всех в квартире, а маленькому Рону оставалось лишь тихо сидеть под столом, прячась от всех. Он уже тогда представлял всяческие планы мести отцу, но знал, что они неосуществимы. С годами, после смерти матери, Рон потихоньку начал осваиваться в жизни, стал гораздо сильнее и крепче духом, справлялся со всеми трудностями, что его окружали. По крайней мере, он так считал. И вот жизнь снова встретила его с отцом, но теперь он не позволит его обмануть. Теперь старик будет играть по его правилам.

Задумчиво отвернувшись, Рон побрел в сторону дома, все рассуждая по пути. Какая могла случиться авиакатастрофа, если, как ему казалось, его мать боялась полетов на самолетах? Да и причин на ее отлет явных не было. Или были? Насколько помнит ее, она всегда была спокойна и была рядом. Но там был кто-то еще, помимо Рона, мамы и отца. Кто-то четвертый, которого все никак не мог вспомнить Рон. Кто же это был? Все время мельтешил, все время терся около матери, но почему-то именно он выпал из памяти. Почему? И какую роль он играл для них? Все зашло в тупик. Слишком мало помнится, отчего Рону становилось лишь грустно. Как увидеть то, чего нет?

Тем временем, он уже добрался до своего подъезда. Рон в полном замешательстве посмотрел на дом снизу и застыл. Если его мать действительно жива, и она находится сейчас в больнице, значит, он должен к ней прийти. Он обязан сделать это. Но для начала нужно убедиться в этом и узнать, врет ли снова его отец.

Оказавшись в квартире, Рон тут же сел за компьютерный стол. Перед глазами замелькали картинки, тексты, горы рекламы и прочей ерунды, которая его только раздражала. А цель была одна: разузнать из газет девяностых про эту проклятую авиакатастрофу. Но ничего. Прошел час, затем второй. Картинки сменялись текстами, тексты – другими картинками, но ничего про падение самолета или какое-то событие. В полном замешательстве, он схватился за волосы и хотел было со всей силы закричать, как вдруг теплые, нежные руки обняли его со спины.

– Жень… – прошептал Рон, прижимаясь щекой к её запястью. – Я запутался.

– Ложись спать, дорогой, – она робко поцеловала его в губы и посмотрела прямо в глаза. Она знала, как убедить своего мужа. У нее это получалось виртуозно: одним лишь взглядом. И в этот раз он сработал, Рон устало улыбнулся, закрыл ноутбук и, снова поцеловав Женю, направился в сторону спальни.

– Завтра пойду в больницу, – сказал он, дождавшись жену в кровати.

– Отдохни от этого, Рональд, – ответила Женя. – Ты лишь угнетаешь и теряешь себя.

– Я должен знать, жива ли моя мать.

– Сколько ты не видел ее? Сколько ты ничего не слышал о ней? – нежно заговорила Женя. – За столько лет она могла бы показаться тебе, будь она жива.

– Ты не понимаешь. Она в психушке, отец ее упрятал туда. Оттуда никак невозможно связаться с внешним миром.

– Твой отец не такой садист, Рональд.

– Я не все тебе рассказал про него, – Рональд отвел тяжелый взгляд.

Женя уставилась на него своим коронным взглядом, и Рон не смог долго сдерживаться.

– Мне было пять тогда. У нас была кошка, которую любили все в доме, даже он сам. И вот одним поздним вечером, когда он вновь с трудом доковылял до квартиры, будучи ужасно пьяным, он вновь разбушевался, как это обычно бывало. Мать с криками пыталась его успокоить, чтобы не навредил никому. Она боялась, мне кажется, больше за меня, нежели чем еще за кого-то. А я как раз уже лежал в кровати, спрятался под одеялом и тихонько дрожал, в надежде, что скоро все закончится. Я услышал приглушенный удар и визг матери, затем еще один и голос отца: «Дрянь! Да как ты можешь так поступать!». После этого какой-то треск и кошачье «Мя». Утром они сказали, что Васька убежала из дома, хотя до сих пор не выветрился из головы этот последний кошачий вопль, – Рон притих, повернувшись спиной к жене, и закрыл глаза.

Женя изумленно таращилась на него. У нее не было слов, его отец действительно садист, а мама все время его терпела. Ей неистово стало жалко своего мужа, но что она сможет теперь для него сделать? Это лишь его прошлое, оно в прошлом, его не изменить. Разве что, утихомирить ту ярость, бушевавшую в душе Рона к отцу, которую он со дня на день вырвет наружу и совершит какую-то глупость. Она обязана его сберечь от этого.

Подведя для себя свой итог из этого, Женя выключила свет и улеглась на край кровати, стараясь очень тихо дышать, чтобы не потревожить сон Рона.

Утром Рональд проснулся еще до будильника. За окном еще было темно, как он начал одеваться.

– Даже не позавтракаешь? – спросила Женя, протирая глаза.

– По пути заскочу куда-нибудь, – впопыхах ответил Рон и вышел из дома.