Принцесса викингов

Теперь он смотрел на девушку и голос епископа стал неожиданно твердым:

– Мой первейший долг перед Господом – сделать все, чтобы не дать разгореться кровавой резне в этих землях. А так же поразмыслить над тем, как вырвать эти заблудшие души из толпы поклонников диавола и поместить их в лоно нашей святой матери Церкви…

Чтобы эти варвары крестились? Тогда Эмме это казалось невозможным. Позже она узнала, что крещенные язычники не редкость в Нормандии. Но её это мало трогало. Какое ей дело было до язычников и христиан, до целого мира, когда она не знала, как ей жить самой. Уступить Атли? Постричься в монахини? Пытаться сбежать к франкам?

Ролло всё не приходил, а она не находила себе места и с ужасом осознавала, что скучает за ним, своим врагом и мучителем, отдавшим её другому…

От череды воспоминаний Эмму отвлек негромкий стук в дверь. Уже стемнело, и до нее донесся мягкий голос:

– Эмма, ты здесь?

Девушка невольно улыбнулась. Атли так и не избавился от робости перед ней. Хотя она и продолжала играть свою роль пленницы, им обоим давно было известно, кто у кого в плену.

– Входи же, Атли.

Он появился, склонив голову в приземистой арке дверей. Атли был высок, как и все викинги, но тонок, словно стебель тростника на ветру.

– Почему ты одна сидишь в темноте?

Атли кутался в долгополый темный плащ. Маленькая кожаная шапочка без полей была надвинута до бровей. Его наряд свидетельствовал, что он только что вернулся со складов, расположенных в дальнем конце города, где вел учет доставленных накануне товаров.

– Ты был занят целый день? – вопросом на вопрос ответила девушка. – Много ли привезено из Бретани?

– Видят боги, весьма. Походы моего брата всегда удачны, и закрома Руана теперь полны до краев. Сам Ролло отправился отдыхать, и все легло на мои плечи.

Он пытливо поглядел на нее.

– Ты опечалена тем, что Ролло не посетил тебя? – юноша словно прочитал ее мысли.

– Какое мне до него дело? – отрезала Эмма.

Резко поднявшись, она подошла к Атли и почти материнским движением поправила сбившийся и волочившийся по земле плащ юноши. Она всегда становилась с ним нежна, когда сердилась на его брата. Сейчас, в полумраке, она не видела выражение лица юноши, но поспешила убрать руку, когда Атли склонился, чтобы коснуться её губами.

– С чем ты пришел ко мне?

Оказалось, что он явился всего лишь для того, чтобы позвать Эмму в город. Там сейчас оживление – викинги пируют после похода, пылают костры, устраиваются игрища. Собрались толпы горожан, музыкантов, бродячих фокусников, поводырей медведей.

– Конечно же, я готова! – оживленно откликнулась Эмма, накидывая расшитое яркой тесьмой покрывало. Что ей Ролло! Она намерена веселиться напропалую!

Едва они по мосту покинули остров с епископским дворцом, как оказались среди дыма и чада жарившихся на гигантских кострах туш. Толпа шумела на все лады. Эмма смеялась, пробираясь сквозь нее вслед за Атли.

– Пиво! Кому подогретого пива!

Кричали по-норвежски, но Эмма уже понимала эту варварскую речь. Она хохотала, глядя, как рослый, голый по пояс норманн зачерпывает огромным ковшом из котла пенный напиток, и плещет его в тянущиеся со всех сторон чаши. Здесь были и сжившиеся с норманнами местные франки, и воины Ролло. Эмма уже не удивлялась, видя, как запросто братаются с варварами её соотечественники.

Пылали костры, жир быков и свиней с треском и шипением стекал на угли, вспыхивая синими огнями.

Эмма получила свой ломоть поджаренного свиного окорока, ещё дымящийся, и впилась зубами в душистое мясо. Люди вокруг, среди которых попадались и нищие – когда еще им удастся так набить брюхо! – тоже торопливо ели. Викинги шумели, каждый стремился громче других поведать о своих подвигах, они перебивали друг друга, толкались, хлопали по плечам, хохотали, показывали столпившимся горожанам серебряные украшения, браслеты и гривны, хвастали дорогим оружием. От костра к костру бродили увешанные кувшинами продавцы вина и пришельцы с Севера, привыкшие к франкскому питью, щедро трясли мошной, смешивая напиток франков с брагой и пивом. Оно их веселило, они смеялись и пели, были и такие, кто среди всеобщего шума уже погрузился в дремоту.

Визгливо смеялись женщины, под звуки бубна плясал медведь. Толстый монах в засаленной рясе, обнявшись с язычником, учил его исполнять литанию.

У разрушенной часовни близ моста оставалось свободное пространство, и здесь шла игра «в кошку». На перекладине, лежавшей на столбах, был подвешен на веревке бочонок, и мужчины, пуская коней с места в карьер, проносились под ним, взмахивая палицами. В бочонке исходила истошным криком живая кошка. Эмма уже привыкла к этой жестокой игре и, посмеиваясь, примкнула к толпе зрителей. Тому из играющих, кому удавалось разбить бочонок и освободить злополучную тварь, доставался приз. Призов было немало – из общей доли добычи, которая никому не досталась по жребию. Поэтому и состязающихся было в избытке.

