Собрание сочинений. Том первый. Рассказы и повести

– Ага-а! – пробормотал Петр Сидорович и так злорадно поглядел на мышь, как будто собирался поставить ей двойку, даже единицу, таким уничтожающим взглядом он в школе смотрел на учеников плохо знающих.

– Поймалась по-о-длая! Вот, я тебе покажу, как грызть Синтаксис! —

Наглядевшись на свою жертву, Петр Сидорович поставил мышеловку на пол и крикнул:

– Мама! Мышь поймалась! Неси-ка сюда котенка, учить будем, воспитывать! —

– Сича-ас! – отозвалась Хозяйка и через минуту вошла, держа в руках потомка тигров.

– Вот, и отлично! – забормотал Петр Сидорович, потирая руки. – Мы его будем приучать… Ставь его напротив мышеловки… Вот так… Дай ему понюхать и поглядеть, пусть посмотрит… Вот так… —

Котенок удивленно поглядел на людей, на стул и на диван, с недоумением понюхал мышеловку. Потом, испугавшись, может яркого света или от чрезмерного внимания, направленного на него, рванулся и в ужасе побежал к дверям кухни, к своему знакомому обжитому месту.

– Стой! – крикнул Петр Сидорович, успев схватить его за хвост. – Стой ты, дурак! Мышь испугался! Смотри: это мышь! Смотри же! Ну? Смотри, тебе говорят! —

Петр Сидорович взял котенка за шею и потыкал его мордой в мышеловку.

– Ну-ка, возьми его, мама, и держи…. Держи напротив дверцы…. Как я выпущу мышь, ты его сразу выпускай…. Поняла! Сразу отпускай! Ну?

Наш учитель придал своему лицу серьезно-таинственное выражение, как в школе перед началом объяснения урока, и приподнял дверцу мышеловки…. Мышь нерешительно вышла, понюхала воздух перед собой и стрелой полетела под диван…, а выпущенный из рук котенок, задрав вверх хвост, побежал под стол, в другую сторону от дивана и мыши.

– Ушла! Ушла! – закричал Петр Сидорович, делая озлобленное разочарованием лицо. – Где он, мерзавец? Под стол спрятался?! Иди-ка сюда… —

Наш учитель вытащил котенка из-под стола и потряс его в воздухе…

– Паршивец этакий… – забормотал он, трепля его за ухо – Вот тебе! Вот тебе! Не зевай в другой раз, паршивец! – и он натыкал котенка мордой в открытую мышеловку…

Этим всё ещё не закончилось. На другой день Хозяйка опять услышала голос:

– Мама! Мышь поймалась! Неси-ка сюда котенка!.. —

Котёнок после вчерашнего оскорбления забился под печку и не выходил оттуда всю ночь. Когда хозяйка вытащила его и, принеся за шиворот в комнату, поставила перед мышеловкой, – он задрожал всем телом и жалобно замяукал.

– Ну, ну, – дадим ему сначала освоиться! – командовал Петр Сидорович. – Пусть смотрит и нюхает… – Смотри и приучайся! Стой, чтоб ты сдох! – крикнул он. Заметив, как котенок попятился от мышеловки.

– Накажу чёрта!.. Держи-ка его! Вот так!.. Ну, теперь ставь его напротив дверцы…

Наш учитель медленно приподнял дверцу мышеловки… Мышь юркнула под самым носом котёнка, даже ударилась о руку Хозяйки и побежала под шкаф, под кучу бумаг и оттуда опять исчезла под диваном. Котёнок же, почувствовав себя на свободе, сделал отчаянный прыжок через мышеловку и забился в углу под столом.

– Другую мышь упустил! – заорал Петр Сидорович – Какая же это кошка?! Это дрянь, а не кошка! Пороть! Около мышеловки пороть! – и вновь натыкал котёнка мордой в мышеловку…

Когда была поймана третья мышь, котенок при виде мышеловки и её обитателя затрясся всем телом и поцарапал руки Хозяйке… После четвертой отпущенной мыши наш учитель разочаровался, вышел из себя, швырнул ногой котёнка к входным дверям дома и сказал:

– Убери, мама, Эту гадость! Выброси его куда-нибудь на помойку! Ну, ни к черту не годится!.. —

Эпилог

Прошел год. Тот тощий и хилый котёнок, выброшенный на улицу, откормился на помойках и превратился в солидного и рассудительного кота. Однажды, пробираясь задворками, он шел на любовное свидание. Будучи уже близко от цели, в листве парка он услышал шорох, а вслед за этим увидел мышь, которая перебегала по своим делам из новостроек, через парк к частному сектору, к дому, где и жил наш учитель Петр Сидорович. Наш герой – кот, бывший котёнок, ощетинился, согнул дугой спину, зашипел и, задрожав всем телом малодушно пустился в бегство.

Вывод.

Увы! Не всякое воспитание достигает благих целей. Так и современные программы обучения в школах, меняющиеся год от года, вполне соответствуют методике прописанного классиком случая.

Как поступают с нашими детьми: так же «тычут мордой в мышеловку». Заставляют учить даты по истории, вызывая этим только отвращение. «Эти проклятые даты учить заставляла историчка!» – так может выразится современный школьник. Именно – проклятые – вот слово, характеризующее навязываемые знания. А потому молодежь все путает и ничего не знает конкретно.

