Аудельфина. Книга 1

Аудельфина. Книга 1
Сергий Кон

Книга написана тем, кто шел, но проходил мимо, смотрел, но не видел, говорил, но так и не сказал, слушал, но не слышал, трогал, но так и не почувствовал, падал, но вставал, чтобы снова упасть, ел, но не наедался, пил, но не напивался, пробовал много, но так и не обрел. Не посмел, но все же дерзнул не потерять надежду, так как лучше умереть вместе с ней, чем потерять её, либо не иметь вовсе и жить.

Аудельфина

Книга 1

Сергий Кон

Редактор Е. В. А. Коваль

Корректор Е. В. А. Коваль

Дизайнер обложки Сергий Кон

Иллюстратор Сергий Кон

© Сергий Кон, 2019

© Сергий Кон, дизайн обложки, 2019

© Сергий Кон, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-4490-2953-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Аудельфина не является вымыслом и несет собой хронологию настоящих событий и исторических фактов. Где все числа и даты абсолютно реальные, как и названия (некоторые из которых зашифрованы) выражающие собой звенья единой цепи невозвратных процессов. Вместе с тем все действия и события, относительно героев сюжета, описанные в книге, являются ненастоящими. Автор не несет ответственности за совпадение имен.

Особую благодарность и низкий поклон выражаю человеку, о котором в книге не сказано ни слова, – протоиерею отцу Ростиславу, (в «лихие девяностые») настоятелю прихода храма преподобномученицы великой княгини Елизаветы, который во имя Святой Троицы крестил меня грешного в 2003 году будучи уже настоятелем храма Покрова Пресвятой Богородицы, а ныне настоятелю Церкви в честь Святителя Николая архиепископа Мир Ликийских чудотворца в городе Тюмень.

Книга написана тем, кто шел, но проходил мимо, смотрел, но не видел, говорил, но так и не сказал, слушал, но не слышал, трогал, но так и не почувствовал, падал, но вставал, что-бы снова упасть, ел, но не наедался, пил, но не напивался, пробовал много, но так и не обрел. Не посмел, но все же дерзнул не потерять надежду, так как лучше умереть вместе с ней, чем потерять её, либо не иметь вовсе и жить.

Исполнитель

А у дельфина срезано брюхо винтом,

Выстрела в спину не ожидает никто.

    В. С. Высоцкий

На рассвете, томно стекая с горы, накрывая облаком землю, стелился плотный утренний туман, осыпая бисером росы просыпающуюся природу. Первые лучи солнца уже начали касаться верхушек деревьев. По утренней трассе из белой пелены изредка выплывали и проносились автомобили, обдувая девушку потоком сырого воздуха. Промокшее, коротенькое ситцевое платье уже не согревало её, и девушка пыталась согреться, обнимая и растирая себя руками. Она стояла одна на обочине дороги и «голосовала», пытаясь остановить хоть какую-нибудь попутку. Но автомобили были очень редки и несговорчивы. Дорога из-за тумана начиналась где-то в лесу, а другой её конец уходил в гору, и казалось, что она заканчивается где-то в небе. Осознав тщетность своих попыток в сложившейся ситуации, девушка вдруг увидела со стороны леса, на дороге, приближающийся тёмный силуэт. Но это была не машина – слишком медленным было движение, но и не человек – слишком уж крупный.

На утренней трассе было тихо, слышалось только редкое щебетание первых уже проснувшихся птиц. И тут она услышала неторопливый топот, – нет, догадалась она, это был не топот, это цокали копыта по асфальту, копыта были подкованные и издавали определённый характерный звук. Из тумана, не торопясь, вышел конь, который был абсолютно чёрного цвета.

Они стояли и смотрели друг на друга, он сверху вниз, она – снизу. Руки сами потянулись к нему, так хотелось его потрогать. Конь доверчиво наклонил к ней свою голову и посмотрел ей в глаза, она тоже смотрела в его большие и коне-коньячные, и, казалось, хмелела. Осмелев, девушка начала гладить его по морде, потом по шее, расчёсывая пальцами гриву, обошла его со стороны и тут, неожиданно вцепившись в загривок, проворно и решительно вскочила ему на спину. От неожиданности конь, заржав, встал на дыбы, цепляясь за воздух передними копытами. Чтобы не упасть и не разбиться при падении, в испуге она обхватила его шею своими цепкими руками и, прижавшись к нему всем телом, сжала длинные ноги как можно сильнее. Грива застилала её широко открытые серебристо-голубые глаза, на вдохе конские волосы попали ей в открытый рот. Конь оттолкнулся задними копытами и поскакал, унося их прочь от места встречи. Куда он несёт её, она пока не знала, но всегда мечтала об этом, а мимо летели леса, поля, озёра и реки, деревни и города. Однако так ей только казалось, на самом же деле всё было не так: по повелению определённых сил они зависли во времени и пространстве, не повинуясь физическим законам гравитации планеты, которая крутилась под ними, проходя по заданной орбите солнечной системы галактики с характерным названием – Млечный путь.

