Свет в тайнике

У кого-то оказался с собой радиоприемник на батарейках, и мы слушали обращение президента Мосцицкого, в котором он призывал молодых поляков отправляться во Львов, чтобы не быть призванными в германскую армию. Лучше вместо этого эмигрировать в Россию. Мужская часть семейства Диамант шепотом совещалась между собой. Видно было, что они не впервые обсуждают эту тему. Спустя пятнадцать минут четверо молодых людей, поцеловав мать, закинув за спину скатки с одеялами и сменой белья и положив в карманы немного хлеба, уже двигались по дороге в направлении Львова.

Я все еще ощущала тепло Изиных рук на своей обожженной руке.

Пани Диамант плакала, обхватив голову руками, а я обнимала ее и гладила по волосам. Теперь я буду заботиться о ней. О моей старушке. О моей babcia[7 - Бабушка (польск.)].

Пан Диамант покачал головой.

– Di velt iz sheyn nor di mentshn makhn zi mies, – произнес он. – Мир прекрасен, но люди делают его ужасным.

Утекло немало времени, прежде чем я поняла, что братья Диамант убежали не потому, что решили последовать призыву президента Мосцицкого. Они убежали потому, что были евреями.

Мы просидели в подвале неделю; младенцы плакали. Мы слышали, как в город вошли русские, слышали стрельбу. Раз в день кто-нибудь, рискуя жизнью, бежал наверх, чтобы принести еды, воды и керосина для лампы. И когда наконец стрельба закончилась и стало не слышно танков, мы решились выбраться наружу. Перемышль оказался разделенным надвое. Часть города по одну сторону от реки, где жила моя сестра, теперь принадлежала немцам. Наша сторона – русским.

Гитлер со своими войсками подобрался прямо к нашему берегу.

И остановился.

Итак, мы похоронили погибших, убрали обломки, вставили стекла в окна и вычистили магазин от пыли. На улицах тут и там попадались воронки от снарядов, а на месте многих домов теперь было пусто, как во рту, из которого выдернули зубы. Русские солдаты охраняли главные дороги и железнодорожную станцию; евреев из оккупированной немцами западной части Перемышля перегнали на нашу сторону. Мост через реку был разбомблен, и мы наблюдали, как пленники, выстроившись длинной цепью, переходили по железнодорожному мосту. За их спинами еще поднимался кверху черный дым от сожженной синагоги.

Еврейский квартал оказался перенаселен; в комнату, где прежде жили Хаим и Макс, власти подселили Регину и Розу, двух немецких евреек, уже однажды бежавших от Гитлера; пережившие изгнание во второй раз, они не выказывали желания общаться с кем бы то ни было и быть любезными. Они осмотрели свою новую комнату, представлявшую собой небольшую студию с маленькой раковиной и плитой, закрыли за собой дверь и ни с кем из нас не разговаривали. И, поскольку наша часть Перемышля и так оказалась теперь в России, братья Диамант вернулись из Львова.

– Вы виделись с сестрой? – спросила пани Диамант. – Как там моя Эрнестина?

– Никто ее не видел, Mame, – ответил Хаим. – Со времени бомбежки.

Я внимательно следила за лицом моей babcia, но по нему пробежала лишь мимолетная тень.

– Значит, она уехала в какое-нибудь безопасное место, – сказала пани Диамант, – к кому-нибудь из моих родственников или к сестре вашего tatа в Вену. Она напишет, когда почта заработает.

И она снова принялась помешивать суп в огромной кастрюле. Макс встретился со мной взглядом и покачал головой. Их сестра никак не могла оказаться в Вене.

У нас на улице из уст в уста передавались слухи. Люди шепотом рассказывали, что, пока мы прятались в подвале, немцы гоняли по всему Перемышлю, в том числе по улице Мицкевича, сотню евреев, среди которых были старики и дети, и, если кто-нибудь из них падал, немецкие солдаты их избивали. Когда никто уже не был способен бежать, людей отвели на кладбище и расстреляли.

Я не обращала внимания на слухи. Попросту не верила им. Это невозможно, никто не станет так делать. А на кладбище полно свежих могил из-за бомбежки.

Я не хотела верить, и поэтому мне нетрудно было лгать самой себе.

Вместе с пани Диамант мы работали в магазине. Пан Диамант теперь чувствовал себя лучше и дважды в неделю пек хлеб. Хаим устроился на работу в городскую больницу, а Макс по рабочим дням ездил в поселок Низанковице, в четырех километрах к югу, где работал помощником дантиста. Хенек и Изя продолжили учебу.

Изя оставался таким же, как всегда. Но при этом что-то в нем изменилось. По утрам он заглядывал в магазин. Я пела для него скабрезные песенки. Он учил меня ругательствам на немецком и идише на случай, если гитлеровские войска переправятся на нашу сторону, а по ночам мы танцевали перед распахнутым окном под оркестр, игравший в ресторане напротив. Изя мне о многом рассказывал. Но не обо всем. Он начал курить. Я как-то спросила Макса, что они видели по дороге во Львов, и тот коротко ответил:

– Кровь.

Больше я его ни о чем не спрашивала.

Почта снова заработала, и я получила письмо от матери. Она оставалась на ферме вместе с моими младшими сестрой и братом, и они были в безопасности.

Старшие братья и сестры жили в разных концах Польши. Пани Диамант так и не получила письма, хотя каждый день заглядывала в почтовый ящик. Я купила туфли на высоких каблуках, ходила иногда в кино, а по ночам сидела вместе с Изей, вдыхая дым его сигареты и глядя на мерцающие огни на немецком берегу реки.

