Так было. Нестандартные сюжеты

Наш отдых неожиданно продлевается на неопределенное время. Нас бесплатно кормят, хотя напитки продают за деньги, но находчивые соотечественники спешно опустошают содержимое мини-баров. Платить все равно нечем. Вот тут-то и пригодились наши холодильники.

Вождь сообщает, что исправный самолет за нами должен прилететь в ближайшие дни, когда – неизвестно. Некоторые соотечественники, опаздывающие безмерно, отправляются в обратный путь самостоятельно. Большинство, человек сто, не имеет для этого ни возможности, ни желания. Мы с Мариной тоже не имеем желания, хотя в заднем кармане ее джинсов неожиданно находятся три стодолларовые бумажки, на билет все равно не хватит. Из самолета нам привозят багаж. Все налаживается, и все бесплатно. Правда, не для всех, не для «Домодедовских авиалиний», которые оплачивают наш неожиданный комфорт.

Так прошли три дня. Океан, бассейн, массаж, прогулки, развлечения. И всегда у нас была информация, что предстоит сделать. Наш лидер на доске объявлений отеля, интернета тогда еще не было, «открыл» нашу страничку. Были еще всякие мелочи. Нас попытались переселить в какой-то более дешевый отель, но не получилось. Вождь доказал администраторам, что никто от этого ничего не выиграет.

На четвертый день за нами прилетел исправный самолет. Это был громадный аэробус, в котором растворилась наша заметно поредевшая группа. Экипаж чувствовал свою косвенную вину перед нами: мы из-за «Домодедовских авиалиний» застряли в этой дыре на краю света. Нас кормили двойными порциями, предлагали неограниченное количество вина, включали советские кинокомедии, разве что не вытирали сопли. В общем, мы долетели прекрасно. Кстати, дозаправка была не в ужасном Карачи, а в гостеприимном ночном Баку. Наш лидер снова превратился в обычного пассажира и ничем не отличался от других. Мне очень хотелось предложить ему избраться в какую-нибудь власть, но я постеснялся, боясь этим обидеть его.

Что стало со сломавшимся самолетом и его экипажем – неизвестно, скорее всего, им привезли исправные запчасти, помогли починить стартер и отпустили восвояси, а может, уволили с работы. А как они проводили свое время эти четыре дня, мы не знаем, в нашем семизвездочном коммунистическом раю их не было.

12. Болезнь гениев и королей

Так называют подагру. Но это неправда. Я не гений, не король, а она всегда со мной. Я не люблю публично говорить о своих болячках, тем более писать. Для этого есть другие люди – врачи. Сейчас достаточно набрать в поисковике «подагра», и вам расскажут о ней. Теперь, когда я тоже о подагре знаю все или почти все, не как медик, конечно, а как пользователь этой зловредной болезни, могу подтвердить, что вылечить ее невозможно, но с ней можно договориться и жить. Но какими нестандартными путями я дошел до этого понимания, мне кажется, будет интересно.

Впервые я столкнулся со своей теперь родной подагрой, а тогда мне незнакомой, где-то в середине девяностых годов (прошлого века!). Подагра очень коварна. Идешь себе по ровной дорожке, ни о чем плохом не думаешь, и вдруг палец ноги пронзает жуткая боль, как будто ты ударил, как в фильме «Осенний марафон», со всего размаху по кирпичу. Потом начинаешь прыгать на одной ноге, как воробей, с трудом добираясь домой. Нога краснеет и опухает. Никакие обезболивающие не помогают, как говорится, хоть на стенку лезь. Но через какое-то время, это может быть несколько часов или дней, все эти муки сами по себе очень быстро исчезают. И ты, абсолютно здоровый, в недоумении: что это было? И так до следующего неприятного сюрприза, который случается в самый неподходящий момент. То на лекции, то за рулем, то в гостях. Так продолжалось многократно, надо было что-то делать.