    Конец.

Горе

стилизация

Суровой зимой случилось несчастье. Заболела его старуха-жена. Антон Павлов хороший был мужик, печник, известный на всю округу мастер, и, в то же время, знали его как первого пьяницу во всем нашем районе.

Нужно было ехать в больницу, в посёлок, километров 20. А дорога ужасная, если ехать через лес; полями, в обход, дальше было – 30—35 километров и метель началась к тому же, но он поехал по ней.

Взял Антон Павлов у местного фермера лошадь с санями еще в обед. И то, – фермер этот пожалел нашего пьяницу после долгих слезных его уговоров. Да и выделил он дряхлую слабосильную кобылку, которая до края деревни, до дома Антонова, что на окраине, плелась еле-еле. «Пока суть да дело», одел Антон старуху свою и вынес из дому, да закутал одеялами в санях, – дело склонилось к вечеру. А метель-то не унималась, и дороги все занесло. Едва выехал Антон на поля вдоль лесного массива, где и была дорога в район, прямо навстречу ему ударил резкий холодный ветер. В воздухе, куда ни глянь, кружились целые облака из снега, и не понять: идет ли снег с неба, или ветром с земли его поднимает и закручивает. И лошаденка пошла медленнее, вся энергия её уходила на вытаскивание ног из глубокого снега занесенной дороги. Антон же торопился. Он и подпрыгивал в санях, и то и дело хлестал по лошадиной спине и бормотал и бормотал, разговаривая с затихшей старухой.

– Ты, Алена, не плач, не горюй сильно… – бормочет Антон – Потерпи немного. В больницу приедем, бог даст, и быстренько там тебя это… Поставит тебе там врач укол, или таблетки дадут или может спиртом разотрут бока-то… Врачи уж постараются. Вот темнеет уже, ну и что… В больнице-то должны быть дежурные врачи. Ну, поругают меня, что поздно привез, выпимши, мол, опять… Там уж все меня знают, сколько раз по пьянке меня возила, сама же знаешь. Но помогут же, не выгонят, чай… —

И Антон хлестал лошадь и, не глядя на старуху, продолжал бормотать себе под нос:

– Кто ж меня, алкаша-то, не знает. И ноги ломал по-пьяни и руки…. Ну уж, как ругали-то меня всегда и сестры больничные…. Даже на лечении умудрялся нажираться. Но все они добрые, медсестры-то…. Помогут непременно… —

Проехал он, было, и лес стороной, и видны вдали были огоньки поселковские сквозь снежную бурю. Что-то почуяв, Антон опустил вожжи и задумался. Оглянуться на старуху он не решался. Давно уже прекратились стоны её под одеялом. И спрашивать её и не получить ответа тоже страшно. Наконец, чтоб покончить с неизвестностью, он, не оглядываясь на старуху, нащупал под одеялами её холодную руку. Поднятая рука упала как палка жестко.

– Померла стало быть. Вот тебе комиссия! —

Когда работу свою над печами он заканчивал, по молодости, всегда приглашалась «комиссия» для осмотра пригодности и оценки его труда, – вспомнилось ему, вдруг. А тут и осматривать было нечего. Решительно.

– А ведь она по людям ходила! Богатеньким, и по огороду помогала и уборку в их коттеджах делала. Всё денежки зарабатывала: там 500 рублей, там тыщу… —

«А он бездумно пропивал и пенсионные свои деньги, вот был идиот!» – думал Антон – «И заработки свои, часто, не доносил до дома, оставляя в пивной того же райцентра».

Лошадь, между тем, шла себе к поселку.

– Ей бы еще пожить лет с десяток, а то, небось, думает, что конченный я алкаш. Мать пресвятая Богородица! Да куда ж теперь я, к чёрту, еду? Теперь не лечить надо, а хоронить. Поворачивай. —

И Антон дергал поводья, не известно куда поворачивая и направляя лошадь. Метель почему-то гуще и гуще закидывала снегом всю округу, но Антону всё уже было нипочем. Слезы застили ему глаза. Никакой видимости вокруг не было. Путь лошади становился с каждой минутой все хуже: то кусты царапали Антона за рукав, цепляя ветками. Он опустил голову и мерз, давно оставив поводья и не шевелясь. «Лошадь сама дорогу найдет, – думал он в дреме – поспать бы теперь…. Впереди похороны, поминки там…, отдохнуть надо»

Антон закрыл глаза и задремал. Он слышал, как лошадь остановилась, уперевшись в кустарники у палисадника крайнего дома поселка. «Немного погодя», как ему показалось, хотя времени прошло много. «Вылезти бы из саней и узнать в чем дело» – но во всём теле стояла такая лень, что лучше замерзнуть, чем двинуться с места…. И он безмятежно уснул.

Так его и нашли утром в поселковском парке замерзшим.

Проснулся он в светлой больничной палате реанимации. Из окна лился яркий солнечный свет. Антон видел перед собой людей и первым делом хотел показать себя, что он всё понимает….

– Хоронить надо, похороны организовать старухе моей-

– Ладно, ладно. Успокойся и лежи тихо! – обрывает его голос врача.