Фенечка. Цикл рассказов

Действительно ли обманул его отец? Раньше его не посещала эта мысль, он был уверен в этом. Но сутра что-то напомнило ему о том, что отец его был не таким уж плохим. Когда-то, только придя домой, он собрал всю семью и повел их на горки, затем в кино и под конец в кафе. Замечательный был день. Рон невольно улыбнулся, смотря в окно в транспорте. Но там, в воспоминаниях, также был еще кто-то. Его ровесник, в памяти являющийся лишь силуэтом, вечно терся рядом с мамой и папой. Иногда Рону казалось, что его не замечают из-за этого силуэта. Неужели он значит для них больше, чем их единственный сын? Что-то было не так, что-то Рон никак не мог вспомнить, какую-то важную часть мозаики, без которой не получилась бы никакая фигура. И от этого ему стало тяжко и невыносимо на душе. Он тоскливо опустил голову и замер. Как найти ответ на вопрос, хранящийся только в твоей голове, где-то там, где ты сам не можешь его найти?

– Вы к кому? – спросила женщина в белом халате за столом у выхода из больницы.

– Анна Троцкин, – сказал твердо Рон, глядя на двери лифта.

– Минуту.

Медсестра опустила голову на список пациентов и повела по нему пальцем. От любого бездейственного ожидания у Рона рождалось все больше вопросов. А от нетерпения увидеть свою мать тряслись колени, и билось сердце. Как она отреагирует, когда увидит своего сына спустя столько лет? Как ему самому реагировать на нее, она ведь, по сути, бросила его. Кричать и злиться на нее? Или обнять и принять? «Как увижу ее, сразу решу, что делать,» – сказал Рон сам себе.

– Троцкин Анна Михайловна, – произнесла чуть торжественно медсестра. – 305 палата. Третий этаж.

Рон кивнул и побежал к лифту.

Коридоры, коридоры, коридоры. Бесконечные коридоры и повсюду больные в белых халатах. Для пострадавших в пожаре той лечебницы выделили специальный этаж, потому присутствующие здесь странно вели себя и пялились на Рона. Их пустые взгляды лишь пугали его, навязывали какое-то сильно знакомое чувство, будто он уже где-то это видел. Непонятно почему, но Рон почувствовал себя словно в клетке, запертый, как мышонок в лаборатории. От этого ему стало жутко некомфортно, еще и лица вокруг, и не отрывающиеся взгляды. Он почувствовал, что вот-вот сойдет с ума, как вдруг перед его носом всплыла прикрытая дверь с номером «305».

Рон медленно открыл ее. Увиденное поразило его: на койке лежал перемотанный с ног до головы пациент. У него не было даже возможности пошевелиться. Единственный признак жизни – это тихий стон от боли. Рон тяжко вздохнул. Он надеялся увидеть ее лицо, снова вспомнить, как она выглядела, увидеть ее добрую, теплую, нежную улыбку и мудрые любящие глаза. Все его планы и мечты вмиг разрушились. Его ноги подкосились, и он приземлился на рядом стоящий стул. На глаза набежали слезы, все тело начало трясти. А вдруг это не она? Вдруг отец действительно прав? Рону внезапно захотелось завопить на весь этаж, начать крушить всю технику в палате, бить стекла и рвать волосы на голове. И как только он еще держится? Челюсть забилась, ладони невольно сжались в кулаки. По щекам уже давно скользили слезы; он сверлил гневным взглядом перемотанного пациента и все пытался вспомнить, но что-то ему мешало. Гнев ли это? Или выплеск накопившейся тайной ярости? Голову его заполнили странные картинки из памяти, где он ссорится с матерью или отцом, будучи уже подростком; дело доходит чуть ли не до драки, и Рон уходит из дома. Но это уже не первый его уход от родителей, и далеко не последний. Родители не любили его, а почему? Он был прилежным учеником в школе, был отличным сыном отцу и матери, откуда бралась эта ненависть? Кисти Рона задрожали. Он пытался найти ответы в памяти, но не мог. Он кричал, бился в истерике в том беспорядке, что царил в его голове, но без толку.

Внезапно взгляд Рона упал на тумбочку рядом с койкой пациента. Он невольно встал, словно не контролировал свое тело, открыл верхний ящик и обнаружил там потрепанную тетрадь с надписью на обложке: «Дневник Анны». Руки Рона сами раскрыли эту тетрадь и открыли случайную страницу.

13 Апреля 1994 года

Мама оставила мне средства на проживания и содержание сынка. Мы с ним отлично уживаемся, правда, время от времени отец не доволен моей работы матери. Я заменяю ему ее, ведь её часто нет. Я пытаюсь угодить отцу, но не получается. Мне становится страшно.

27 Апреля 1994 года

Мы заканчиваем с нашим проектом с мамой и сынком. Он совсем разбушевался, недавно разбросал все игрушки и забился в угол. Я прижала его к себе, как собственного сына, и утешала еще несколько часов. А затем отец пришел к нам и снова все испортил. Как обычно. Ненавижу его.

5 Мая 1994 года

Не делай этого, Анна. Сара еще не готова, она не совсем понимает нас. Этот дневник лишь подчеркивает нас, как личностей. Он показывает, насколько мы умны и хитры, что можем сделать что угодно и даже любимому сыночку. Но за ним нужно ухаживать, Анна! Иначе отец снова разозлится и будет снова больно, как это было еще до этого. Разве ты не помнишь? Несколько лет назад, как только появился наш сынок. Мы – его матери, мы – должны ухаживать за ним, что бы нам этого не стоило.