Однажды, мы тогда жили в подмосковном Пушкино, я собирался ехать, как всегда, на машине на занятия в университет. Вдруг, как всегда, неожиданно, приходит моя родная подагра, на сей раз в район берцовой кости, где у меня есть небольшой костный нарост. Когда-то в детстве меня ударили при игре в футбол. Хорошо, что недалеко от нашего дома располагалась так называемая железнодорожная поликлиника, и моя теща, Маргарита Ивановна, как медик и как постоянный пациент, хорошо знала врачей этой поликлиники. Она договорилась с грамотным женщиной-хирургом, и я поковылял на прием. Мне сделали рентген, внимательно осмотрели, ничего не нашли и чуть не объявили меня симулянтом. Я идти не могу, а мне говорят: «У вас ничего нет, вы здоровы, поезжайте на работу». И вроде врачи нормальные, и я не с улицы пришел. Какие-то чудеса. Какая там машина. Конечно, я никуда не поехал, а через несколько часов приступ прекратился. Теперь я уже знаю, почему рентген ничего не показал, он и не мог показать. Настолько мала и неприметна причина этого явления. Врачи, как ни странно, просто не понимали, что у меня подагра.

Я тоже ничего не понимал, как и моя жена. А может, у меня рак кости? Уже всякие предположения лезут в голову. Записался в Институт онкологии на Каширке. Приезжаем, оплачиваю, сдаю анализы крови, и пока мою кровь исследуют, поднимаюсь в хирургическое отделение на прием к профессору. Меня осматривают несколько человек врачей, целый консилиум, все почему-то армяне. Я рассказываю про болевые приступы, про последний на костном наросте. Совещаются, смотрят рентгеновские снимки и выносят вердикт. «Вам нужно срочно делать операцию, вырезать часть берцовой кости, там, где находится нарост». «А как же приступы боли в других местах?» – пытаюсь понять я. «Эти все воспалительные процессы из-за деформации кости в связи с наростом, – с умным видом безапелляционно заявляют мне врачи-армяне, – если не вырезать часть кости, воспаления будут продолжаться и это приведет к развитию онкологии». «А как же я буду ходить без кости?» «Ничего особенного, – заявляют медицинские светила, – будете ходить с палочкой, получите вторую степень инвалидности, у многих так!» Этим профессорам даже в голову не пришло, что у меня подагра. Они даже не дождались результатов анализа крови, сказали, что надо прийти еще раз. У меня хватило ума спуститься в лабораторию. Оказалось, что женщина-врач, гематолог, специалист по крови, уже посмотрела мои результаты. «Поздравляю, вы не наш клиент», – сказала она. Я вздохнул с облегчением. Рака кости нет. Мы с женой уехали с противоречивым чувством радости и недоумения.

Можно, конечно, говорить о том, что мафия армян, врачей-непрофессионалов, хотела заработать на мне деньги и превратить меня в инвалида, но это скорее типичная история для здравоохранения тех лет. Я хорошо отношусь к армянскому народу и поэтому оставлю эту тему без обсуждения.

Но надо как-то понимать, что делать дальше. Ожидать каждую минуту болевой шок – это не жизнь, пришлось даже прекратить вождение машины, передав эту функцию Марине. По какой-то, уже не припомню, серьезной протекции я попадаю в знаменитый ЦИТО, Центральный институт травматологии и ортопедии, известный как место, где собирают разбившихся спортсменов. Сразу приходит на память история нашего великого спортсмена Валерия Брумеля. Никаких денег не плачу. Встречает меня женщина, профессор-травматолог. Уверенная, доброжелательная, русская. Я рассказываю ей свою историю, показываю снимки, результаты анализов. Она издевательски смеется над бездарностью своих «коллег» из Каширки. «Кто же сейчас так поступает? Мы из инвалидов делаем здоровых людей, а они хотят сделать из здорового человека инвалида! В общем, так, никакой кости вам вырезать не надо. Мы отрежем ваш нарост, а чтобы укрепить кость, поставим на шурупах титановую пластинку!» В общем – готовься к операции, резать этот отросток к чертовой матери! Так уверенно, так напористо, что трудно не лечь немедленно на хирургический стол. Но что-то меня в этой уверенности смутило. Я решил подождать, приступов никаких пока нет, будут – приду. И опять даже ни слова, ни предположений о подагре. Профессора, понимаешь!

