В 600 км от Москвы. Российская глубинка, середина 90-х. Мордовия в газетных публикациях 1995—1997 гг.

В 600 км от Москвы. Российская глубинка, середина 90-х. Мордовия в газетных публикациях 1995—1997 гг.
Шикур Шабаев

Жить в 90-е – все равно, что оказаться между айсбергом и «Титаником». Новая эпоха рождается на обломках старой. А мы, люди – те обломки, мы выживали как могли. Кто-то жил впроголодь, не сумев перестроиться. Кто-то баснословно наживался – в том числе и за счет соседей. А кто-то рвался во власть, она валялась под ногами, – чтобы потом делать деньги на всех нас.Книга состоит из газетных публикаций того времени. Это дневник эпохи глазами обывателя, интересующегося судьбой своей родины…

В 600 км от Москвы. Российская глубинка, середина 90-х

Мордовия в газетных публикациях 1995—1997 гг.

Шикур Шабаев

© Шикур Шабаев, 2020

ISBN 978-5-4498-2872-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

5 января 1995 года, «Республика молодая».

УНИВЕРСИТЕТ СТАРЕЕТ, НО ЖЕЛАЕТ «ОМОЛОДИТЬСЯ»

Средний возраст «остепененных» преподавателей Мордовского госуниверситета имени Н.П.Огарева приближается к пенсионному

Знаменитый французский математик XIX века Эварист Галуа, чьи труды положили начало развитию современной алгебры (хотя и не были поняты при жизни ученого), прожил 21 год. Английский физик Джеймс Прескотт Джоуль свой закон, вошедший во все школьные учебники мира, открыл в 25 лет. Советский физик Андрей Дмитриевич Сахаров стал академиком в 32 года… Нет, говорить о том, что молодость – двигатель науки, наверное, излишне. Опыт и знания «ветеранов» никто не оспаривает – примеров плодотворного научного долголетия сколь угодно много, но именно молодость, не отягченная традициями, сложившимися за десятилетия устоями, очень часто и приводит к открытию.

Между тем, к примеру, в нашем, Мордовском государственном университете средний возраст «остепененных» преподавателей, доцентов и профессоров, по словам ректора МГУ Н.П.Макаркина, достигает 60 лет. Многие же из них далеко перешагнули пенсионный возраст.

– Тенденция весьма угрожающая, гибельная для университета, – заявил Николай Петрович на собрании молодых ученых и специалистов вуза около месяца назад. – Если так будет продолжаться, то у вуза будущего просто-напросто не будет…

Университет стареет. Но отчаиваться и думать, что в один прекрасный день большинство преподавателей может взять да уйти на пенсию, не стоит. Только в прошлом году в аспирантуру госуниверситета принято восемьдесят молодых аспирантов – беспрецедентное для этого учебного заведения количество «новобранцев».

Но все-таки процесс «омоложения» сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Это в прежние, «доперестроечные» годы желающих «идти в науку» было пруд пруди. Сейчас же престиж научного работника, да и высшего образования вообще, значительно упал. И не удивительно. Чем в первую очередь занята голова ученого, преподавателя вуза, учителя? Проблемами физического выживания – как прокормить семью, одеться, обуться. Тут – как хотите! – не до большой науки.

Что уж говорить о бедном аспиранте! Какой здравомыслящий человек согласится оставить свою работу, поменять пусть и относительно твердую заработную плату на мизерную стипендию со смутными перспективами на будущее? Однако, как ни странно, конкурс потенциальных аспирантов в госуниверситете в прошедшем году оказался довольно сложен: два претендента на место. Может быть, все дело в этих самых перспективах – в том, что они приобретают все более ясные черты? Растет стипендия – мордовский аспирант «получает» так, как нигде в России, и этим по праву гордится ректор. За счет университета, скажем, печатаются авторефераты – может быть, и мелочь, но тоже имеющая значение. Тем аспирантам, которые защищаются досрочно, выдаются специальные премии (как и их научным руководителям) – стимул довольно-таки мощный. Около двухсот молодых ученых и сотрудников университета в прошлом году улучшили свои жилищные условия. Пусть это всего лишь комната или место в общежитии, но ведь надеяться на большее сейчас трудно. С вводом в строй своего нового «семейного» общежития ни один аспирант, ни один молодой ученый в МГУ имени Н.П.Огарева не остался «бездомным».

