Триптих: о воде

***

Перед Славой открывается назначенная дверь, и женщина смело заходит внутрь. Инструкция по обмундированию – она знает ее наизусть. Трясущимися руками надевает очки виртуальной реальности, минуя провода, и нервно сглатывает. Слюна размеренно, будто дразняще, скатывается по сухому горлу-наждачке. Нет больше сил терпеть. Особенно когда этот придурок через стену от нее.

Аппарат включается, и комната расплывается густым молоком. Посередине из пикселей рождается он – Степан. Рожа искажена остервенением, глаза горят по-бесовски… На минуту ее сковывает страх.

«Какого хрена? Ты делала это сто раз! Позволишь в сто первый?..» – Тут помогает осознание своей всеобъемлющей и непоколебимой власти.

Она ударяет его рукой по щеке и быстро отступает на шаг. Сегодня он более реалистичный, чем обычно.

«А все из-за того, что этот урод приперся в мое время».

Женщина смелеет и со всей силы врезает ему кулаком в челюсть. Голограмма перекашивается, электронная кровь вытекает слабой струйкой. Он начинает смеяться и осыпать такими знакомыми ругательствами:

…Толстушка…Корова…Неряха…Ты хоть на что-то способна?..Пальчики как сосиски…

Каждый божий день эти слова с ней. Каждую ночь, когда она слышит на балконе монолог соседа в метре от себя. Каждую ночь выслушивая его признание в вечной ненависти к сыну.

Слава бьет его по голове, подламывает ноги. Фальшивка падает в молочный вакуум, лишенный пространства и времени. Он поднимает окровавленную морду и скалится как пес.

«Господи…», – Слава столбенеет.

Его борода, его эльфийские оттопыренные уши, прыщавый лоб… Он вылитый он.

– Умри ты наконец! Прекрати следить за мной!!

От еще большего страха женщина принимается глухими ударами топтать живот голограммы, которая уже сжалась пополам. Он полностью в ее власти.

***

С непривычки я запутался в этих проводах. Инструкция какая-то дурацкая, ни хера не понятно! Наконец очки надеты, я без понятия, чего ждать.

Пространство расщепляется, кружится волнами (как и все мое сознание) и собирается в единой образ – Вадим.

Я много слышал об этой процедуре, но не думал, что голограмма настолько реалистична. Вот только сопляк уж особенно перекаченный и непривычно для него злой. Почему-то на ум сразу приходит, что он насмехается над моим положением. Он знает, что его авторитет намного сильнее моего, и нарочито утрированно подчеркивает мое ничтожество.

– Щенок! – Ярость взрывается, и я слегка толкаю его в грудь.

Он улыбается, невинно шевеля пухлыми губками.

«Он что-то говорит… Он играет какой-то спектакль».

Четко вырисовывается фраза, словно высеченная на лбу: «Мама, посмотри». Нет, он издевается надо мной. Я ощущаю, как спина, шея краснеют и жутко чешутся, все нутро бурлит отравой. Мне жизненно необходимо врезать ему.

– Перестань лыбиться, сосунок!

Я пытаюсь быть толерантным с голограммой.

…ты – нелюбовь…

В мозгу щелкнуло. Набрасываюсь на него как зверь, колочу везде. Бью по лицу – хнычет, по паху – молится. Лицо – перекрученное мясо, тело бьется в агонии.

«Я побеждаю его. Я побеждаю его. Я побеждаю его», – мне хочется в это верить.

Мои руки поднимают сопляка за ворот, а глаза любуются умиранием. И я швыряю голограмму в белую пустоту.

Когда я шел сюда, предполагал, что чуть-чуть разукрашу его, выпущу пар и успокоюсь. Это будет единожды, как приятный эротический сон, который больше никогда не повторится и о котором никому нельзя рассказывать.

Но бешенство застилает мой разум, я не соображаю, что творю. Чувствую, как липко сдавливает подмышки от пота, а костяшки жжет.

«Все?.. Снимать очки?»

***

Светает. Прямо сейчас, когда мужчина едет обратно домой, по радио экстренно объявляют чрезвычайное положение:

«С юго-запада движется мутировавшая ассоциация лишайников. Так как наш город на границе, население уже испытывает на себе всю мощь обновленных чудовищ…»

– Суки… хе… во суки! – ругается Степан и неуравновешенно посмеивается, резко входя в повороты и оставляя дизельные следы от шин.

Хочется отсмеяться от страшных мыслей. Особенно когда они сопровождаются чертовски сильным голосом интуиции. Наверное, каждый родитель хоть раз в жизни испытывал такую пробирающую уверенность, что катастрофа неминуема. Степан отмахивается от этой уверенности, делая музыку громче.

Звонит телефон.

– Алло?

Пикап тормозит.

Говорится очень много плохих слов… Степан из последних сил подавляет рвотный рефлекс, его то обжигает кипятком, то распаривает морозом по коже.

– Ка… какой… – Мужчина зажмуривается, отказываясь верить в происходящее, – номер больницы?..

Он кладет трубку и, унимая тремор в конечностях, печатает сообщение жене, путая все буквы на клавиатуре. Пальцы распухают, становятся такими неловкими и беспомощными.

Мужчина жмет педаль в пол.

Картина №3

Первоисточник

– Как он? – подбегает Ира, скидывая рюкзак с плеча на сидение.

– Я… я видел…

Степан заходится в каком-то удушающем шепоте. Жена берет его за подбородок, внимательно рассматривая лицо – взгляд расфокусирован.

– Успокойся, – сурово произносит та.

– Воспиталка позвонила, – тараторит мужчина, – и сказала, что эта тварь пробралась в сон-час.