В это время в Левково, в соседнем с нами коттедже, поселился Анатолий Тарасович Можин, бывший заведующий травматологическим отделением 20-й больницы в Бабушкино. Его сын Николай, предприниматель, переехал жить в Испанию, а дом отдал отцу с матерью. Мы с Тарасычем быстро подружились, его очень волновали политические темы, а мне было что сказать. Вообще он был очень добрый и отзывчивый человек, бывший юнга, офицер, боксер и врач от Бога. Его очень любили и уважали в больнице и коллеги, и больные, он даже был неосвобожденным секретарем партийной организации – коммунистический, то есть начальник главврача. Я как-то рассказал Тарасычу о своих мытарствах. Он посмотрел мою ногу, снимки и сказал, что с костью все в порядке, резать ничего не надо, дождись обострения. И вроде бы как забыли про этот разговор.

Анатолий Тарасович, врач от Бога

Прошло какое-то время. Приходит моя старая знакомая незнакомая подагра со всеми своими прелестями. За ночь нога распухла, красная, болит. Утром Тарасыч говорит, чтобы я немедленно собирался, едем в больницу. Марина нас привозит. Я хромаю, Тарасыч ведет меня под руку. Заходим сначала к замглавврача, травматологу, другу Тарасыча. Представляет меня – уважаемый человек, профессор, политик, сосед и друг. Надо помочь. Советуются, что со мной творится. Вроде что-то с суставами, а что – непонятно, повреждений вроде нет. Ну, давай обследоваться, говорит зам, и дает соответствующие распоряжения. Одно слово Тарасыча, и мне немедленно делают рентген в разных проекциях, собирают консилиум травматологов, бывших его коллег и учеников. Предположений много, но определенно никто диагноз поставить не может, разводят руками. Ну хотя бы резать никто не предлагает. Сходятся в одном: нужен специалист-ревматолог. И тут кто-то вспоминает, что в учебном отделении преподает одна женщина, Каневская, ревматолог, недавно докторскую диссертацию защитила, правда, еврейка и стерва необыкновенная… Надо попробовать к ней попасть. Через начальство договариваемся, к счастью, Каневская в больнице.

Долгими переходами из корпуса в корпус Тарасыч ведет меня, хромого, к этой Каневской. Все врачи и медсестры с ним здороваются, улыбаются, Тарасыч тоже рад, в своем родном доме, всем меня представляет, улыбается. Наконец приходим в учебный корпус, находим нужный кабинет. Заходим. За столом сидит довольно молодая женщина с ярко-рыжими вьющимися волосами, в очках, остроносая, взгляд недобрый. «Вам звонили», – говорит Тарасыч. «Звонили, звонили, кто здесь больной? Вы? – Это мне. – Раздевайтесь до трусов. А вы что стоите? – Это она Тарасычу. – Нечего здесь стоять, подождите за дверью!». Оскорбленный Тарасыч зыркнул глазом из-под густых седых бровей – «стерва, еврейка»! Но промолчал, вышел.

Каневская велела мне лечь на смотровой жесткий стол. Посмотрела на мою ногу, ничего не спросила, только сказала: «Все понятно». Тут она открывает дверь, и в кабинет входят десятка полтора молодых людей и девушек в белых халатах, как я понял, студенты, а перед ними лежу я, профессор, почти голый. «Так, – строго говорит Каневская, – начинаем занятие. Перед вами типичный случай подагрического артрита в стадии обострения». Я оказался для нее очень полезным, вовремя оказавшимся наглядным пособием. Дальше она рассказала студентам, а заодно и мне, природу подагры. Болезнь связана с врожденным нарушением обмена веществ, которое приводит к увеличению пуринов и, как следствие, повышению концентрации мочевой кислоты. В обычном состоянии болезнь никак себя не проявляет, но при достижении концентрацией этой кислоты порога кристаллизации происходит образование кристалликов, как правило, в суставах ног. Это приводит к мгновенному порезу суставной сумки, что вызывает болевой синдром и последующее воспаление, повышение температуры в области поражения сустава, что и наблюдается сейчас у меня. Как только концентрация мочевой кислоты снижается, кристаллик растворяется, и приступ подагры прекращается.

