Черный парус беды

Я промычал что-то невразумительное, мол, это мы еще посмотрим.

– Там, на Родосе, мы с Шелестовой и познакомились. И вахту в пару несли. А это, тебе ли не знать, сближает.

– Ты что-то насчет льда говорил, – напомнил я.

– Не отрекаюсь. Попробовал подкатиться. Так, по инерции. Вроде как положено.

– И что?

– Отлуп получил.

– По роже?

– До этого не дошло. Вовремя отступился, ума хватило. И, знаешь, мне это понравилось! Ну, что можно без реверансов и комплиментов всяких. Ново! Свежо! Обычно-то как? Подозрения гнетут: или девочке просто развлечься хочется, или она на тебя серьезные виды имеет. В смысле, подрезать крылья, окольцевать и доить, доить.

– Не слышал, чтобы птиц доили, – хмыкнул я. – Но торт «Птичье молоко» уважаю.

– И я люблю, – сказал Полуяров. – Короче, с Милой можно было запросто, как с мужиком. Только без мата. Она этого не терпит.

– Морщится?

– На место ставит. Она это умеет.

– А что еще она умеет?

– На яхте – все. Потому я и позвал ее с нами. Тут еще, какое дело. Она – человек свободной профессии.

– Какой?

– Что-то там с дизайном. Фриланс. Знаешь, что это такое?

– Свободный художник?

– Не обязательно художник, но обязательно свободный. Может работать, а может под парусами через Атлантику идти.

– Зачем ей это нужно?

– А тебе зачем?

– Будто не знаешь.

– Знаю. Себя испытать хочешь, ну, и мечта, опять же. У меня – яхта, и у Чистого свой интерес есть. А про Шелестову не скажу, потому что человек закрытый. Может, просто нравится ей это – море, яхты, паруса. И тогда ты ей душа родная.

– Мне новая родня ни к чему, – отрезал я. – Своей хватает.

Разговор этот проходил в нашем любимом кафе на Покровке. Мы с Федором встретились, чтобы прояснить кое-какие моменты предстоящего путешествия. Я уже договорился на работе, и меня со скрипом, но отпустили. Федор и Чистый тоже были готовы, как пионеры, хотя Костя без конца сетовал, что без его недремлющего ока подчиненные совсем распустятся. Мы с Федором эти жалобы пропускали мимо ушей. Все равно поедет-поплывет, хочется ему этого или неохота, так чего страдать попусту? Что касается Козлова, то он со службой разобрался на раз-два. Когда Петя попросил отпуск за свой счет, ему в ответ пригрозили увольнением. Но Козлов не прогнулся и сказал коротко и не кротко: «Увольняйте». После этого уже в Департаменте природопользования репу зачесали. С одной стороны, есть принципы, равенство масс перед начальством, а с другой, может, и не стоит упираться рогом, подписать заявление, и пусть Козлов едет себе на здоровье, все-таки в свободное от своих чудачеств время он о-го-го какой специалист. И заявление было подписано.

– А у Козлова какой интерес? – спросил я.

Федор напустил на себя загадочный вид:

– Погоди – узнаешь. У него такой интерес, всем интересам интерес. Но сказать, что и как, извини, не могу. Связан честным словом.

– Ах, ты, какие тонкости, – ухмыльнулся я. – Пещеры Лехтвейса. Тайны Мадридского двора. Приключения желтого чемоданчика.

Полуяров рассмеялся:

– Ты не поверишь, Андрюх, но у Шелестовой чемодан желтый.

Так и оказалось. Желтый! Только не чемодан – куда на яхте с чемоданом? – а кофр, и довольно объемистый.

В чем Федька был прав, так это в оценке внешних данных единственной женщины в нашем экипаже. Да, все в наличии: ноги, грудь, фигура. И на высоком качественном уровне. А вот лицо подкачало. На мой вкус, черты крупноваты. Знаю, кому-то именно это и нравится. Мне же так что-нибудь поаккуратнее, поизящнее, чтобы не нос – носик, не щеки – щечки. И еще: не люблю блондинок. А Шелестова была блондинкой, причем натуральной.

– Здравствуйте. Андрей.

– Здравствуйте. Людмила… Можно Мила.

– Очень приятно. Вам помочь?

Я протянул руку к желтому кофру, но Шелестова меня остановила:

– Спасибо, не стоит, я сама.

Так и дальше было. «Я сама». С эдакой холодной отстраненностью. Держа дистанцию. И в Доминикане, и потом.

Никаких поблажек себе Шелестова не требовала. Напротив, без какой-либо демонстрации подчеркивала свое равенство всегда и во всем – от камбуза до работы на шкотах[4 - Шкот – снасть, идущая от нижнего угла паруса и служащая для управления им]. И до поры ей удавалось сохранять status quo. Возможно, ей удалось бы сберечь его до самой Касабланки, если бы не шторм.

Низкий поклон Полуярову и Козлову! Всех сбили с панталыку. Даже я, что уж скрывать, поддался. Золота захотелось пиратского, кровь взыграла! Ну, и вмазались в самую сердцевину шторма, как сапогом в коровью лепешку, вместо того, чтобы придерживаться первоначального курса и краешком, краешком…

Океан спутал Шелестовой карты. Поначалу она крепилась, но средиземноморский опыт вскоре показал свое убожество. Водяные валы без устали громоздились один на другой, чтобы затем с ревом обрушиться вниз. Палубу «Золушки» захлестывало. Зарифленные паруса мы заменили на штормовые, но потом спустили и их, выбросив за борт плавучий якорь. Яхту развернуло носом к волне, качка уменьшилась, но болтало все равно нещадно. Сначала в каюту ретировался Козлов, чуть погодя вслед за ним отправилась Мила – зеленая, как лягушка, но на принцессу совсем не похожая.

Потом наступила ночь.

* * *

Шла Мила уверенно. Да и то, дорожка-то знакома. Хотя утром мы направились к «Золушке» из другой стартовой точки – левее, и туда же вернулись. Но десять метров туда, двадцать метров сюда роли не играют. Что там погано и неровно, что тут скользко. Нет, не нравится мне остров Селваженш, пусть он даже и Гранди.

Вдруг Шелестова вскрикнула, взмахнула руками и повалилась вперед.

У меня половчее вышло – я на ногах удержался, присел только, а она по шейку окунулась. Но я не злорадствовал, нет, я даже спросил участливо, когда Шелестова добрела до «Золушки»:

– Не расшиблась? – и руку протянул, чтобы помочь забраться на борт.

Шелестова, неблагодарная, глянула свирепо и руку мою проигнорировала. Прошипела зло:

– Накидали банок…

– А у меня хорошая новость, – объявил я. – Федор здесь.