Принцесса викингов

Эмма отказывалась верить. Действительно, Ролло не раз говорил ей, что она принадлежит его брату. Но неужели он готов отдать ее Атли после всего, что они пережили вместе? Ведь Ролло не щадил себя, оберегая её, он был так заботлив… И так смотрел на нее!.. «Власть всегда была у тебя», – сказал он ей, и Эмма оказалась настолько глупа, что поверила, позволив этой отравленной стреле вонзиться в её сердце и убить в ней всю ту благородную ненависть, что стояла между ними. Больше того – она была готова принадлежать ему, отдать душу и тело!.. А он…

Язычник, мерзкий пособник дьявола!..

Её везли в Руан незнакомые норманнские воины. Они обращались с ней учтиво, однако на каждом привале связывали, а рядом всегда находилось пара бдительных стражей.

– Почему бы вам не усилить охрану? – язвительно донимала Эмма седоусого Ботольфа. – Я ведь такая могучая! Запросто одолею ваших мечников и сбегу куда пожелаю!

Старый воин никак не реагировал на её выпады. Из всех сопровождавших её викингов только он один немного знал язык франков. Эмме волей-неволей пришлось прислушиваться к норвежской речи, запоминать слова, чтобы общаться, и Ботольф помогал ей в этом. Вместе с тем, держался он с пленницей очень ровно, даже сухо, обращаясь к ней лишь по мене необходимости. Но порой девушка ловила на себе пристальный взгляд его маленьких, ярко-голубых и холодных, как ледышки, глаз.

– Ролло сказал, что ты дочь графа из Байе и его жены Пипины. И мне странно, что он оставил тебя в живых. Рольв ведь знает, как умер его отец, первый завоеватель этого края великий Ролло Пешеход. Я был в Байе, когда его убили, и сам положил динарии на его остывшие веки. А теперь его сын подарил тебе жизнь… Хотя ради братишки Атли старший брат готов и небо и землю перевернуть и даже ввязаться в спор с самой Хель!

– Но я приемная дочь графа и графини, – осторожно отвечала Эмма суровому Ботто. – И в моих жилах нет ни капли их крови.

Викинг лишь хмыкал в усы, а на каждом привале по-прежнему стягивал ей руки и ноги сыромятными ремнями, давая караульному наказ не спускать с пленницы глаз.

– Рольв предупредил меня, на что ты способна. Он сказал, что ты хитра, коварна, как Хюльдра[16 - Хюльдра – дух скандинавских сказаний, представляет собой красивую девушку с коровьим хвостом, которая морочит голову мужчинам и подчиняет их себе.], и ни о чем не помышляешь, кроме побега. Я дал слово, что у тебя будет столько же возможностей к бегству, как у коровы, пытающейся взлететь. Атли Нормандский ждет свою избранницу в Ру Хаме, и я передам тебя ему – это так же верно, как сама судьба.

Эмме становилось грустно. Разумеется, она обязана Атли жизнью, и еще в Сомюре он был с ней добр и заботлив. Разве для женщины это не достаточно – иметь заботливого влюбленного мужчину? Однако помимо своей воли она надеялась, что Ролло не откажется от нее. Эмма ведь знала, насколько хороша собой, и верила в силу своего очарования.

Напрасные надежды! И пусть Ролло и встречал ее в Руане сырым дождливым днем и даже, в своей обычной манере, подшучивал над пленницей, но это был не тот веселый обаятельный северянин, какого она знала, когда они шли по лесам Бретани. Ведь в её воспоминаниях Ролло оставался бродягой в лохмотьях с ножом за поясом, а теперь её глазам предстал влиятельный господин, правитель в богатом плаще, сколотом на плече сверкающей фибулой, в сияющем венце с треугольным зубцом над бровями. Даже в этот хмурый день он показался ей окруженным светлым ореолом власти и могущества.

Но не это тогда впечатлило Эмму. Главное, что подле Ролло ехала верхом его блистательная королева – с длинными светлыми косами, в драгоценностях и сверкающей венце. А Эмма… Озябшая и жалкая в своей телеге, прикрытая грудой отсыревших шкур, с потускневшими не чесаными в пути волосами. И ей только и оставалось, что смотреть на светлокосую красавицу, которая владеет сердцем самого дерзкого и отчаянного викинга, даже несмотря на свое бесплодное чрево!..