Студенты с интересом разглядывали и щупали мою больную ногу. Хорошо, что я смог перед отъездом принять душ и приятно пахнул. Потом Каневская расспрашивала меня про питание, про образ жизни, объясняла студентам и мне, что нельзя и что можно есть и пить. То есть о диете, не содержащей пуринов. Занятие закончилось, я оделся. Каневская спросила, все ли я понял, и рассказала о программе лечения. Лечение заключалось в строжайшей диете: не есть жирное, красное, фасолевое, грибное, цветную капусту и т.д., и т.п. Пить можно только водку и белое вино. Принимать аллопуринол, снижающий концентрацию мочевой кислоты, при обострении – колхицил. «Все, с вас пятьдесят долларов, через неделю показаться».

Я вышел, на скамейке в коридоре сидел сердитый, обиженный Тарасыч. «Ну что?» «Сказала – подагра, прописала лечение, толковая тетка», – сказал я. «Посмотрим», – буркнул Тарасыч и сказал что-то недоброе в адрес еврейского народа.

Вот и все. После приема лекарства все прошло. Правда, через неделю опять приступ, я созвонился и пошел к Каневской. Как же так, я принял все, что вы прописали, а ничего не помогло? «Не один раз принимать, а каждый день по две таблетки», – строго сказала она. «И долго ли пить?» «Всю жизнь! С вас пятьдесят долларов за прием». Один раз я попробовал сделать перерыв в приеме аллопуринола, поберечь печень. Моя любимая подагра не заставила себя ждать – явилась во всей красе через неделю. Больше я таких экспериментов не провожу. Никогда, и пока все нормально.

Вот так и живу много лет в согласии со своей подагрой. Не гений, не король, не царь и не герой. Пока без палочки, с неотрезанной ногой. Благодарен и Тарасычу, и Каневской. Вылечить подагру нельзя, но жить с ней можно! У меня было немало друзей и знакомых, которым я помог преодолеть этот недуг. Даже на старости лет у самого Тарасыча разыгралась подагра, и мы ее так, со знанием дела преодолели, правда, он умер от сердечного приступа. Царствие небесное этому святому человеку!

13. Лос-Анджелес, вино и пиво

Летом 2007 года мы с Риткой путешествовали по городам Соединенных Штатов. Ритка была уже взрослой, ей шел 21 год, прекрасно говорила по-английски. Нам надо было как-то отвлечься от грустных мыслей: недавно мы похоронили Маргариту Ивановну, любимую мною тещу и Риткину бабуленьку. Уже не помню, как и кем была организована наша поездка, но она получилась очень впечатляющей. Америка и американцы предстали в необычном для нас свете. Но речь не об этом, это не совсем предсказуемо. А что нестандартно? Да почти все! Выберу только один сюжет, связанный с Лос-Анджелесом и проживавшей в нем нашей родственницей, двоюродной сестрой моей жены Марины, Ани Синицыной.

Мы не были, несмотря на родственность с Аней, лично знакомы. Почему-то не попали к ней на свадьбу в Москве, потом Аня с мужем-евреем и его родителями переехала в США. Там ее семейная жизнь не сложилась, но она преодолела немыслимые трудности и стала вполне респектабельной гражданкой Америки. И она, и мы ждали встречу с нетерпением.

Прилетев в Лос-Анджелес, поселившись в прекрасной гостинице «Хилтон», в районе Беверли-Хиллз, мы с Риткой отправились на такси к нашей родственнице. Русскоговорящий водитель оказался почти копией американского таксиста из фильма «Брат 2». Он нес какую-то чушь про Россию, Америку, их президентов, но привез нас правильно, а по дороге помог нам приобрести пару бутылок доброго калифорнийского вина.

