На пороге

Все-таки, следует согласится, что гордыня – шикарный стимул. Лучше любви к Родине, уж точно.

Видимо, директор понимал это так же ясно, как и я.

***

В следующий раз я встретился с Андроповым первого сентября в школе.

Он стоял на линейке в обнимку с Машкой Федоровой. Рука Витьки бесцеремонно обхватывала талию девушки. Противно.

Первый урок прошел неплохо – я получил сразу две пятерки за точные, краткие и обстоятельные ответы, как выразился учитель. Машка повернулась с первой парты и как будто одобрительно улыбнулась.

Так, наверное, со всеми подростками случается. Работаешь на износ, тренируешься как проклятый, не спишь ночами, чтобы оказаться лучшим. Чтобы стать лучшим. Учишь все эти чертовы уроки, раскаляешь тренажёры, тренируешь силу воли – все ради великой цели, которая больше не кажется недостижимой, а потом – раз – один поворот головы, кивок, улыбка и ты поплыл.

Думаешь, а может к черту это все? Останусь таким же простым парнем, среднестатистическим хорошистом, поступлю в обычный универ на экономиста или юриста, найду вот такую красавицу, заведу детей, семью, жизнь станет спокойной, размеренной, комфортной.

Все из-за одной чертовой улыбки.

Нет, дурные мысли. Вон. Вон. Вон.

Не было бы этой улыбки, если бы я был среднестатистическим хорошистом с очевидными планами на жизнь.

– Я видел, как ты ему улыбнулась, – пробасил Витька Андропов. – Понравился этот олух, да? Глянь, умный какой стал, сильный, в космонавты метит. Приглянулся Сотня, признавайся?

Они стояли в коридоре. Андропов держал Машку за руку, тряся своими лапами хрупкое запястье Федоровой. Я вышел из класса и замер, ожидая продолжения.

– Ты сбрендил, Вить? – тихо спросила Машка.

– Чего сбрендил, – Андропов не унимался и схватил девушку за плечо. – Чего сбрендил-то? Я ж видел, как ты на него пялилась. Иди к своему Сотне, я тебя не держу, просто признайся, что ты влюбилась в этого чечеточника.

Федорова опустила голову и промолчала.

– Говори, сука! – заорал Витька.

Крик почти заглушил звук звонка.

На этот раз борьба шла почти на равных. Мне даже удалось не потерять сознание.

В кабинете завучей мы выглядели комично. Я держал ватку у носа, пытаясь остановить кровотечение. Витька расчесывал скулу, которая прямо на глазах увеличивалась в размерах и синела. У меня – практически полностью оторванный рукав пиджака. У Андропова – рюкзак без лямок.

– Мне придется доложить об этом в ваш кружок, – констатировала завуч.

– Ради Бога, МаринПална, – Андропов умоляюще сложил руки, – не надо.

– Готовы на любой вид компромисса, – более дипломатично заключил я.

Завуч стукнула ручкой по столу.

– Месяц дежурства по столовой, – заявила Марина Павловна. – Со следующей недели. Нулевым уроком. В семь утра. Только вы вдвоем. И ежели еще раз подеретесь – непременно сообщу в кружок.

– Ладно, – согласились мы одновременно.

Противно.

***

Мама долго причитала, увидев мой вывихнутый нос. Обещала отлучить от школы и от кружка. Грозилась переездом и переводом в новую школу. Выдвигала требования по возобновлению тренировок в танцевальном классе.

Но в итоге все-таки позвонила директору «Юного космонавта» и поведала страшную историю о том, как сильно я заболел и сколь сильно мне необходимо недельку минимум побыть дома.

Это же мама. Я ее тоже люблю.

Первый день дежурства по столовой вышел очень тихим. Ни привет, ни пока. Просто помыли полы, каждый свою половину, при чем заранее не сговариваясь. Молча поделили подносы. Вымыли до блеска. Расставили посуду по столам. На все про все ушло полчаса. Оставшееся время до уроков провели каждый по-своему. Я перечитывал параграф по химии, а Андропов воткнул наушники и покачивал головой в такт каким-то ужасным крикам, которые навеяли на мысли о муках преисподней.

Машка в школу не пришла. Говорят, заболела. Мне почему-то показалось, что это правда. Перенервничала.

Во второй день дежурства Андропов зачем-то предложил мне конфету.

Решил пойти на примирение? Вряд ли. Скорее всего плюнул на конфетку, а потом завернул в фантик – мелкая шалость, но вполне в духе Андропова.

Я просто отвернулся, помотав головой.

Машка в школе так и не появилась.

На третий день Витька вздумал со мной заговорить:

– Ты с Федоровой общаешься? – спросил он как бы невзначай, пока мы драяли полы. – Что-то ее в школе второй день нет.

Я промолчал. Не хватало еще поддаваться на его провокации.

Машку я увидел в коридоре на подходе к классу. Андропов подлетел к ней и начал, интенсивно жестикулируя, что-то объяснять. Она смерила бывшего парня ненавидящим взглядом и проскользнула в класс.

Я весь день мучился. Подойти или не подойти? Заговорить или не заговорить? Признаться, или не признаваться?

И здесь я впервые почувствовал себя по-настоящему слабым.

Я просто не смог.

На четвертый день объявили, что в армию набирают всех парней от шестнадцати лет из кружков космонавтики. Война началась с новой силой. Стране нужны новые герои.

Ни я, ни Андропов в столовой не появились.

***

Мама плакала почти беззвучно, содрогаясь всем телом. Из уголков глаз то и дело скатывались на щеки крупные капельки слез.

Мама была единственной, кто провожал меня на вокзале.

Вокруг Андропова, который стоял чуть дальше по перрону, столпились друзья, подруги, куча родственников, все смеялись, подбадривали новобранца и громко шутили.