Объект «Зеро»

Рабочих для себя Шерхель отобрал быстро, использовав весьма оригинальный способ: просто подошел к отдыхающим добровцам и прокричал несколько фраз на немецком. Вскоре его уже окружала толпа в несколько сотен человек. Когда я поинтересовался, что же он им такого сказал, Зигфрид ухмыльнулся в ответ:

– Я крикнул: «Кто говорит по-немецки – подойдите ко мне, вас ждет интересная работа!» Видите ли, герр Елисеев, металлы – это всего лишь мое хобби, и я не владею современной международной терминологией. Естественно, общаться с арбайтерами мне придется не на и-линге, а на языке Гете и Гейне. Так что все просто.

Место, где будут построены литейни, Шерхель определил, руководствуясь чистым прагматизмом – чтобы топливо, то бишь лес, сырье, то бишь горы, и вода, то бишь река, находились неподалеку. Таким образом, он обосновался в нескольких километрах от прыгуньих загонов, по ту сторону реки.

Мне было очень любопытно, как Зигфрид собирается плавить медь в условиях полнейшего отсутствия механизации. Сам я с трудом представлял себе весь процесс, но даже из школьного курса истории помнил, что наши далекие предки строили печи, в которых, собственно, и доводили медную руду до жидкого состояния посредством высоких температур.

Сообразительный немец поступил проще. В процессе разделки модуля добровцы отделили около сотни дюз тормозных двигателей. Напоминавшие ступы двухметрового диаметра и трехметровой высоты, эти дюзы за ненадобностью мокли под казавшимся нам уже вечным дождем. Некоторые, правда, пытались использовать их в качестве жилища, ставя на попа, но согласитесь, даже спать в таком тесном колпаке не очень удобно, не говоря уж обо всем прочем.

Шерхель, похоже, все рассчитал заранее. Несколько десятков его арбайтеров с молодецкими криками и прибаутками споро перекатали двенадцать дюз к месту будущей литейни, где уже были готовы вырытые в земле узкие ямы.

Одновременно шла массовая заготовка дров, изрядно проредившая опушку леса. Наконец, почти две сотни человек, волею «безумного Зига», как, посмеиваясь, называли Шерхеля, превратившись в рудокопов, нарыли и натаскали самородную медь, нагромоздив возле каждой печи по небольшой пирамиде.

Рыжий немец был недоволен всем. Дюзы, превратившиеся в плавильные котлы, стояли, по его мнению, криво, ямы под ними, где должны были гореть дрова, оказались вырыты недостаточно глубоко, руды арбайтеры принесли мало, и вообще если так работать, то у него ничего не получится.

– Как бы не перенервничал наш Зиги, – усмехался Лускус, глядя на стремительно возводимые литейни. – Он не ниппонец, конечно, но если все это кончится пшиком, боюсь, руки на себя наложит.

– Глина, мне нужна глина! – кричал тем временем Шерхель, бегая по берегу реки. И глина, конечно же, нашлась. Правда, не такая, как надо, и не в том количестве, но ее вполне хватило, чтобы замазать отверстия, через которые в дюзы подавалось топливо.

Вечером третьего с начала работ дня Зигфрид пригласил весь Сокол на первую, пробную плавку, благо дождь стих, из проливного превратившись в моросящий.

Под котлом-дюзой, уже загруженной кусками породы, горели дрова. Огонь был жаркий, и капли дождя, не успевая долететь до котла, испарялись, отчего вокруг стояла сизая дымка.

Голые по пояс арбайтеры, блестя мокрыми плечами, то и дело подбрасывали поленья, а сам Шерхель стоял наверху, у закрытого куском обшивки широкого конца дюзы, и время от времени покрикивал:

– Больше жара! Больше!

Жар и так был невыносимый, все вокруг колыхалось и плыло, а Шерхель казался сквозь эту завесу дрожащего воздуха неким миражом, существом из виртуального мира, богом огня с увенчанной рыжими кудрями головой.

– Зигфрид! – крикнула ему Франческа Кьянци, миловидная брюнеточка – рядовой из отдела автоматизации. – Вы же сгорите! Спускайтесь к нам!

– Найн, фрейлейн Франческа! – прокричал Шерхель, заглядывая в котел. – Сейчас все случится. Давайте желоб!

Последние слова он адресовал своим подчиненным, которые уже волокли выгнутый из листа все той же обшивки длинный желоб. Один конец они поместили в самом пламени, под дном дюзы, другой повис над заранее сделанной из глины плоской односторонней формой. Под желоб подвели стойки.

– Вы бы отошли, господа, – низким басом обратился к нам один из арбайтеров, явно земляк Прохора Лапина. – Ну как сорвется чего или пойдет не туда…

Мы послушались и встали в стороне.

– Айн! – начал наверху отсчет Шерхель. – Цвай! Драй!

– Давай! – рявкнул полуголый сибиряк, и двое литейщиков длинными кусками арматуры быстро раздолбили снизу глиняную пробку.

Я ожидал, что по желобу хлынет искрящийся огненный поток, но вместо этого по нему медленно, словно нехотя, в форму потекла струйка расплавленного металла.

– Э-э-э… И это вот медь? – спросил кто-то.

– Бронза, господа! Бронза! Здесь десять процентов олова. – Торжествующий Шерхель – подбородок вперед, рот до ушей – встал возле формы, внимательно следя за процессом. – Сейчас, господа, сейчас…

Струйка иссякла. Форма наполнилась более чем наполовину.