Там и сям сходились в схватке борцы. На открытом пространстве между костров двое воинов с завязанными глазами и связанные за щиколотки короткой веревкой, пытались оглушить друг друга мешками с песком. Не видя противника, они то и дело промахивались, сбивая друг друга с ног, падали. Эмма хохотала до слез, глядя, как они нещадно тузят друг дружку, не причиняя, впрочем, особого вреда. Зрители криками подбадривали состязающихся, повсюду заключались пари. В толпе было немало женщин. Скандинавки, отказавшиеся от своих традиционных головных платков, теперь, подобно франкским девушкам, носили длинные покрывала и головные обручи, а на груди – медные броши, величиной с тарелку. Попадались здесь даже рабы в ошейниках. Сегодня их не заставляли работать, они тоже выпили и угостились у костров. Наконец Эмма увидела, как здоровенный грузчик-франк одолел в борьбе норманна, и хохочущие викинги вручили ему приз – кусок сукна, в который тот завернулся, как в плащ, и стал приплясывать под всеобщий хохот и битье в ладоши.

Гремела музыка – варварски громкая, – рожки, бубны, тамбурины, слышалось нестройное пение. Эмма не заметила, как оставила Атли далеко позади, пробираясь туда, где начались танцы. Она отведала сладкого вина, разрумянилась, глаза её заблестели.

Молодежь танцевала у костров, подпрыгивая, притопывая и поднимая пыль, казавшуюся золотистой в свете пламени. Хоровод сменялся местными плясками, когда все разбились на пары. Эмму сразу же увлек в круг черноволосый кудрявый парень – нормандский еврей. Второй танец она плясала уже с норманном – бородатым, хмельным, но отчаянно желавшем обучиться скакать на франкский манер.

– Ты отопчешь мне все ноги, Кари, – смеялась, увертываясь, Эмма.

– Эх, Птичка, кабы ты ведала, как славно вновь видеть тебя, как славно воротиться домой!

Земля Нормандии уже стала для них домом…

Кари от Эммы потеснил Атли.

– Погоди, приятель. Дай и мне разок сплясать с моей невестой.

– Клянусь копьем – ты счастливчик, Атли Нормандский, – уступая ему девушку, проговорил веселый Кари. – Взял в невесты такую красавицу – истинную лозу покровов!

Эмма уже привыкла к иносказаниям варваров, находя в них своеобразную поэзию. Смеясь, она положила руки на плечи Атли. Он коснулся её нежно, не сводя с её лица блестящих глаз. Покрывало у девушки сползло на плечи, волосы рассыпались, позвякивали серебряные браслеты на её запястьях. Вся она, с головы до пят, казалась невесомой и звенящей.

– Красивее тебя нет никого во всей Нормандии!

«Ролло так не считает», – мгновенно промелькнуло в голове Эммы, и сейчас же она отогнала мрачные мысли. Общее внимание ей льстило, веселье толпы возбуждало, как хмельное питье.

Внезапно она вздрогнула, заметив над толпой костистое, суровое лицо конного воина. Возвышаясь в седле, он пристально глядел на нее, насмешливо кривя тонкогубый рот. Рагнар Датчанин! Её враг, насильник, свидетель её позора и смертельного унижения!

Это было страшное воспоминание. И сколько бы Эмма не запрещала себе вспоминать, что ей пришлось пережить, застарелая боль в душе порой приводила ее в просто паническое состояние.

Вот и сейчас девушка метнулась прочь, не обращая внимания на оклики Атли. Пробившись сквозь толпу, она нашла укрытие у реки, где стояли баржи со штабелями бочек, и замерла, сжав рукой нагрудный крест. Дрожь от встречи с Рагнаром все еще не прошла и одно его присутствие в Руане указывало, что ей никогда не ужиться среди варваров язычников.

Перед Эммой катила свои воды величественная Сена. Река делала изгиб, омывая тяжелые быки старинного моста. Глыбы, из которых они были сложены, помнили еще времена римлян. Они казались вытесанными руками гигантов, которым оказалось под силу покорить мир, оставив о себе память на многие века.

Сейчас Эмма глядела на низкие, мощные арки моста, вспоминая, как год назад она точно так же стояла здесь и к ней вышел этот страшный Датчанин. С девушкой были два охранника, но они отступили, когда к ней приблизился Рагнар. Ведь он был одним из ярлов Ролло Нормандского, близким к нему человеком, и викинги не посмели перечить, когда он схватил Эмму за руку, тряхнул и громко расхохотался.

– Надо же! Птичка из Гилария! А я-то не верил слухам.

Он говорил по-франкски невнятно. Когда-то он прикидывался немым, дабы не выдать себя, когда лазутчиком прокрался в мирный Гиларий-в-лесу. Он был первым врагом, которого Эмма встретила на своем пути.

Тогда, все еще не выпуская перепуганную Эмму, он повернул к ней древко своей секиры и глумливо сказал:

– Ну как, красотка, узнаешь своего первого мужа?

Она завизжала и так рванулась, что Датчанин ее не удержал. Эмма же кинулась от него, почти не видя куда. Но тут же налетела на кого-то. И крик замер у нее на устах.

Это был Ролло. И неожиданно для себя Эмма припала лбом к его плечу, прячась от зла, которому он и сам был некогда причиной.