С тайной дрожью Эмма почувствовала на себе странный взгляд необычных глаз супруги Ролло – черного и почти прозрачного, как опал. В следующий миг величественная красавица проследовала далее. Ролло же, хотя и задержался, едва взглянул на нее, обменявшись двумя словами с Ботто…

Струны арфы грустно звякнули, когда Эмма задела их рукой. Она отставила инструмент и подошла к окну. Здесь оконный проем закрывал не простой деревянный ставень, а частая решетка, в переплет которой были вставлены тонкие роговые пластины, сквозь которые в покой проникает свет. И все же рассмотреть, что происходит снаружи, было сложно. И все же тогда, когда ее впервые привели в этот покой, а следом по наружной лестнице поднялся Атли, Эмма поняла, что отныне ее новый господин именно этот болезненный юноша.

Тогда девушка еще была слишком удручена своим поражением перед прекрасной и величественной женой того, кого в тайне сама надеялась покорить. Она понуро сидела на ларе у окна, а на вбежавшего радостного Атли посмотрела как на нечто не имевшее значение.

– Я устала с пути, – холодно ответила она брату Ролло на приветствие.

И пусть Эмма ошиблась в своем влиянии на покорителя Нормандии, но чувствовала, что его влюбленный брат полностью у неё в подчинении.

Юноша сам помог ей избавиться от намокшего плаща, был оживлен, суетился, не зная, чем еще угодить рыжей красавице. Эмма равнодушно глядела в его лицо – худое, с торчащим, как рыбья кость, носом и скошенным вялым подбородком. Хороши были только глаза – синие, мягкие, полускрытые падавшими на лоб гладкими каштановыми волосами.

– Я так счастлив, что вновь вижу тебя, Эмма! – говорил Атли. – Когда мне сообщили, что Ботто Белый сопровождает тебя в Руан, я считал дни, оставшиеся до встречи с тобой! Скажи, ты довольна своим покоем? Это жилище местного епископа, но преподобный Франкон не стал возражать, когда я попросил его переселиться в другое строение. А это все, – развел он руками, – дворец епископа Франкона на острове посреди реки. Он мало пострадал от набегов, вот я и решил, что моей милой будет тут удобно и хорошо.

Он все заглядывал в глаза девушки, но она молчала, и Атли стал теряться. Викинг терялся перед пленницей! Эмма могла быть довольна.

Юноша старался ее задобрить, сообщая, что нашел дл нее прекрасную арфу, раздобыл и очень большое зеркало, и…

Не договорив, он закашлялся, прикрывая лицо, и отвернулся. Его худое тело под синей туникой содрогалось и он вынужден был опереться на ларь. Когда же отдышался, Эмма жестко проговорила:

– Я, безусловно, твоя рабыня, но если ты прикоснешься ко мне – я убью себя.

У Атли плескалась боль в глазах, но когда заговорил, голос его звучал ровно:

– Ты не рабыня, Эмма. Я полюбил тебя, ты краше всех женщин, которых я знал. Мне самому не по душе тебя неволить, и я хотел бы одного – стать твоим другом. Может потом, когда-нибудь… Я…

Он снова закашлялся, и Эмма с отвращением отвернулась.

Однако, когда Атли вновь заговорил, упомянув – о том, что Ролло сторонник того, чтобы Эмма с Атли вступили в брак, – заявила, что она, как принцесса франков, не в праве распоряжаться собой.

– Мне уже сообщили об этом, – улыбнулся Атли. – Знаю и то, что Ролло уже отправил гонцов в Париж. Так что тебе ничто не грозит, ибо мой брат обещал герцогу Нейстрийскому, что с твоей головы ни один волос не упадет, если Роберт не предпримет военных действий против норманнов.

Эмма приглушенно ахнула. Так вот для чего Ролло похитил её у Роберта. Просто чтобы использовать как залог мира, поруку сделки, трофей, из-за которого можно торговаться с сеньором Парижским.