Весной мне исполнилось шестнадцать, и пани Диамант начала посылать меня на ежемесячные собрания владельцев магазинов. Ей трудно было ходить пешком через весь город, но надо было исполнять глупые правила, установленные русскими, и от меня требовалось только, сидя где-нибудь в задних рядах, отвечать «здесь», когда выкрикивали имя Лии Диамант, а потом пересказывать ей то, что казалось мне важным. Отправившись на собрание в третий раз, я немного опоздала. Возможно, задержалась на рынке возле лотка с чулками. Входя в помещение, я постаралась бесшумно прикрыть за собой дверь, но в этот момент человек на сцене произнес:

– Лия Диамант?

– Здесь, – отозвалась я, и публика, состоявшая в основном из мужчин средних лет, среди которых затесались одна или две женщины, как по команде обернулась в мою сторону. Люди на своих местах оживленно переговаривались. Такая молоденькая – и у нее уже собственный магазин! Какая целеустремленная! Эта пани Диамант – как раз то, что нужно нашему городу! Кто-то зааплодировал, к нему присоединилось еще несколько человек, и наконец целый зал устроил мне овацию. Я, красная как рак, плюхнулась на первое же свободное место и старалась не смотреть ни на кого, кроме человека на сцене, мечтая только, чтобы все поскорее закончилось, я могла убежать домой и спрятаться в своей берлоге за бордовой шторой.

– Браво! – шепнул чей-то голос мне на ухо.

Я покосилась на незнакомца. Рядом со мной сидел молодой человек с прыщами на подбородке. Наверное, ему непросто было обходить их при бритье.

– Вы давно владеете своим магазином?

– Нет, – пробормотала я, чувствуя у себя на щеке его горячее дыхание.

– Вы унаследовали его от ваших родителей?

Я не стала отвечать и принялась разглядывать мужчину на сцене так внимательно, как будто ничего интереснее его не существовало на свете.

– У моих родителей есть мясная лавка, – выдохнул парень. – Но теперь она моя. Ну, то есть я веду в ней все дела. У меня там работают мясники, три человека. Сам я рук не пачкаю, мой ангел. Так по какому адресу можно вас найти?

Я повернулась к нему.

– Вы когда-нибудь закрываете свой рот или вообще неспособны заткнуться?

Он не был на это способен. И ему не составило большого труда узнать мой адрес, поскольку уже на следующий день он явился в магазин. Так же, впрочем, как и многие другие люди, присутствовавшие накануне на собрании: они пришли, чтобы поглядеть на юную деловую особу, и в тот день мы распродали половину товаров. Пани Диамант кивала и улыбалась в ответ на вопросы, не дочь ли я ей, толкая меня локтем в бок, чтобы я поддерживала эту версию, и шепча мне на ухо, что было бы здорово, если бы я могла ходить на эти собрания дважды в неделю. Прыщавый молодой человек купил у нас полкило яблок и содовую, представился Збышеком Куровским и пригласил меня сходить с ним в ресторан.

Я отказалась. Он пришел на следующий день и повторил приглашение. Я снова отказалась, на этот раз довольно резко. Он заявил, что к нему стоит очередь из девчонок, только пальцем помани. Я отвечала, что это здорово, и посоветовала ему не теряться, пойти и поскорее поманить. Он покинул магазин с мрачным выражением лица, и я порадовалась, что наконец от него отвязалась.

Однако спустя всего три дня, когда в магазине оказалось столько покупателей, что Изе пришлось прийти к нам на помощь после занятий, я увидела, как он, ухмыляясь, собрав насмешливые морщинки вокруг глаз, через плечо русского солдата кивком головы указывает мне в сторону двери. Там опять стоял Збышек, но на этот раз он пришел в сопровождении немолодой пары. Дама по самые уши была закутана в горжетку из оранжевого меха, на руках – перчатки. Пока я завязывала шпагатом покупку для очередного клиента, дама подошла к прилавку и, представившись пани Куровской, попросила дюжину кремовых пирожных. Я достала их с полки, после чего она потребовала еще плитку шоколада с миндалем и два килограмма яблок. Пока я упаковывала для нее покупки, она засыпала меня множеством вопросов. Сколько часов в день я работаю? Часто ли болею? Есть ли у меня сбережения? Где я покупаю одежду?

Збышек стоял рядом со своим отцом, заложив руки за спину и разглядывая потолок; краем глаза я заметила, что пани Диамант и Изя подвинулись к нам поближе и прислушиваются к разговору, делая при этом вид, что заняты чем-то другим. Я вручила даме ее покупки, чувствуя, что у меня горит лицо.

– Панна Подгорская, – провозгласила пани Куровская, – вы, как мне кажется, умелы и расторопны в работе, и у вас приятные манеры. Думаю, вы пришлись бы ко двору у нас дома.

На мгновение мне показалось, что дама хочет нанять меня в качестве горничной. Однако одного взгляда на мужскую часть семейства Куровских хватило, чтобы понять: я была неправа. Теперь уже большинство присутствовавших в магазине слушали наш разговор, а Изя прикусил губу, чтобы спрятать улыбку.

– Спасибо, – чопорно ответила я, – но не думаю, что я…

– И такая прекрасная семья, – перебила она, возвысив голос. – Фермеры, добрые католики. Из Бирчи. Не слишком высоко стоят, но и не низко, как раз то, что нам надо.

Она наклонилась ко мне поближе:

– Вы там у какого доктора наблюдаетесь, панна Подгорская?

– Магда, – потянул ее за рукав пан Подгорский, но она отмахнулась.

– Погоди, Густав, не лезь. Это женский разговор. Вы…

– Простите, – прервала я ее, – но откуда вы знаете мою семью? Я никогда не рассказывала вашему сыну…