Встреча с Аней и ее бойфрендом Мишей (до иммиграции одесским евреем) была очень душевной, приятной, интересной. Мы даже не заметили, как за ужином и разговорами неспешно уговорили три бутылочки вина.

Наша родственница Аня Синицына в Калифорнии

Анечка уже много лет жила в Америке, давно получила гражданство, воспитывала дочь Диану. У нее все удачно сложилось с работой. Полученная еще в СССР специальность оказалась очень даже востребована, и наша родственница работала дизайнером по швейным делам в престижном бутике. Она снимала двухуровневую квартиру в центре Лос-Анджелеса рядом с аллеей голливудских звезд. Я говорю об этом для того, чтобы подчеркнуть, что Аня чувствовала себя в Штатах абсолютно уверенно.

Вечер нашей по-родственному теплой встречи подходил к концу. Мы с Риткой стали собираться в отель. Я спросил у Ани: «Как у вас здесь принято, вызывать такси по телефону или ловить на улице?» Она сделала удивленное лицо: «А зачем вам такси? Я сама вас отвезу». Я попытался возразить: «Но ведь мы прилично выпивши?!» «Не волнуйтесь, все нормально», – спокойно подтвердил бойфренд Миша. Нам ничего не оставалось делать, как спуститься в подземный гараж, сесть в Анину громадную спортивную «Тойоту» и поехать по ночному Лос-Анджелесу.

Мы уже имели представление об американских «гаишниках». Их обычно не видно, но если кто-то из водителей что-то нарушает, полицейские появляются как будто из-под земли и наказывают нарушителей очень крепко. Дорога по городу проходила так, что на каждом перекрестке приходилось тормозить у светофоров. Я, конечно, переживал, что вдруг нас сейчас остановят и Аню проверят на «допинг», мысленно представлял, какие бы последствия были у нас в России. Но никто из встречных «копов» на нас не обращал ни малейшего внимания. Мы благополучно добрались до отеля, попрощались и договорились завтра ехать на океан. Через полчаса я позвонил Ане и, только убедившись, что она уже дома, успокоился.

А с алкоголем в Америке все непросто. Пить любые спиртные напитки, даже самые легкие, можно только после 21 года, это касается не только граждан США, но и всех, кто в этой стране оказался. То есть служить в армии, рисковать жизнью, проливать кровь за родину можно с 18 лет, но никто из защитников не имеет права выпить даже глотка пива до 21 года. Молодые люди тоже имеют право заключить брак с 18 лет, но упаси бог, если жених и невеста выпьют у себя на свадьбе бокал шампанского, если им нет 21 года.

Нельзя пить в любых общественных местах, в том числе на пляжах, пикниках, в парках, в лесу, в горах. В машинах нельзя провозить алкоголь, кроме как в багажниках и в упакованном виде. Причем все эти нормы носят ранг федеральных законов, обязательных во всех штатах. Если решать вопрос о применении смертной казни может каждый штат и некоторые применяют, то сделать какую-то слабину с алкоголем нельзя.

На следующий день Аня с дочкой Дианой приехали за нами в отель, и мы направились в сторону океана. По дороге я спросил нашу родственницу: «Как же, при всех строгостях у вас с алкоголем, ты вчера спокойно ехала за рулем, неслабо выпивши?» Аня спокойно ответила: «Но я ведь ничего не нарушала, поэтому полиция не имеет права меня остановить». Я понял, что для нее, и не только для нее, по крайней мере в Лос-Анджелесе, это нормальная практика.

Мы заехали в какой-то магазинчик купить продуктов на пляж и выпить кофе. Купили каких-то чипсов, соков, еще чего-то. Я решил взять несколько баночек «Будвайзера», американского пива. Но Аня строго предупредила меня, что пиво нельзя пить ни в магазине, ни в машине, ни на пляже, а надо его положить в упаковке в багажник, иначе штраф 500$.