– Твой дядя принял это предложение, Эмма, – продолжал Атли, – выдвинув только одно условие: никто не должен знать, что ты из семьи франкских правителей. Ибо он уверен, что ты стала наложницей Ролло, и считает это позором для своего рода. Мой брат не стал разубеждать его, но по просьбе герцога заявил, что ты – дочь графа Беренгара из Байе. Надеюсь, ты не станешь возбуждать гнев Ролло, утверждая иное. Брат дал герцогу слово, и будет весьма прискорбно, если ты не станешь считаться с его волей.

«Я все это время только и делала, что шла вразрез с его волей», – подумала Эмма, но что-то подсказывало ей, что обаятельный бродяга, сносивший её выходки, и гордый правитель, едва удостоивший её взглядом – совсем разные люди. Поистине, не следует выказывать чрезмерное своеволие. Теперь она лишена главного оружия – уверенности в своей красоте. Ибо женщина, что была рядом с Ролло, слишком прекрасна. Эмма чувствовала себя совсем слабой. Больше того – совершенно несчастной.

С этого дня она стала покорной пленницей. Атли не слишком докучал ей, и Эмма была признательна ему за это. Он был беспрестанно занят, но вечерами находил время навестить её.

В первые же дни её пребывания в Руане, он, как и обещал, представил её епископу Франкону. Тот чем-то напомнил Эмме её наставника отца радона – столь же рослый, тучный, с темными живыми глазами. Однако, если в лесном аббате многое осталось от простолюдина, каким он и был рожден, во Франконе Руанском с первого взгляда чувствовался потомок старинного галльского рода. И в том, как он держался, и в речи священнослужителя, и даже в том, как он расправлялся с обильными трапезами, которые столь любил.

– Тебе не стоит падать духом, – заявил ей достойный прелат, играя агатовыми четками, зерна которых проворно скользили между его удивительно подвижных и тонких для столь внушительной фигуры пальцев. – Я справлялся о тебе у норманнских братьев, – так он именовал Ролло и Атли. – Жизни твоей ничего не угрожает. Более того, Роллон обещал франкскому герцогу, что ты будешь жить в обстановке, подобающей твоему происхождению.

– О да! – усмехнулась Эмма. – А сообщил ли норманн моему сиятельному дядюшке, что желает уложить меня на супружеское ложе со своим хворым братцем?

Епископ удивленно приподнял тонкие подкрашенные брови.

– А разве ты еще не спишь с ним?

И увидев, как возмущенно вспыхнули глаза девушки, усмехнулся:

– Значит, Атли не многого требует от тебя. Что же тогда тебя не устраивает?

Эмма сумеречно глядела перед собой.

– Никому до меня нет дела, – грустно проговорила она. – Даже для дяди я стала всего лишь разменной монетой в его игре. Поэтому единственное, о чем я хочу попросить вас, преподобный отец, – это позволения удалиться в одну из Христовых обителей.

Епископ Франкон пожевал пухлыми губами.

– Не скрою, дитя мое, правитель Нормандии Роллон наделил меня кое-какими полномочиями в отношении моей паствы. Однако вряд ли он позволит мне взять под свое покровительство такой неслыханный трофей, как франкская принцесса, в чьих жилах течет кровь Робертинов и Каролингов.

– Но ведь я всего лишь безымянная пленница! – горячо возразила Эмма, поднося сжатые кулачки к лицу.

– У каждого из нас свой крест, – спокойно произнес Франкон. – Я так же вынужден идти на постоянный сговор с язычниками… Что же до твоих цепей… Дитя мое – ведь и Спаситель побывал в оковах, а мы почитаем себя его последователями. Твоя же доля высока. Подумай, Эмма, послужить залогом мира – великая честь. Поэтому не ропщи, укрепи сердце и гордись участью, доставшейся тебе.

Эмма фыркнула, попыталась сказать что-то еще, но промолчала. Епископ улыбнулся:

– К тому же я взял бы грех на душу, благословив тебя примкнуть к сонму невест Христовых. У тех, кто готов удалиться от мирской суеты, не должно быть столь яркого блеска в глазах и манеры столь горделиво вскидывать подбородок.

– Вы просто опасаетесь противостоять этим язычникам! – резко заметила Эмма.

Франкон полуприкрыл свои заплывшие жиром глазки.

– Да, мне приходится без устали лавировать в мирской суете. Но одно я знаю, твердо…