И вот принц Оранский, будучи в Дельфте, поражён четвёртым убийцей тремя пулями в грудь[192 - Вильгельм Оранский (после многократных безуспешных покушений на его жизнь) был убит 10 июля 1584 г. французским фанатиком – католиком Бальтазаром Жераром.]. И он умер, послушный своему девизу: «Спокойный среди бурных волн».
Враги его говорили, что, с целью обойти короля Филиппа и не надеясь стать государем южной и католической Голландии, он, по тайному договору, уступил её герцогу Анжуйскому. Но последний не так был создан, чтобы породить дитя Бельгию в союзе со Свободой, которая не любит противоестественной любви.
И Уленшпигель вместе с Неле покинул флот.
И родина бельгийская стонала под ярмом, скованная злодеями.
IX
Был месяц зрелой жатвы; воздух был удушлив, ветер горяч; жнецы и жницы могли привольно собирать под свободным небом на свободной земле хлеб, посеянный ими.
Фрисландия, Дренте, Овериссель, Гельдерн, Утрехт, северный Брабант, северная и южная Голландия; Вальхерн, северный и южный Беверланд; Дюивеланд и Сховен, образующие Зеландию; всё побережье от Кнокке до Гельдерна; острова Тессель, Виланд, Амеланд, Схирмоник-Оог, от западной Шельды до восточного Эмса, – всё это было накануне освобождения от испанского ярма. Мориц, сын Молчаливого[193 - Мориц Нассау (1567–1625) – знаменитый полководец того времени, был после смерти отца избран штатгальтером Голландии и Зеландии.], продолжал войну.
Уленшпигель и Неле, сохраняя всю свою молодость, свою силу и красоту, – ибо любовь и дух Фландрии не стареют, – жили вместе в башне Неере, в ожидании, что после стольких тяжёлых испытаний можно будет вдохнуть воздух свободы, повеявший над их родиной Бельгией.
Уленшпигель просил о назначении его начальником и стражем башни, на том основании, что, имея орлиные глаза и заячий слух, он первый увидит, если испанцы сделают попытку вновь явиться в освободившуюся страну, и тогда он подымет wacharm, что на фламандском языке означает «тревога».
Магистрат исполнил его желание: в награду за его заслугу ему определили жалование: флорин в день, две кружки пива, бобов, сыра, сухарей и три фунта мяса в неделю.
Так превосходно жили вдвоём Уленшпигель и Неле, радостно созерцая вдали свободные острова Зеландии, вблизи – леса, замки и крепости и вооружённые корабли гёзов, охраняющие побережье.
Часто ночью они поднимались на башню и, сидя здесь на верхней площадке, перебирали тяжёлые испытания и радости любви, прошедшие и предстоящие. Они видели отсюда море, которое приливало и отливало у побережья, неся свои волны, светящиеся в это жаркое время, бросая их на острова, точно пламенные видения. И Неле пугалась, завидев в «польдерсах»[194 - «Польдерсы» (польдеры) – низменные места, которые нидерландцы столетиями самоотверженным трудом отвоёвывали у моря и у болот, защищали плотинами от затопления и превращали в плодородные поля и сочные пастбища. В эпоху борьбы за независимость нидерландцы, не останавливаясь перед разорением, разрушали плотины и, затапливая польдеры, топили и изгоняли испанцев. Таким образом, история польдеров это не только великая эпопея народного труда, но и героическая эпопея освобождения, и недаром Нидерланды называются иногда Польдерланды.] блуждающие огоньки, которые – говорила она – суть души несчастных покойников. А все эти места были полями сражений.
Блуждающие огоньки трепетали над лугами, проносились над плотинами, потом, как бы не в силах расстаться с телом, из которого вышли, возвращались в «польдерсы».
Однажды ночью Неле сказала Уленшпигелю:
– Смотри, как их много в Дейвеланде и как высоко они летают: со стороны Птичьих островов их больше всего. Хочешь туда, Тиль? Мы примем снадобье, которое показывает смертным глазам невидимые вещи.
– Если это то снадобье, которое меня носило на великий шабаш, – ответил Уленшпигель, – то я не больше верю в него, чем в пустой сон.
– Не следует отрицать силу чар, – сказала Неле, – пойдём, Уленшпигель.
– Пойдём.
На другой день он попросил у магистрата, чтобы ему на смену был поставлен зоркий и верный солдат стеречь башню и зорко глядеть за округой.
И они с Неле направились к Птичьим островам.