– Вассер! Скорее! – закричал немец, размахивая рукой. Двое рабочих принялись поливать форму водой. Пар ударил во все стороны, скрывая от наших глаз происходящее. – Если сплав не охладить быстро, – донесся из мутного облака возбужденный голос Зигфрида, – то возможна ликвация, то есть расслоение сплава обратно на медь и олово. Нужен фосфор и цинк, чтобы этого не произошло, но у меня пока их… Да лейте же, камраден! Лейте!

Шипение вскоре стихло, пар рассеялся. Мы увидели Шерхеля, гордо вздымающего серый предмет, весьма отдаленно напоминающий топор. Кто-то фыркнул, Лускус пробормотал что-то язвительное.

– Вот, господа! После обработки это будет самый настоящий келт! – торжественно произнес Зигфрид.

– Господин Зигфрид, а не могли бы вы… – смущаясь, тоненьким голоском спросила Франческа Кьянци, – не могли бы вы сделать нам ложечки? И вилочки. А то кушать… неудобно.

Все рассмеялись. Шерхель тоже улыбнулся, но ответил со всей почтительностью:

– Увы, милая фрейлейн. Пища содержит кислоты, которые при взаимодействии с медью могут создавать ядовитые вещества, поэтому для столовых приборов этот металл непригоден.

– Вы молодец, герр Шерхель, – очень серьезно сказала Акка. Она взяла из рук немца отливку, осмотрела и кивнула. – Хорошо. Нам нужны топоры. И пилы. И лопаты. Чем больше – тем лучше. Сколько сможет выдавать ваш… э-э-э… завод при полной загрузке?

– Фрау Анна, в данный момент я не могу в точности ответить на ваш вопрос, – солидно ответил Шерхель, – но, думаю, к утру у вас будет вся информация.

И при взгляде на него мне впервые подумалось, что, похоже, наше пусть и трагическое, но все же приключение оборачивается чем-то гораздо большим…

8 октября 2204 года

Дождь, дав нам передышку, обрушился на колонию с новой силой. Желтовский высказал предположение, что произошла смена циклонов и что, возможно, их движение имеет сезонный характер.

В импровизированной литейной, наскоро защищенной от дождя полотнищами теплоизолянта, Зигфрид Шерхель производил плавку за плавкой, пытаясь подобрать оптимальную формулу для медных сплавов. Куски самородной меди загружали, как я уже писал, в установленные вертикально дюзы тормозных двигателей, предварительно замазав глиной отверстия, через которые прежде подавалось топливо, и разводили под ними огромные костры. Но жара от дров не хватало, сырость мешала кострам разгораться. Нужен был поддув, меха или иное приспособление, чтобы увеличить приток воздуха и повысить температуру под плавильнями. Кроме того, нужен был уголь или много сухой смолистой древесины.

– Если бы это помогло, я бы сам прыгнул в костер! – в отчаянии повторял Шерхель, потрясая обожженными руками. – Древним египтянам было проще – у них дожди случались три раза в год. А тут – кругом вода, сырость…

Мы – Желтовский, Шерхель, Чернышов и я – сидели под навесом вокруг плоского камня, служившего столом, и пытались найти выход из тупика. Оружие и орудия требовались колонии позарез, от этого зависело наше выживание. Смешно – люди из двадцать третьего века, умеющие летать меж звезд, не могут придумать, как расплавить медь в полевых условиях!

Говорят, что цивилизации развиваются циклично, как качели, – прогресс-регресс, прогресс-регресс. В ходе регресса человечество опять возвращается к примитивным технологиям, начиная сначала, с каменных топоров и медных наконечников для копий. Так вот, каменные топоры мы освоили – и только. Если медь нам не покорится, никакого прогресса не будет – хрустальные черви попросту сожрут нас. Мы вымрем. Как Стеллеровы коровы, как странствующие голуби. Как мамонты. Разница будет лишь в одном – и несчастных коров, и глупых голубей, и мохнатых слонов истребили вооруженные человеки разумные, а нас съедят безмозглые твари, у которых нет даже лап и хвостов и которые представляют собой один большой желудок…

За невеселыми мыслями я отвлекся от спора между Никитой и Шерхелем по поводу водяного колеса. Немец предлагал бросить все силы на строительство плотины на Безымянке и устройства водяного привода для поддува, а Чернышов доказывал, что это невозможно – нет ни людей, ни времени, ни необходимых инструментов.

– Аркаим! – вдруг воскликнул молчавший Желтовский. Он вскочил, привычным жестом взлохматил свою седую гриву и снова повторил: – Аркаим! Нужно рыть колодец!

– Петр Янович, с вами все в порядке? – встревоженно поинтересовался Чернышов.

– Оставьте, Никита! – отмахнулся от лейтенанта Желтовский и повернулся к Шерхелю: – Герр Зигфрид, почему, если заткнуть трубу, огонь в печи погаснет?

– Э? – Шерхель развел руками. – При чем тут печь?

– Тяги не станет! – быстро проговорил я. – То есть прекратится приток воздуха…

– Именно – тяги! – Желтовский обрадованно засмеялся. – Нам нужна тяга! Как получить ее, не имея высокой трубы над огнем? А очень просто. Ваши арийские предки, господа яфетиты, решили эту проблему, что называется, «на раз». В древнем городе Аркаиме, это на Южном Урале, были обнаружены колодцы, много колодцев. Возле каждой кузницы – по колодцу. И из колодца к горну вел воздуховод… Ну, Шерхель!