Я по наивности предложил выпить пиво на пляже из кофейного бумажного стаканчика с крышкой через пластмассовую трубочку. На что Аня сказала: «Если полицейские узнают, что ты еще их хочешь обмануть, штраф будет уже на 500, а 1000$!» Я не особенно поверил, а зря.

Пляж в Лос-Анджелесе тянется на много километров

Мы подъехали к великолепному океанскому пляжу. Оставили машину в метрах трехстах от пляжа на стоянке. Взяли что надо. Пиво я, естественно, оставил в багажнике. Лазурные волны, белый песок тянутся на много миль вдоль побережья. Купаемся, загораем, все прекрасно, но солнце припекает. Жарко. Я наблюдаю пляжную жизнь. Мимо отдыхающих голых тел на квадроциклах то и дело проезжают полицейские в шортах. Вдоль кромки берега кружатся небольшие полицейские вертолеты. А на берегу, через каждые двести-триста метров, стоят вышки со стеклянными будками, в них тоже полицейские, иногда с биноклями. «Какая у вас замечательная забота о безопасности отдыхающих! Здесь, наверное, невозможно ничего ни украсть, ни взорвать, ни утонуть!» – делюсь я своими, так сказать, наблюдениями. На что получаю от Анечки разъяснение: «Они следят, чтобы никто не курил, не пил ни вина, ни пива. Остальное их мало интересует!»

Наблюдаю повнимательнее. Действительно, полицейские очень пристально вглядываются, что пьют отдыхающие. Иногда квадроциклы останавливаются, пляжные полицейские подходят к людям и о чем-то беседуют. О чем были эти беседы, можно только догадываться, к нам они не подходили, наверное, правильно поняли, что мы ничего не нарушаем: не пьем, не курим, толерантно называем негров афроамериканцами.

Но пива надо выпить. Я уже знаю, как. Это целая нестандартная операция. Беру ключи, иду к машине, открываю капот, как будто что-то ремонтирую. Открываю багажник, делаю вид, что что-то ищу. На самом деле откупориваю баночку еще прохладного пивка и пью, посматривая, нет ли по близости копов. Нет, я никому не нужен. Ну и ладно. Довольный, возвращаюсь на пляж. И такие манипуляции провожу неоднократно и всегда результативно.

Кстати, еще к теме. Ритке в это время в июле не было 21 года. Но у нее в водительских правах стояла дата рождения 05.12.1987, что по-русски 5 декабря, а по-американски – 12 мая. Поэтому проблем с алкоголем у Ритки не было, но она этим и не злоупотребляла.

В Соединенных Штатах мне пришлось побывать несколько раз, во многом благодаря нашему другу Кемерону. Не могу сказать, что американцы не любят русских, они никого не любят, кроме себя, а мы им, скорее, безразличны, ну мне так показалось.

14. Птицы Пномпеня

Теперь о Камбодже. После нашего многодневного путешествия в 2009 году по Вьетнаму мы с Мариной ненадолго заехали в Камбоджу, не ожидая ничего особенного, но оказалось все нестандартным. Чудо света – пирамиды Анкор-Ват, плавающие деревни рыбаков, великолепная природа, последствия кровавой истории с красными кхмерами, дешевые драгоценные камни. Все это подсказывало: надо в эту страну приехать не на полтора дня, а по-настоящему, что мы и сделали через год с друзьями Черноусовыми и дочерью Риткой.

Это была серьезная поездка. Мы подробно разрабатывали маршрут. Дело в том, что Камбоджа очень разная. Она тянется на сотни километров, меняя ландшафт и историю. На севере – знаменитый затерянный на много веков в джунглях древний город Анкор-Ват. Столица Камбоджи – Пномпень – примерно в центре страны, а на юге, на берегу Сиамского залива, – город Сиануквиль.