В истошной истерике невинную тишину комнаты разорвала барабанная дробь механического будильника под названием «Заря», разбивая на осколки поток хрустальной поверхности параллельного мира.

Глава 1 (ложный миллениум)

Закончился ХХ век, но несмотря на то, что некоторые так называемые предсказатели указывали на Апокалипсис земной цивилизации, все жители Земли радостно отмечали данное событие под загадочным и волшебным названием «Миллениум».

В своё время Исаак Ньютон, в своих расчётах опираясь на определённые абзацы из Библии, предсказал Армагеддон планеты в две тысячи шестидесятом году, а также и то, что календарь[1 - Григорианский (католический) календарь «по новому стилю», якобы более точный, принятый в (России) РСФСР советской властью с целью ввести в заблуждение и отвернуть народ от Православной Христианской веры и святой Церкви «по старому стилю» (Православному) Юлианскому календарю 31 января 1918 года, либо по «новому стилю» Григорианскому – 14 февраля 1918, с разницей в 14 дней.], которым пользовалось на то время всё цивилизованное человечество, ошибочен на триста лет.

В результате проведённых исследований современные учёные выяснили, что Ньютон был не прав, и он ошибся. Но ошибся он всего лишь на три года![2 - Современные учёные (историки и искусствоведы) не нашли от 614 до 911 года никаких реальных доказательств обитания человечества на планете. Выяснив, что в VII веке н. э. (фальсифицировав дату на 297 лет) император священной Римской империи Оттон III стремясь сплотить христианскую Европу вокруг Рима и святой Церкви совместно с папой Римским Сильвестром II провозгласил, что «настали последние времена». Пытаясь таким образом припугнуть забывших Бога христиан страшным Судом, который, по их мнению, должен был свершиться в 1000 году от Рождества Христова.]

* * *

Итак, на дворе стоял 1703[3 - согласно правильному летоисчислению] год от Рождества Христова. В центральной России, в красно-кирпичном доме по улице «Не стоит ждать милости…» в приступе жара лежала в постели молодая особа в той поре своей юности, когда любая девушка невольно становится классической Венерой, достойной всеобщего обозрения, и в это самое прекрасное время болезнь поражала её всё сильнее с каждым днём. И никто из друзей, ни её лучшая подруга, ни даже тот, который пронзил её сердце, а затем и плоть своим бутафорским кинжалом, а впрочем, это была не его инициатива. Разве что позже, когда он добрался до бесплатного, втайне похваляясь перед собой и делясь своей значимостью с подобными, он заимел на неё право. Когда они, казалось бы, самые близкие, пользуясь её доверчивостью, обещали ей когда-то: «Что бы ни случилось, мы…» – не навещали её в трудный час, не считая нужным делить своё личное время с тем, кто сейчас ничего не сможет дать им взамен, компенсируя их затраты. И только безутешная мать хлопотала над ней, страдая за своё дитя, не зная, что же ещё может помочь, чтобы поставить дочь на ноги.

В это время на севере страны жил lеnador[4 - Lenador* (испан.) – дровосек] со своей любимой прекрасной Еленой, и их маленькой дочкой в собственном благоустроенном и шикарном, по его неискушённым меркам, жилье. «Железный» человек получил то, о чём мечтал, и перестал «ржаветь» изнутри.

Выходной день шёл своим чередом, хранительница очага хлопотала на кухне, и в доме стоял аромат выпечки. Открыв, как всегда, затаренный под завязку холодильник, он взял бутылку пива и, перелив содержимое в кружку, поцеловав супругу, прошёл в зал и, сев в кресло, подумал: Интересно, насколько полон теперь её холодильник?