Три года в Мордовском госуниверситете действует Совет молодых ученых и специалистов. Созданный в начале 1992 года приказом ректора, Совет – единственная в вузе молодежная нестуденческая организация. Считается, что она объединяет около полутора тысяч молодых людей в возрасте до тридцати трех лет (в том числе около полутора сотен аспирантов и чуть менее трехсот преподавателей). Считается также, что Совет обязан помогать молодым ученым «становиться на ноги». И вправду, организация «решает» жилищные вопросы, «выбивает» путевки на загородные базы отдыха, дает рекомендации для выезда на зарубежные стажировки – в общем, делает то, что, честно говоря, решается и без особого участия Совета – администрацией вуза и профсоюзным комитетом. Хотя в последнее время деятельность его активизировалась – налаживаются связи с молодыми учеными из местного педагогического института, с коллегами из других российских вузов. По словам доцента Михаила Ломшина, последнее время возглавлявшего Совет, наконец-таки найдены «точки соприкосновения» с СММ (Союзом молодежи Мордовии), преемником коммунистического союза молодежи.

О комсомоле, кстати, воспоминания хотя и не радужные, но с некоторыми ностальгическими нотками. Если забыть политические опыты комсомольских функционеров – лучшей молодежной организации не было. Как нет, пожалуй, и сейчас. Союзов, советов и объединений, провозглашающих своей целью борьбу за права молодежи, множество. Но большинство из них этой самой молодежи – увы! – почти не известно. И, честно говоря, весьма ограничено в средствах. Возможно, общего языка у молодых ученых и СММ не было и в силу этой «приземленной» причины. Посмотрим, как сложится диалог дальше. Сейчас он выражается, в основном, в том, что некоторые сотрудники университета активно сотрудничают с политическим движением «Новые имена», не так давно созданным при СММ. Правда, к науке это непосредственно не относится.

Совету молодых ученых более удаются дела, скажем так, административные. А те триста научных статей молодых сотрудников госуниверситета, опубликованные в местной, центральной и даже международной прессе, и фигурируемые в отчетах, – не такая уж большая цифра: для трех лет и для такого большого учебного заведения это явно маловато. Молодежь несколько «отстает» от своих старших и более опытных коллег; целая серия научно-практических конференций (в том числе и всероссийских), прошедших в МГУ им. Н.П.Огарева в конце осени-начале зимы, доказывает это.

Стоит надеяться, что в будущем Совет молодых ученых и специалистов университета обретет больший вес в жизни вуза. Ректор Макаркин считает, что председатель научной молодежной организации должен непременно войти в состав ректората, обещал выделить для Совета отдельное помещение и телефон. В скором времени обещаны специальные премии для лучших молодых ученых («Скажем, по пять или десять минимальных окладов», – заявил Николай Петрович), именные стипендии для аспирантов. Планов немало…

    А. ШИКУР

12 января 1995 года, «Республика молодая».

УЧИЛИСЬ БЫ, НА НЕМЦЕВ ГЛЯДЯ…

Встречаю недавно в троллейбусе своего бывшего студента. Умный мужик, крепкий хозяин. До недавней поры возглавлял крупное сельское хозяйство. Сейчас, по его словам, «ушел в фермеры». Разговорились мы: мол, как дела, семья, дети? «Небось у вас тоже свое дело? – невесело улыбается. – Поделимся опытом?»

«Да нет, – отвечаю, – хозяйством не обзавелся…» Хотя, надо сказать, мог бы. И силы, и связи, и возможности были. Но изменять своему делу – как бы тяжело ни приходилось – не хочу. Сознательно. С другой стороны, конечно же, горько – ни одна цивилизованная страна не заставляет ученого или педагога сажать картошку, как приходится нам. Иначе не выжить!

ГОВОРЯ о возможности организовать собственное дело, мой собеседник нисколько не преувеличивал. Николай Иванович Новотрясов долгое время проработал в «Сельхозтехнике» республики, с восемьдесят третьего – в местном университете, сейчас – декан факультета повышения квалификации специалистов сельского хозяйства. Так что кое-какие связи, понятно, есть. И теоретически подкован неплохо – за спиной не только МГУ имени Н.П.Огарева, но и аспирантура Ленинградского сельхозинститута. Опыта, вроде бы, тоже не занимать – приходилось работать и «руками» (на комбайне, на тракторе, на ферме).

