Собрание сочинений. Том четвертый. Рассказы

И тут священник (лет ему было около сорока) помня свежие семинарские обучения о миссионерстве достал из своей холщовой сумки, висящей на спинке стула Книгу, и начал свою миссионерскую проповедь: о том, что всё вокруг – козни демонские и бесовские. И тот же гипноз сродни затуманиванию ума христиан бесами. А потом зачитал отрывки из своей книги:

О духах лукавых.

Однажды демоны сказали святому Макарию Александрийскому, что без них не обходится ни одно богослужение монашеское.

– Пойди-ка, посмотри на наши дела…

– Да запретит тебе Господь, демон нечистый! – воскликнул Макарий. И приступив к молитве, стал просить Господа открыть ему, есть ли сколь-нибудь правды в похвальбе бесовской.

И пошел он на торжество всенощного бдения в монастырь. Тут Ангел Божий открыл ему очи видеть. И вот он видит, как по всей церкви прыгают и точно на крыльях перелетают с места на место какие-то небольшие недоростки-эфиопы, безобразные на вид.

В богослужении был такой порядок: один читал псалмы, другие сидели и слушали, и отвечали известными возгласами: «Аминь. Господи помилуй».

Рассеявшиеся эфиопы, подпрыгивали к каждому, точно заигрывали: кому глаза закрывали, и тот начинал дремать; кому палец в рот влагали, и тот уже зевал….

Вот когда кончилось чтение псалмов, и братия встали на колени для молитвы пред Богом, – тут пред одним монахом промелькнул вдруг образ женщины, пред другим – предстал образ какой-то постройки, а еще пред другим образ переноски грузов. Перед всеми почти представало то одно, то другое…. И лишь только злые духи представят что-нибудь, как актеры в театре, и это входит в сердце молящего и порождает помыслы его…. Но бывало и так: подбежав к молящемуся с каким-нибудь обманом, злые духи вдруг стремглав отскакивали, точно гонимые какой-то силой, и не осмеливались более ни останавливаться, ни мимо пройти около такового монаха молящегося. Зато к другим, более слабым братиям, они вскакивали на шею (тот почесывал её) и на спину…. Видно – что те невнимательно молились.

Видя всё это, святой Макарий тяжко вздохнул и заплакал…. Молитвословие окончилось, и святой Макарий пожелал удостовериться в истине видения. Призывал он каждого из братий, над которыми в различных видах и образах издевались злые духи, спрашивал их, не думали ли они во время молитвы о постройках, или о дороге, или о чем-либо другом, соответственно демонским внушениям, – и каждый действительно признавался в том, в чем обличал их Макарий.

Отсюда ясно, что все суетные и посторонние помышления, которые овладевают душой во время чтения псалмов или молитвы, порождаются от внушения демонов. Напротив, кто строго хранит свое сердце, от того бегут все гнусные эфиопы, демоны. Устремленная к Богу и собранная в себе самой душа, особенно внимательная во время молитвы, не воспринимает ничего чуждого, ничего постороннего.

Из «Жизни пустынных отцов».

Едва-едва кто-то начнет приходить в себя (раскаиваться) и задумывает начать новую жизнь по воле Божией, – тотчас же приходит в движение вся область сатанинская: кто с чем спешат они, чтобы рассеять добрые мысли и начинания кающегося человека.

Не успеют отклонить от покаяния – стараются помешать на исповеди в Храме. Здесь не успеют повредить – ухищряются посеять плевелы среди плодов покаяния, трудов в очищении сердца. Не успеют худа внушить – покушаются добро покривить; внутренне бывают отражаемы – внешне нападают: посылают людей, совращающих с пути, говорящих о ненужности жизни по Богу. И так почти до конца жизни борьба не утихает у людей. Даже умереть спокойно не дают и по смерти гоняются за душою, пока не оставит она земные пространства; ибо на земле они витают и держат свои притоны. И всё это безотрадно и страшно кажется нам – вечная борьба со злым миром духов! Но для верующего ничего тут нет страшного, потому что бесы только хлопочут около нас боязливых, а силы никакой они не имеют. Только и ждут нашего испуга и от страха отступления от заповедей Божиих.

Трезвый молитвенник, наоборот, стрелы из себя пускает в демонов злых, обличая в молитвах грехи и соблазны мира, – и они (бесы) далеко держатся от него. Не смеют к молитвенникам истинным и приступить, боясь испытанного поражения. Если же и тут успевают в чем-то, то по нашей оплошности.

Сила падших ангелов, если бы не ограничивалась Богом и Ангелами Его, погубила бы всех и всё. Но без попущения Божия они ничего не могут сделать не только человеку, но и животному. Это видно из прошения бесов, обращенное к Иисусу Христу: перейти из бесноватого в стадо свиней, чего не могли сделать без попущения Божия, как написано в Евангелии от Матфея гл. 8, ст.31.