В это же время измученная болезнью Афина подумала: Какой же он мерзавец, даже прийти ко мне боится, только использует меня как вещь. Такой же, как и этот подлец – телохранитель, которому я, так неосторожно открылась. Хорошо, что ещё вовремя опомнилась и осознала, что я для него лишь просто способ для достижения его низменных целей, все они такие. И, вообще, зачем тогда жить, когда везде обман и я нужна здесь лишь только для того, чтобы меня использовали. О, как же унизительно и больно это осознавать! Уж лучше тогда умереть и не знать ничего, и ничего тогда не будет жаль, и себя в том числе.

Больная и всеми брошенная, она тихо угасала, и от всего этого ей казалось, что она умирает, а может, и не казалось. Она не просила милости у Бога и уже не ждала, но Господь всемилостив и любит её, как и каждого из нас, даже если мы этого не знаем, и, посылая нам Свои испытания, ждёт от нас разумения, что мы поймём и осознаем, что всё не так просто в этом мире, как нам кажется на первый взгляд. Он-то точно знал, что ей ещё туда рано и, конечно же, Ему был известен способ её выздоровления.

В это мгновение их мысли встретились там, наверху, где происходит предел всех наших мечтаний и разочарований, радостей и огорчений. И где-то в средней полосе России резкая вспышка молнии, разрезав небо пополам, заливая раскатом грома просторы её полей и лесов, сёл и городов, погнала людей в убежище от природной стихии.

Человек тут же ощутил удар в область живота и посмотрел в отпитую наполовину кружку. Пиво было чистейшим и отливало золотым приятным оттенком с мелким бисером пузырьков, быстро поднимающихся на поверхность. В это время прилетел второй, более сильный удар в то же место, от которого он, несколько расплескав напиток, чуть не выронил кружку. Посмотрев с удивлением ещё раз на её содержимое и не найдя ничего подозрительного, поставил её на журнальный столик и поднялся, чтобы спросить у жены какую-нибудь обезболивающую фармакологию.

Но тут на него обрушился сильнейший удар, от которого подкосились ноги, и он упал, не успев сделать и пары шагов, но это был уже не удар, боль не проходила и нарастала с каждой секундой. По бойцовскому навыку, он сгруппировался и напряг пресс – тщетно. Тогда он понял, что надо постараться лечь ровно и, несмотря ни на что, расслабиться. Скрипя зубами, он перевернулся и лёг, распластавшись на спине. Боль не проходила, а, наоборот, неумолимо нарастала и, достигнув своего апогея, прогнула его в позвоночнике, поднимая животом вверх – к небу.

Супруга, проходя из кухни в ванную, увидела лежащего в неестественной позе мужа и неосознанно, машинально бросив то, что было у неё в руках, подбежав, упала на колени, ничего не понимая, начала ощупывать его, растерянно приговаривая:

– Что, что случилось? Где болит!? Здесь болит?

Боль была исступлённо невыносимой, и тогда он на пороге потери сознания сказал Ему (про себя, конечно), – убей меня, или отпусти, я не в силах больше терпеть это!

* * *

Шла весна 1990 года. По столице Азербайджана, Баку, переживающей не лучшее время, с установленным ещё кое-как державшимися властями комендантским часом, с лязгом и скрежетом об асфальт траков, вырывающих из-под гусениц боевых бронемашин снопы искр, продвигался боевой ночной патруль воздушно-десантных войск Советского Союза.

Пулемётчик 56-й гвардейской десантно-штурмовой бригады ВДВ Сергей Конев в полной боевой экипировке сидел на броне БТР Д[5 - БТР Д – бронетранспортер ВДВ], впрочем, как и другие бойцы его отделения, широко расставив ноги и уперев их в неровности и выпуклости её панциря, чтобы от резкого манёвра не вышвырнуло с борта боевой машины. Боевые доспехи: бронежилет, обтягивающий грудь, спину и мышцы живота, вселял уверенность, а в чём-то даже неуязвимость; солдатская каска, частично защищающая голову, не давала расслабиться ни на мгновение мышцам шеи. Пулемёт качался в такт корпусу воронёным длинным стволом с пристёгнутыми к нему ножками. Чёрное небо города то тут, то там, время от времени прорезали трассеры автоматных очередей, унося с собой смерть на наконечниках своей иглы.