13 Мая 1994 года

Он снова бушует! Да что же он такой неугомонный! Не дай Бог появится отец и увидит его. Какой кошмар!

Черт! Он пришел неожиданно! Ох… я защитила его, но досталось обоим. Мама снова ушла, не знаю насколько. Знаю лишь одно, нужно охранять сыночка, держать его ближе к себе, иначе отец убьет его.

Рон почему-то резко вспомнил момент, когда мама прижимала его к себе, будучи еще совсем в детстве. Правда, момент этот был совсем расплывчатым, но что-то можно было выявить. Например, то, что он был уверен, что никакой тринадцатилетней девкой там и не пахло. Хотя постойте… может, Анна и не мать вовсе?

Рон вытаращился на перемотанного пациента, стонущего от боли и сжал в руке тетрадь.

    Конец первой части

Часть вторая

Рон пришел домой и уселся на кровать рядом с Женей, бросив тетрадь перед ней.

– Читай, – сказал он сухо. На глазах его были слезы.

Женя изумленно вытаращилась на него, затем посмотрела на рукопись перед собой и начала читать:

– Сегодня я отправляюсь на лечение. Говорят, мне это поможет, но от чего? Я не понимаю, я совершенно здорова. Везде люди ищут лазейки, чтобы выделить особенных людей, чтобы их унизить перед всеми, ведь они не такие. Для некоторых это даже смысл жизни. Забавно, как меняется человек, когда дело доходит до людей ниже их самих по тем или иным признакам.

Мне действительно становится легче, даже если я этого не замечаю. По крайней мере, мне так говорят. Несколько лет хождения к психотерапевту не дали особых результатов, папа будет недоволен этими новостями. Хотя какое ему дело, у него уже давно своя жизнь на дне бутылки. Зато теперь я стану нормальной, такой, какой хотела видеть меня мама.

Думаете, я желала этого? Думаете, я хотела, чтобы она появилась в моей жизни? Вы вечно строите свои теории о том, как правильно жить, навязываете свой смысл жизни. Каждый из вас подстраивает под себя. Думаете, вы даете советы по своей доброте? Нет, вы лишь ставите себя выше других и только! «У него такие проблемы, хорошо, что это происходит не в моей жизни». Питаетесь этим, а затем, когда сосуд исчерпан и питаться нечем, вы уходите, кидаете, бросаете. Вам важна лишь своя выгода. На подсознательном уровне вы всегда ищете место, где бы подкрепиться.

Я изменилась за последние годы. Думаете, я хотела, чтобы она была со мной? Да, вы правы, только этого мне и не хватало. Все мы психи, ты даже не заметишь психа рядом с собой. Быть может, это один из твоих друзей, откуда тебе знать, что твое окружение состоит из адекватных, уравновешенных людей? Но она не такая, нет. Она истинная, она подлинная, она – это я. И мы вместе.

Это моя последняя запись. Я ухожу, будучи счастливой, потому что я не одна.

2005 год, – закончила читать Женя.

– Что это значит? – спросила она, придя в себя.

Но Рон лишь мотал головой и вторил:

– Не понимаю…

– Слова какого-то…

– Безумца! – перебил ее Рон. – Анна безумна, невменяема. Но она единственная, кто помнит мое прошлое, кто знает меня с детства, она единственный оставшийся мне близкий человек. Я не знаю, что делать…

– Ты когда-то давно говорил про своего дедушку… – начала Женя.

– Дедушку?!

– Да. Кажется, Савелий?

– Савелий? Савелий… – повторил Рон, глядя в пустоту. – Точно! Как я мог забыть про него? Он же жил с нами. Ты просто гений, – он поцеловал жену и направился к выходу.

– Будь осторожен, – сказала она ему вслед.

Рональд мигом выбежал на улицу, но вдруг встал, уставившись на детскую площадку. А куда идти? Где искать деда? Он не помнил. Прохожие подозрительно косились на него, но он не замечал их. Рон пытался вспомнить, всеми силами старался подчинить себе свою память, но никак не мог овладеть ею. Внезапно один из прохожих толкнул его плечом, и он будто пришел в себя. Дабы не вызывать подозрений, Рональд втиснулся в поток людей и пошел за толпой. И откуда здесь столько народу?

Рон шел ужасно долго, но не чувствовал усталости. Он был погружен в утекшие воспоминания, пытался вернуть их. Но вдруг в кармане его зазвонил телефон. Он брал с собой мобильник? Достав сотовый, Рон посмотрел в экран: входящий вызов от мамы. Рон обомлел, в глотке пересохло, руки затряслись, ноги внезапно ощутили всю накопившуюся усталость, дьявольскими ударами заколотилось сердце. Настолько же неожиданно звонок прервался.

– Нет, нет, нет, нет! – завопил Рон, и тут же ему вспомнился момент из детства.

Он еще ребенок, он сидит в своем углу и тихо играет. Сестра с мамой сидят на кухне и о чем-то разговаривают. Но вдруг юный Рональд начинает нервничать, разбрасывать игрушки и реветь. Мальчик потерял своего любимого солдатика, которым всегда играл, и никак не мог найти его. На шум прибежала Анна.

– Что такое, малыш? – спросила она, подбирая улетевшую машинку.

– Солдатик! Потерялся, – с досадой сказал мальчик.

– Ох, Рональд. – Анна подняла брата и усадила на диван рядом с собой. – Пойми, гневом ты не добьешься многого. Эмоции мешают добиться цели, Рональд, потому их стоит контролировать.

– Как я могу контролировать их, когда пропал мой любимый солдатик? Ты не понимаешь.