После ужина, когда гости стали собираться, у бабушки блестели слёзы на глазах, как и у её подружки-старушки Виктории. Они воспринимали «беседы» батюшки близко к сердцу. Потому что отец Сергий говорил с каким-то обаянием: как вроде бы те же слова, что они читали в книгах, но с добавлениями слов простых, житейски-бытовых. Оттого рассказы-проповеди отца Сергия казались близкими и воспринимались… Он пользовался популярностью всех верующих во всех деревнях округи.

– Ах, как вы всё рассказали, – Вас интересно слушать. Согласитесь, что в жизни так много неразрешимых загадок! – сказала Виктория, и они первые с батюшкой подошли к дверям на выход из дома.

– Ни одной загадки, всё Писании раскрыто, смею вас уверить… – сказал батюшка, и, пропустив старушку Викторию вперед вышел вслед за нею продолжая разговор уже в сенях и на улице. За ними вышли другие гости, только один Саша за столом пил чай, он пил всегда по 10 чашек.

Проводив жениха, Света прошла в соседнюю, отделённую перегородкой свою комнату, где жила с бабушкой, тут стояли две кровати. Бабушка убирала со стола посуду, а Саша всё ещё сидел и пил чай. Светлана легла в постель и ещё слышала некоторое время, как бабушка всё пыталась накормить своего Сашеньку. Скоро Саша ушел и в некоторой тишине она быстро заснула, провалилась в сон.

Когда проснулась, было только 3 часа, четвёртый, начинался рассвет, за окном уже светлело. Где-то далеко уже слышны какие-то крики птицы, ещё ночной, спать не хотелось, лежать было очень мягко, даже неловко, – это бабушкины перины. Света, как и все прошлые майские ночи, села в постели и стала думать: она теперь «обручена», она теперь «невеста», и так далее. Мысли были неотвязные, мысли о том, как она познакомилась с Андреем-женихом, как он ухаживал за ней и сделал предложение, как она согласилась и рассказала бабушке и потом мало-помалу она оценила Андрея – доброго, умного человека. Но почему-то теперь, когда до свадьбы осталось чуть больше месяца, она стала испытывать страх, беспокойство, как будто ожидает её что-то неизведанное тяжёлое.

В большое старое окно виден был сад, дальние кусты сирени, цветущей в палисаднике, сонной и вялой от утреннего холода. И туман, белый, густой, тихо подплывающий к сирени и по улице от реки к верху деревни ползущий…

– Боже мой, отчего мне так тяжело! —

Быть может, то же самое испытывают перед свадьбой все невесты? Кто знает! Или тут влияние Саши своей агитацией? Но ведь Саша уже несколько лет подряд говорит всё одно и то же, как по писанному, всё в город приглашает, и всегда казался наивным и странным. Но почему-то всё-таки Саша не выходит из головы? Отчего?..

Смолкла давно ночная птица. Под окном зашумели обычные воробьи и синички, туман уже исчез, всё кругом озарилось весенним светом, точно улыбкой. Скоро весь сад, согретый солнцем, обласканный им, ожил, и капли росы, как алмазы, засверкали на листьях и розоватых с белым цветках яблонь; и не так уж старый сад, одногодок со Светой, казался таким молодым, нарядным.

Уже проснулась бабушка… Вышел Саша к чаю и закашлялся, как будто туберкулёзный. Слышно было Свете за стенкой, что бабушка поставила чайник и он кипел…

Часы идут медленно, но утро пришло. Светлана встала и вышла окунуться в свою обычную деревенскую жизнь: сначала по своему хозяйству – куры, корова с телёнком, а потом и на работу в полеводческую бригаду…

– — – — – — – — – — – — – —

Время за трудами проходит быстрее обычного. И не заметишь, как месяц пролетит. Начало лета выдалось сырое и холодное, деревья в саду были мокрые, всё в саду выглядело неприветливо, уныло, под тёмным с белыми просветами небом из черных тучек.

После ужина, вечерком любила Света посидеть в саду на лавочке со спинкой, которую изготовил Саша (спинку), под яблоней давно уже отцветшей. Она сидела, закрыв глаза, а Саша тихо ходил от яблони к яблоне по протоптанной им же «тропе» среди травы. Он всё говорил свою обычную «агитацию». Он любил свою «сестру» и желал ей хорошего будущего.

– Если бы ты поехала учиться. Поступила бы в институт… – говорил он. – Образование, важно сейчас в наше время. Нельзя же быть совсем «дремучей» деревенщиной… – и всё в том же духе продолжал он агитировать свою сестрёнку.

Он предлагал Свете поехать с ним и обещал помочь устроиться в городе. Сначала пожить в его общежитии, где комендантша и всё начальство были ему знакомы, и они сдавали комнаты приезжим рабочим (и девушкам) за меньшую плату, чем ежели снимать комнату у частников.