Ну как же охота жрать, – подумал Конев, – последний приём пищи был где-то в районе восемнадцати часов, – перебирал память десантник, – а ночь уже на исходе, рассвет вот-вот настанет. Интересно, что бы я сейчас выбрал, если бы предложили что-то одно – жрать или спать. А хрен ли там загадывать, что одного, что другого в ближайшие часы всё равно не предвидится. Ты бы бабу ещё сюда добавил для полноты желаний, – усмехнулся пулемётчик своим мыслям и улыбнулся в темноту. – Будет новый день, – будет и новая пища. Но день-то всё равно придёт, так как жить я собираюсь долго и счастливо, а значит, с ним пребудет и пища. А если не дай, конечно, Бог не придёт новый день, то и пища отпадает автоматически.

На этой позитивной ноте, сложившейся из уже имеющейся практики боевых походов в горячие точки, он успокоился и прекратил свои мысли о благах человеческих, всматриваясь в темноту городских улиц.

Ощутив толчок под локоть левой руки, развернулся в сторону соседа, брата по оружию, чуваша – снайпера Пули, который прикладом СВД[6 - СВД – снайперская винтовка Драгунов] пытался обратить на себя внимание. Так уж повелось издревле, на боевых выходах для простоты, а так же шифровки и скорости передачи информации мало кого называют по имени, а уж по фамилии и подавно. Более того, в определенных условиях сложной боевой обстановки, например в разведке особой секретности, для передачи информации бойцы имеют только порядковый номер относительно должностей: командир группы – первый, замком – второй и т. д. Но прозвище Пуля получил не оттого, что был снайпером (не правда ли, на первый взгляд, странное совпадение), а от своей фамилии – Пулькин.

Вот тут я немного отойду от повествования. Наблюдательными людьми давно замечено и (ненаучно) доказано, что фамилия и имя[7 - некоторые специалисты утверждают, что также отчество и само время – год, месяц, день и даже час появления на свет.] человека несут в себе «заданную истинную» информацию о предрасположенности индивидуума, его внутренних душевных качествах, предопределяющих судьбу. Вместе с тем совершенно точно можно утверждать, что имя не творит судьбу человека, а человек сам одухотворяет имя своими поступками.

– Конь, закурить есть? – выкрикнул земляк легендарного комдива Василия Чапаева, стараясь переорать ревущий дизель и лязг траков. Такое прозвище у Конева было и на гражданке, чуть ли не с самого рождения, но там его так называли только за глаза, а здесь, здесь всё проще. Достав из кармана полусмятую пачку «Пальмира» – человек с веслом, – так называли халявные сигареты отстойного качества, поставляемые в войска хозчастью вооружённых сил Советского Союза, – закрывая в четыре руки пламя спички, закурили, пряча огоньки сигарет в руках, нарушая тем самым инструктаж ротного о маскировке. Курение при патрулировании было запрещено приказом, но, когда очень хотелось, бойцы себе не отказывали в этой слабости, соответственно, соблюдая все меры предосторожности, однако, всё же рискуя попасться на глаза офицерам и схлопотать наказание. Хотя, когда оно будет иметь силу? Разве что, когда вернёмся в ТуркВО, на постоянный пункт дислокации близ советско-афганской границы, в незаметный городок[8 - Мары – город на юге Туркмении близ границы с Афганистаном] омываемый с одной стороны песчаными барханами Каракумов. Где в наряд пулемётчика в большинстве случаев ставили в штаб, на пост №1, – охрана гвардейского знамени бригады, а также сейфа с печатью и секретными документами, отстаивая там, как памятник на постаменте, свои часы, разумеется, в парадной уставной форме, но с автоматом и, соответственно, боевыми патронами, дисциплинированный Конев всегда думал: я что им тут – самый красивый, что ли? – Но как бы там ни было, а до этого ещё дожить надо было. – Еды нет, хоть что-то в себя закинуть, хоть отравы, может как-то временно перебьёт голодные спазмы желудка, – размышлял пулемётчик, – вот через четыре дня исполнится двадцать лет, сделаю себе подарок – брошу курить. До двух пачек за сутки стало доходить, совсем прокурился уже.

Курил он с четырнадцати лет – с мореходки, вдали от родного порога. И, приехав домой на побывку, хотел казаться тертым «морским волком» среди сверстников, поглощавших азы средней школы, державшихся за «мамину юбку», выстиранным и выглаженным её, казалось бы, не устающими и заботливыми руками бельём, горячими и румяными пирожками из духовки, котлетами в холодильнике и прочими прелестями домашней жизни.