Проходя по лугам и плотинам, они видели маленькие зеленеющие островки, между которыми бурлили морские воды, а на поросших травою холмах, доходивших до дюн, – большие стаи чаек, гагар, буревестников; одни сидели неподвижно, покрывая острова белой пеленой; другие тысячами носились в воздухе. Земля под ногами была усеяна гнёздами. Когда Уленшпигель наклонился, чтобы поднять лежавшее на дороге яйцо, на него с криком налетела чайка; на её призыв птицы слетелись сотнями, тревожно крича, кружась над головой Уленшпигеля и над соседними гнёздами, но не решаясь приблизиться.
– Уленшпигель, – сказала Неле, – эти птички просят пощадить их яйца.
И, задрожав всем телом, она прибавила:
– Мне страшно; вот солнце заходит, небо побелело, звёзды проснулись; это час духов. Смотри, красные испарения носятся над землёй. Тиль, дорогой мой, что там за адское чудовище разверзло в облаке свою огненную пасть? Посмотри по направлению к Филиппсланду[195 - Филиппсланд – необитаемый островок, который, как и Птичьи острова, упомянутые выше в тексте книги, находится поблизости от острова Дейвеланда, название которого означает «Голубиный остров». На этих островках некогда выводилось столько птицы, что весь край прозван Eierland – «яичным краем».], где король-палач ради своего жестокого честолюбия дважды погубил такое множество несчастных людей; видишь, как там пляшут блуждающие огоньки; в эту ночь души несчастных, убитых в боях, покидают холодные круги чистилища, чтобы подняться на землю и обогреться её теплым воздухом. В этот час ты можешь просить о чём угодно Христа, бога добрых волшебников.
– Пепел стучит в моё сердце, – сказал Уленшпигель. – О, если бы Христос мог показать тех Семерых, пепел которых, рассеянный по ветру, должен осчастливить Фландрию и весь мир.
– Маловерный, – сказала Неле, – ты их увидишь с помощью снадобья.
– Может быть, – сказал Уленшпигель, показывая пальцем на Сириус, – если какой-нибудь дух сойдёт с этой холодной звезды.
При этом движении блуждающий огонёк, кружившийся вокруг него, сел на его палец, и чем настойчивее он старался сбросить его, тем крепче держался огонёк.
Неле, при попытке избавить Уленшпигеля, получила свой огонёк на кончик пальца.
– Отвечай, – сказал Уленшпигель, щёлкнув по своему огоньку, – ты душа гёза или испанца? Если ты душа гёза, уходи в рай; если ты душа испанца, возвратись в ад, откуда пришла.
– Не оскорбляй душ, хотя бы это были души палачей, – сказала Неле.
И, подбрасывая огонёк на своём пальце, она говорила:
– Огонёк, милый огонёк, какие новости принёс ты из страны душ? Чем они там заняты? Едят ли и пьют, хотя без ртов? Ибо ведь у тебя нет рта, славненький огонёк. Или они принимают образ человеческий лишь в благословенном раю?
– Как можешь ты, – сказал Уленшпигель, – терять время на разговоры с печальным огоньком, у которого нет ни ушей, чтобы слышать тебя, ни рта, чтобы ответить тебе?
Но Неле, не слушая его, говорила:
– Ответь своей пляской, огонёк. Я трижды спрошу тебя: раз во имя господа бога, раз во имя пресвятой девы и раз во имя стихийных духов, которые посредничают между богом и людьми.
Она это сделала, – и огонёк подпрыгнул три раза.
Тогда Неле сказала Уленшпигелю:
– Разденься, я разденусь тоже; вот серебряная коробочка с снадобьем для сновидений.
– Мне всё равно, – ответил Уленшпигель.
Раздевшись и натеревшись бальзамом сновидений, они, обнажённые, легли рядом друг с другом на траве.
Чайки жалобно вскрикивали; гром глухо грохотал в туче, где сверкала молния; луна изредка выставляла меж туч золотые рожки своего полумесяца; блуждающие огоньки Уленшпигеля и Неле мчались вместе с прочими над лугом.
Вдруг Неле и её возлюбленного схватила громадная рука великана, и он стал швырять их в воздух, как детские мячики, ловил, бросал друг на друга, мял в руках, бросал в лужицы между холмов и вытаскивал оттуда, опутанных водорослями. Затем, так нося их в пространстве, он пел голосом, ужаснувшим пробуждённых чаек:
Прочесть хотите глазом вы,
Существа презренные,
Божественного разума
Знаки сокровенные?
Читайте, блохи! Будут вам
Все тайны здесь открыты —
К земле, на воздух, к небесам
На семь гвоздей прибиты.
И действительно, Уленшпигель и Неле увидели на траве, в воздухе и в небе семь скрижалей сверкающей меди, прибитых семью пламенеющими гвоздями. На скрижалях было написано:
На навозе росток возник.
Семь – это зло и благо сразу.