Страна бедная и несчастная. Она перенесла несколько войн, на маленькую Камбоджу американцы сбросили больше бомб, чем было сброшено за всю вторую мировую войну. Красные кхмеры устроили страшный геноцид, в результате которого были убиты несколько миллионов камбоджийцев, почти треть населения. До сих пор ежегодно тысячи человек погибают от мин, которыми буквально нашпигованы местные джунгли. Но это страна прекрасная, неповторимая, а наше путешествие – одно из самых интересных путешествий по юго-восточной Азии.

Необычный случай произошел с нами в столице. Пномпень, несмотря на наши предположения, оказался вполне цивилизованным городом с двухмиллионным населением, построенный еще французами. Колорит ему добавляли буддийские храмы и дворцы. Мы приехали под вечер, поселились в неожиданно прекрасном отеле, перекусили и пошли погулять, без особых целей и маршрутов. И ноги сами нас привели на центральную площадь города, где расположен королевский дворец.

А в это время Камбоджа переживала траур по скончавшемуся несколько недель назад королю Сиануку. В буддийских государствах к смерти особое отношение, это не горе, а перерождение души человека в другое живое существо, в какое – неизвестно, может, в зверя, может, в птицу. У Сианука, как бы поделикатней сказать, была непростая политическая судьба. Там были и иммиграции, и предательства, и победы. Но, как бывает в таких случаях, народ его все равно обожал. Но это предмет для историков, а мы – туристы. Короля еще не похоронили, ожидали окончания строительства мавзолея. Поэтому на королевском дворце находился огромный портрет Сианука, а дворец и площадь были украшены соответствующим моменту образом – огнями и иллюминацией.

По площади бродили многочисленные туристы, смотрели на необычное зрелище. Их развлекали мальчишки лет 10–12. Развлечение было специфическим. У каждого из них была большая клетка с птицами. Птиц в клетке много, они такие набольшие, беленькие. Так вот, мальчишки предлагали туристам за доллар выпустить из клетки на свободу одну птичку, якобы это означало что-то в память о душе усопшего короля. Что именно, было непонятно, поэтому птичий бизнес на площади шел не слишком бойко.

Ритка всегда была неравнодушна ко всякой живности, а тут – птицы в клетках, веганская душа просто разрывалась. Птицы требовали свободы! Когда к ней подошел мальчишка с предложением выпустить за доллар птичку, Ритка начала вести с ним переговоры на каком-то непонятном англо-индонезийском языке. «Папа, у тебя есть десять долларов? Я договорилась, что он за это выпустит всех своих птичек!» – радостно сообщила она. Долларовая бумажка, у меня, конечно, нашлась. Ритка показала ее пареньку, тот открыл дверцу клетки, и стая птиц взлетела над королевским дворцом. Доллары перекочевали в руки довольного паренька. Все были в восторге, но тут обнаружились, что поторопились.

К нам уже выстроилась очередь из мальчишек с клетками, которые, наверное, подумали, что эти сумасшедшие туристы за свободу птиц каждому подарят по десять баксов, что совсем не входило в наши планы. Ритка пыталась им что-то объяснить, что это только ему, показывая на первого мальчика. Но не тут-то было. Какой-то парнишка из очереди уже открыл дверцу клетки, и вторая стая поднялась в небо. Мы раскрыли рты от неожиданности, а парень с чувством выполненного долга подошел к нам и стал требовать свои десять долларов. Очередь из мальчишек была готова последовать его примеру. Но мы совсем не собирались таким дурацким образом разбазаривать валюту, поэтому развернулись и пошли прочь с королевской площади. Маленький негодяй бежал за нами и орал благушей на весь Пномпень, все более настойчиво требуя свои «законные». На любые наши слова он не обращал внимания. Потом он начал взывать к общественности. Дело в том, что мы хотели покататься по ночному городу на тук-туке. Около площади стояли с десяток этих маленьких машин в ожидании пассажиров. Когда мы подошли к ним, наш преследователь начал что-то говорить водителям, показывая то на нас, то на свою пустую клетку. Заметив недобрые взгляды кхмеров, мы отказались от поездки и двинулись в сторону отеля. Мальчишка не отставал, продолжал орать и размахивать руками.