Женька возразил:
– Не мог он на охоту уйти. Он меня встретить обещал. Такой был уговор.
– Может и собирался, да не успел. Пошёл в тайгу, думал вернётся, но что-то задержало. Дожди вот пошли, поди размыло всё, он и решил переждать.
– До сегодняшнего дня дождей не было.
– Не дожди, так, может, что другое задержало. Перестань меня нервировать. Пошли в дом.
Они поднялись по ступенькам. Шагая за хозяйкой, Женька тщательно вытер ноги о половицу.
– Снимай свои кроссовки. В избе тапки наденешь.
Женька, не развязывая шнурков, скинул обувь и вошёл в дом, остановившись в прихожей. Софья скинула плащ, подошла к шкафу, достала оттуда старенькие брюки и свитер.
– На вот, переоденься, это отцовское. У вас примерно один размер. А своё на стул повесь. Печь растоплю, просушу. Заходи, располагайся.
Женька поморщился, но вещи взял. Переоделся, пока Софья на электрической плитке кипятила чайник и растапливала печь. Вскоре дрова запылали и комныты стали наполнятся приятным теплом.
– Вот, теперь грейся изнутри, – хозяйка подала гостю большую фарфоровую кружку. – Он полезный, с травами.
– Спасибо. А можно я тут поброжу?
– Валяй.
Крохотная спаленка, закуток с простой деревенской печкой, заменявший кухню, две комнаты были оборудованы под мастерскую. Они были заставлены шкафами и столиками, увешаны полками, на которых – по мнению Женьки – размещался самый разнообразный хлам. Склянки с порошками и растворами, мешки с гипсом, оптиками, куски пенопласта и, конечно же, шкуры. Они висели на стенах, мокли в тазах и ванночках, ожидая своего перевоплощения. Хлам кругом, но всё на местах: баночка к баночке, коробка коробке. А этот Лучинин педант, рассуждал Женька, потягивая забористый чаёк. Софья тем временем стояла, прислонившись к стене, и смотрела куда-то в сторону. Чашка в её руках дымилась.
Женька взял в руки коробку со стеклянными шариками. Ба, да это же глаза, а там, что? Зубы? Нет, не зубы клыки. Женька взял со стола кабанью челюсть и повертел в руках. Софья улыбнулась.
– Это молодой поросёнок. У матёрого секача нижние клыки вдвое длиннее.
– Не хотел бы я с таким встретиться на узенькой дорожке.
– А тебе и не надо с ним встречаться. Тебе нужна коллекция. Так, пойдём.
Софья забрала у гостя пустую кружку и отпёрла очередную дверь ключом. Женька точно оказался в сказочной стране – мифическом райском уголке.
Помещение было просто забито экспонатами, но эффекта загромождённости вовсе не было. Каждое существо располагалось на своём месте. В комнате не было окон, но грамотно размешённая подсветка, которую, войдя, тутже включила Софья, делала комнату ещё загадочнее и интереснее. Свет, словно солнечные лучи, проникающие сквозь листву, открывал взору всю красоту застывших фигур. Головы оленей, фигуры волков и лис, увешанные тетеревами и совами стены – чего здесь только не было. Женька тут же потянулся за фотоаппаратом. Вытащил из сумки камеру и хотел уже сделать несколько пробных снимков.
– Вот чёрт! Разряжено же всё. Где у вас тут розетки?
– Вон за тем оленем, – улыбнулась хозяйка и щёлкнула очередной тумблер на стене.
Комната тут же наполнилась шелестом листьев, щебетом птиц, где-то, словно вдали слышалось токование глухаря. Женька поставил приборы на зарядку и стал рассматривать оленью голову, висевшую на стене.
– Это изюбрь. Отец подарил мне его на моё четырнадцатилетние. Точнее не подарил – сделал. Мы долго его выслеживали, потом подобрались, и я убила его с сотни шагов.
– Ты? – Женька опешил. – Хочешь сказать, что убила его сама?
Софья пожала плечами.
– А что такого? Здесь почти четверть трофеев мои.
Женька подошёл к свернувшейся под камнем черной змее.
– Эту тоже ты добыла?
– Нет. Признаться, змей я немного побаиваюсь. Это болотная гадюка. Отец наступил ей на хвост. Толстую кирзу эта тварь прокусить не смогла. Отец не хотел её убивать, но эта стала бросаться. Пришлось убить. Так сказать – вынужденная оборона. Вообще-то её укус не смертелен…
– Не смертелен? Я бы к такой на пушечный выстрел не подошёл.
Когда батарея фотовспышки зарядилась, Женька начал снимать. Когда он сделал не менее сотни снимков, Софья, отодвинув задёрнутую шторку, вошла в небольшую нишу.
– А здесь отец обычно оставляет последние работы… Что это? Нет!.. Да, нет же!.. Нет!..
Женька вздрогнул и чуть не выронил камеру. Софья, бледная как полотно, вышла из-за шторки. Плечи девушки повисли, в глазах застыл ужас. Она прошла к окну, открыла форточку, потом медленно опустилась на табурет.
– Там Белка. Как же такое могло… кто же её… почему?
Женька сдвинул брови:
– Белка? Что в этом такого? Я-то думал, ты там очередную змею увидела, причём живую.
– Говорю же тебе, там Белка.
Женька хмыкнул и сложил руки на груди.
– Я в этом доме уже двух белок видел и обоих уже заснял. А ещё видел куницу, выдру… не пойму, чего ты испугалась.
– Это не такая белка, а Белка – собака наша. Я-то думала, что отец с ней на охоту ушёл, а он…
Женька подошёл к нише и отодвинул шторку.
Белая грудь и передние лапы, чётные морда и спина. Животное сидело, выпрямив спину, и смотрело куда-то в сторону. Торчащие острые уши, высунутый язык, умные, немного грустные, глаза. В первое мгновение Женьке показалась, что она живая…
– Он из неё чучело сделал, – продолжала Софья, на щеках девушки выступили слёзы.
Женька подошёл к собаке, присел. Шкура в некоторых местах ещё не пристала к основе, от деревянной подставки пахло клеем. В нескольких местах вдоль швов из шкуры торчали иголки от медицинских шприцов.
– Её что, чем-то обкалывали?
Софья вытерла глаза и посмотрела на гостя строго:
– Это вместо булавок. Так шкуру крепят к основе, пока клей не просохнет. Знаешь что… думаю, на сегодня хватит экскурсий.
– В смысле?
– Мне нужно побыть одной. С отцом что-то случилось, я это чувствую. Я должна подумать – подумать, что предпринять. Помнишь место, где нас собаки облаяли?