– В общем, подумывал, – улыбается Николай Иванович. – Но права народная мудрость – это насчет умения тачать сапоги… У нас же многие занимаются: в худшем случае – банальной куплей-продажей, в лучшем – не своим делом. Быть же фермером – тяжкий крест…

Вот об этом мы и беседуем. В свое время было поломано столько копий вокруг фермерства – оно, де, поднимет всю страну, накормит, напоит. Но прошел год, второй – оказалось, от колхозов рановато отказываться. А от кооперативов практически невозможно. И как с этим обстоят дела «там», на хваленом Западе? Николай Иванович Новотрясов не раз встречался с зарубежными фермерами, обстоятельно изучал опыт закордонных коллег. Так, почему у нас ничего не получается?

– Может быть, потому, что российский фермер остался один на один со своими проблемами – часто без денег, без техники, без семян. Между тем сельскохозяйственное производство на Западе вовсе не брошено на произвол судьбы, как порой показывают нам иные экономисты, оно – не «черная дыра», в которой бесследно исчезают миллиарды. В цивилизованных странах существует четкая политика государства в отношении к фермеру. В США, к примеру, государственное регулирование сельского хозяйства существует с тридцатых годов. Россия же, заговорив о «рынке», доходит до абсурда! Мы до сих пор не знаем, чего и сколько нам нужно, какую культуру выращивать. Ни в целом по России, ни, в частности, в Мордовии. Земли в Атяшевском районе не такие, как в Зубово-полянском. Там выгоднее производить одни культуры, здесь – другие. Думаете, руководители хозяйств этого не знают? Знают, но цены, устанавливаемые порой едва ли не с «потолка», заставляют их поступаться целесообразностью. Возьмем, к примеру, пшеницу сильных сортов, идущую на выпечку хлеба. Традиционно Мордовия закупает ее за пределами республики – наши погодные условия – увы! – заметно отличаются от кубанских. И все же выращивать эту пшеницу на мордовской земле можно, говорят специалисты. Естественно, далеко не везде это зависит от качества земли, да и риск большой (год на год не приходится). Вот и перестраховываются руководители. А республика тратит «лишние» миллионы из своего, и без того тощего, бюджета.

Как поступают в этом случае на Западе? Чаще всего между государством и фермером заключается своеобразный договор. Фермер обязуется вырастить столько-то пшеницы, которую, уверен он, купят у него по ранее определенной цене.

– Ну, а как выдастся неурожайный год? Разве погода капризничает только у нас?

– На этот случай существуют страховые полисы – в любом случае, даже если фермеру не удастся собрать запланированный урожай, он не останется без прибыли. Правда, для этого ему придется доказывать, что неудача приключилась не по его вине. Специальные расчеты показывают, сколько и чего можно на этой земле вырастить.

Один из наших гостей, голландский фермер, как-то пошутил: мол, думаете, у нас нет нерадивых хозяев или пьяниц? Случаются. Но разговор с бездельниками весьма суров. Сначала органы, следящие за состоянием дел в сельском хозяйстве, предупредят его, а через год-другой имеют право поставить вопрос о лишении его неправильно используемой земли.

Государственная система слежения за состоянием земли существовала и в СССР. Впрочем, организации, занимающиеся этим, «живы» и поныне. На уровне республики это, к примеру, государственный комитет по земельной реформе и земельным ресурсам РМ, институт «Волговятниигипрозем», Мордовская проектно-изыскательская станция химизации, республиканская станция защиты растений. В принципе, ничего нового и изобретать не нужно!

И что же, можно вообразить, как трясется над своей землей мордовский крестьянин? Увы! Будь он трижды бездельник, и поле его поросло бурьяном – его вряд ли лишат земли. Более того, уже появляются «крестьяне», «фермеры», имеющие очень далекое отношение к сельскому хозяйству. Пользуясь связями, служебным положением, они получают и строят на ней собственное благополучие. Обрабатывают же ее наемные работники (случается, «за бутылку»), часто из числа соседей «колхозников», часто на «колхозной» же технике, на «колхозном» горючем… Естественно, себестоимость продукции, выращенной на подобной ферме, будет куда ниже, чем у простаков-соседей. Ну, а поскольку высокопоставленным «фермерам» как-то негоже зарабатывать обманом, так сказать, в чистом виде – земля оформляется на тещу, тестя и прочих родственников и знакомых.