Поздно возвращаясь с работы из своего гаража МТС (машинотракторной станции) зашёл к ним во двор жених Андрей. Он нашёл их в саду с Сашей, беседующих. Агитация Сашина, который описывал красоты городской жизни достигла цели, и Свете ужу было жалко себя: «что пропадает молодость», что жизнь с фанатично-верующей «бабкой», даже телевизор считающей за дьявольское порождение – как жизнь «пещерного человека каменного века», (по Сашиным словам) и прочие эпитеты, довели жалость к себе юной и энергичной до слёз. Света уже хотела сказать Саше, что согласна поехать с ним в город, – но слёзы показались у неё в уголках глаз, она, вдруг, притихла, сжалась и вся ушла в себя.

В этом состоянии Андрей, жених и «как вроде» возлюбленный, подошёл и обнял её, вставшую ему навстречу.

– Дорогая, милая моя, прекрасная!.. – бормотал он, жадно целуя её лицо и руки, сжимая их в своих рабочих больших и мозолистых руках. Но от этих рук – грубых, с шершавой кожей, в трещинах на ладонях, родилось отвращение. Ей казалось, что это она уже давно слышала, очень давно, или читала в каком-то романе любовном, бальзаковском, в старом, в оборванном, давно уже заброшенном…, и это всё «прошлый век», – и слёзы потекли быстрыми каплями по её щекам.

Саша сразу же, как только увидел Андрея идущим к ним по двору, поспешил удалиться и давно скрылся в доме. Так что слёзы Светы Андрей мог отнести только к страстной любви её к нему: «соскучилась сильно» – подумал он. А она уже не знала – любит ли она этого «тракториста» с мозолистыми руками, пахнущими соляркой.

Света быстро простилась с женихом, и, чуть не бегом, быстрым шагом, пошла домой. «Женщины! Их не поймёшь! Может стесняется любви своей!» – подумал жених про себя.

– — – — – — – — – — – —

На следующий день, в воскресенье, в выходной, Андрей пригласил Свету посмотреть дом, который он купил на отцовские деньги и ремонтировал втайне от невесты для будущей жизни семьей, он не на шутку готовился к свадьбе – и дом был как подарок.

Дом большой, пятистенок, и состоял из двух комнат в каждой была своя печь. Напротив дверей в «прихожей», была топка голландской печи. Направо дверной проём вёл в импровизированную кухню, где топка большой русской печи с подтопком, для приготовления пищи летом. И тут был умывальник с краном и большим баком, висящим на стене: это самодельный водопровод. Из колодца во дворе при помощи насоса, вода закачивалась в этот бак. Андрей сам придумал и сам сделал водопровод, – в деревне такого не было ни у кого, все таскали воду вёдрами из колодцев.

За русской печью располагалась комната-спальня, в которой кровать, стол у окна и шифоньер для вещей.

Андрей водил Свету по дому и всё время от самых сеней держал её за талию; а она чувствовала себя слабой, виноватой, и поспешила освободиться от рук жениха и села в другой комнате-гостинной на диван напротив стола. Несмотря на то, что дом этот был подарком жениха, «новый» после ремонта, пахнущий ещё краской, – Света ненавидела все эти две комнаты, две печи, большую прихожую и «кухню». Для неё уже ясно было, что она разлюбила жениха-тракториста, или, может быть, не любила его никогда. Но как это сказать, и кому сказать – себе (?), – и для чего (?): она не понимала и не могла понять, хотя думала об этом уже несколько ночей.

Андрей и говорил так ласково, скромно, – он был так счастлив, расхаживая по этому своему «новому» дому, а Света видела невыносимую дряхлость и глупую наивную пошлость: дома деревенские против городских квартир явно проигрывают. Как-то ездили они к знакомым, что жили в трёхкомнатной в городе – и полы паркетные и обои и мебель заграничная, как и посуда… А тут, – шифоньер из фанеры (он обещал покрасить в любой цвет) пристроенный, прибитый к стене и полы из толстых струганных досок и вообще… Каждую минуту она готова была убежать, зарыдать, даже в окно выскочить… – так невыносимо неприятно его хвастовство: сам сделал, сам сколотил…

Прошли по двору. Тут сарайка подправленная им с новой крышей, которую тоже «сам построил» (крышу на старой сарайке).

В углу двора образовался ветряной смерч из пыли, ветер разгулялся и тучи сгустились неожиданно быстро, так, что потемнело, и казалось, вот-вот пойдёт дождь.

– Тебе не холодно? – спросил Андрей, щурясь от пыли, разносимой порывами ветра.

Она промолчала. Света в одном летнем платьице и правда почувствовала прохладу и поспешила домой впереди Андрея. Вообще она всегда быстро ходила и за ней все только догоняли.

– — – — – — – — – — – —

Саша в конце июня, вдруг, засобирался в город.

– Не могу я жить долго в деревне, говорил он мрачно. – Нет тут водопровода ни канализации. Я даже лишний раз руки помыть не могу, в душ хочется… —