Секс? Деньги? Любовь!

– Да что ты трясешься, как цуцик? Из-за тебя вон чай на столе разлился, – Лида показала на мокрые пятна на протертой клеенке.

– Волнуюсь, – честно ответила я, – Вроде все знаю, все помню, но ощущение, будто ни черта не помню.

– Это нормально, – усмехнулась Лида, – Было бы хуже, если ты была во всем абсолютно уверена и ни о чем не переживала.

– Почему хуже то? – с недоверием гляжу на нее.

– Да потому! Сейчас ты нервничаешь, и твой мозг максимально сконцентрирован. В нужный момент на экзамене он с легкостью подкинет тебе ответ или решение, как сделать. Так?

– Предположим, – согласилась я.

– А теперь представь, что ты расслаблена и ни о чем не беспокоишься. А тут внезапно наступает критический момент, но твой мозг продолжает оставаться в нирване. Так что радуйся!

– Чепуха какая-то, – пробурчала я, громко прихлебывая горячий чай.

– Не чепуха, а исследования британских ученых!

– Где мы, а где британские ученые, – я рассмеялась, – У нас по определению вся жизнь – это стресс и критический момент.

Лида надулась и продолжила уплетать бутерброд из хлеба и консервы. А что? Дешево, сердито и сытно!

* * *

Наступил ответственный момент. Мою фамилию и имя должны выкрикнуть следующими, как раз после выступления худощавого паренька.

Мне вспоминались утренние слова Лиды про стресс и внезапное озарение. Сейчас как раз тот самый момент, когда на меня должно снизойти вдохновение и весь мой талант.

– Ковальчук Люба, – громко выкрикнул секретарь приемной комиссии, – Давай, проходи.

На негнущихся, словно деревянных ногах, я вышла на сцену. Передо мной сидело четверо уважаемых мастеров и одна незнакомая женщина, скорее всего кто-то из канцелярии.

– Девушка, не задерживайте нас, – раздраженно сказал один из них.

– Меня зовут Ковальчук Любовь Андреевна. Я…

– Мы знаем, как вас зовут, – снисходительно перебил меня мужчина, – Что читать будете?

– Шекспир, отрывок Джульетты к Ромео.

– Начинайте скорее, – поторопил мастер.

– «Мое лицо спасает темнота,

А то б я, знаешь, со стыда сгорела,

Что ты узнал так много обо мне.

Хотела б я восстановить приличье,

Да поздно, притворяться ни к чему.

Ты любишь ли меня? Я знаю, верю,

Что скажешь да…»

– Спасибо нам достаточно. Что еще есть? – пытливо глянул на меня мастер.

А дальше пошел прогон по басням, стихам и отрывкам из пьес. Было видно, что комиссия сомневается на счет меня, но что-то их все же привлекло.

– Спасибо, вы свободны. Посмотрите потом списки после прослушивания.

Я быстро ретировалась со сцены, смахивая со лба пот. На дальних рядах сидели такие же, как я бедняги, ожидающие своего результата. Присоединилась к ним и еще два часа провела, как на иголках.

По завершению всех прослушиваний мы покинули зал и столпились у двери, ожидая пока вывесят фамилии счастливчиков.

И вот из приоткрытой двери вышла присутствовавшая в комиссии женщина. Она окинула нас строгим взглядом, будто хотела отдать команду «Сидеть на месте!» и намеренно медленно приклеила два листа. Стоило ей скрыться за дверью, как мы ватагой бросились к результатам.

Сквозь толпу ребят и девчонок я с трудом смогла разглядеть столбец с надписью «Проходят в следующий тур».

Вокруг меня творилось что-то невообразимое. Кто-то рыдал навзрыд, а кто-то прыгал от радости. Я дождалась, пока хоть немного схлынет первая волна столпившихся, и активно работая локтями, пробралась еще ближе.

Свою фамилию я нашла последней в списке тех, кто прошел на следующий этап отбора!

* * *

Радостная я забежала на почту, чтобы позвонить бабушке в деревню. У нее телефона дома не было, но главное дозвониться до тети Клавы, бабушкиной подруги.

Пока оператор в третий раз набирала номер, меня трясло от радости и желания ей поделиться.

– Девушка, ну очередь не резиновая! – гнусаво протянула очень полная женщина со смешной химией на голове, делавшей ее похожей на растрепанного пуделя. Она стояла за мной и обмахивалась газетой, пока по ее вискам и шее тек пот.

– Я заплатила и мне нужно дозвониться домой, – миролюбиво ответила ей, – Сейчас освободится другое окно.

– Понаприезжают в Москву, потом из-за вас везде очереди. Куда ни пойдешь – везде толпы из лимиты, – скривив нос, сказала она, поглядывая мое простенькое платье.

– С чего вы взяли, что я лимита приезжая? Я родилась в семье коренных москвичей, в отличие от таких клуш, как вы, которые приезжают сюда по молодости, в надежде выскочить хоть за кого-нибудь замуж, – обожгла ее высокомерным взглядом.

– Ах ты, мерзавка малолетняя, – взвизгнула оскорбленная женщина, – Нет, ну вы все слышали, как она меня обозвала клушей?

Я хмыкнула и продолжила дальше стоять в очереди. У меня тоже есть зубы, которыми я могу укусить обидчика!

Телефонистка сказала, что трубку никто не снимает. Наверное, тетя Клава, как всегда, у бабушки дома. Схожу еще раз вечером на почту.

Я ехала в общежитие и пристально разглядывала себя в отражении стеклянных дверей вагона метро.

Платьице в горошек, сшитое бабушкой, красиво облегало фигуру, подчеркивая все необходимые выпуклости и изгибы. Накрахмаленный воротник выгодно открывал тонкую и длинную шею. Стандартная длина по колено. Что во мне могло напоминать приезжую лимиту?

На прослушивание в институт я не делала себе боевой раскрас индейцев, зная, что мастерам может не понравится заштукатуренное лицо. Мне девочки говорили, что нужно показать себя в естественной красоте.