То же самое можно проделывать и со ссудами (государство выделяет их немало – не зря мы говорим о «черной дыре»). Кто их получает в первую очередь? Правильно – те же, кто и распределяет их. «Рядовые» же фермеры могут получить обычную ссуду под «бешеные» проценты – если повезет, когда-нибудь расплатятся…

А вот, скажем, немцы не имеют права отдавать (продавать) землю даже наследникам – если те не занимаются сельским хозяйством профессионально, не имеют аграрного образования. Наши же «реформисты» хотят пустить землю в свободную продажу. Можно только вообразить, что из этого получится!

– Земельная реформа в России осуществляется, как известно, далеко не в первый раз. Наиболее известна из них «столыпинская». Думается, было бы полезно вспомнить о них еще раз.

– Лучше обратиться к самому Петру Столыпину, к его речам, изложенным им в Государственной Думе весной 1907 года:

«…Мысль о том, что все государственные силы должны прийти на помощь слабейшей его части (крестьянству – автор), может напоминать принципы социализма. Но если это принцип социализма, то социализма государственного… У нас принцип этот мог бы осуществляться в том, что государство брало бы на себя уплату части процентов, которые взыскиваются с крестьян за предоставленную им землю. В общих чертах дело сводилось бы к следующему: государство закупало бы предлагаемые в продажу частные земли, которые, вместе с землями удельными и государственными, составляли бы государственный земельный фонд.

Из этого фонда получили бы землю на льготных условиях те малоземельные крестьяне, которые в ней нуждаются и действительно прилагают теперь свой труд к земле, и затем те крестьяне, которым необходимо улучшить формы нынешнего землепользования…

Таким образом вышло бы, что все государство, все классы населения помогают крестьянам приобрести ту землю, в которой они нуждаются. В этом участвовали все плательщики государственных повинностей, чиновники, купцы, лица свободных профессий, те же крестьяне и те же помещики…»

Результат такой политики не заставил себя ждать: к 1912 году Россия буквально завалила зерном и внутренний рынок, и рынок Европы.

В настоящее время у нас земельный вопрос решать через куплю-продажу нельзя. Будет второй пример «прихватизации». Опять появятся подставные лица на приватизированные объекты и значительные площади земли, что приведет к дискредитации реформы.

– Некоторые экономисты считают, что без права купли-продажи настоящее фермерство – как класс – просто-напросто не сложится…

– Давайте обратимся к примеру Японии (эта страна интересна тем, что реформы происходили там в довольно сжатые сроки). Класс японских собственников-фермеров возник в результате земельной реформы 1946 года. В чем она выразилась? Закон, скажем, устанавливал пределы землевладения и землепользования (в 3 те – это около трех гектаров). Вся «сверхнормативная», а также необрабатываемая земля, сдаваемая владельцами в аренду, хотя и живущими в деревне, подлежала выкупу государством.

Выкуп земли и последующая продажа ее крестьянам должны были осуществлять местные и городские земельные комитеты. Цена земли устанавливалась на уровне довоенного 1939 года.

Денежная арендная плата не должна была превышать 25 процентов стоимости урожая поливного риса или 15 процентов стоимости урожая на прочих полях. Выплата стоимости земли при приобретении ее арендаторами могла производиться в рассрочку до 24 лет. Сравним-ка это с нашими правилами, а? Японский крестьянин, только-только ставший собственником, независимо от его финансовых обязательств, не обязан был выплачивать правительству сумму, превышающую треть стоимости его годового урожая.

Кроме того, с середины сороковых до конца пятидесятых годов государство создало благоприятную среду для быстрого развития сельского хозяйства, делая крупные вложения в сферы, «сопряженные» с «деревней»: в научно-исследовательское дело, в распространение знаний среди фермеров, в образование, в улучшение деревенской инфраструктуры (дороги, коммуникации и т.п.).