Из Лондона в Австралию

Смущенный и взволнованный таким неожиданным известием, Антон оделся в серое платье с ярко желтыми украшениями, принесенное Торстратеном. Перчатки, белый галстух, новехонькие отвороты, – словом, наш друг сразу превратился в франтоватого столичного ливрейного лакея.

А к вам идет, – вскричал голландец. – Пожалуй, наша шутка и в самом деле удастся, как нельзя лучше.

И они оба отправились в карету, Торстратен сел внутри, а Антон взобрался на козлы.

На углу одной из самых видных улиц города экипаж остановился, господин и слуга, пройдя немного пешком, вошли в подъезд ярко освещенного дома. Стоявший у подъезда швейцар, пропуская Торстратена, низко ему поклонился. Кельнеры помчались в обеденный зал, задвигав столами и стульями, наперерыв выказывая предупредительность и услужливость.

Торстратен держал себя так непринужденно, как будто никогда не знался с сомнительными личностями, и никогда нога его не переступала порога разрушенных флигелей на задворках.

Он кивнул Антону, чтобы тот стал за его стулом, а затем взял карту кушаний и заказал целый ряд самых дорогих блюд. Конечно, не обошлось без бутылки Канарского секта.

Антон прислуживал своему господину вместо кельнера, а тот медленно и с прохладной ел, ни разу не взглянувши на мальчика.

Так прошел час; наконец голландец вынул несколько золотых монет и велел Антону расплатиться в кассе и дать слугам очень щедро на чай.

Все так и кланялись в пояс и робко осведомлялись у Антона об имени знатного незнакомца.

Антон внутренно смеялся. – Моего господина зовут барон Кирхгейм, отвечал он по-немецки.

Слово «барон» было понято, и поклоны удвоились. Два кельнера со всех ног кинулись отворять дверь знатному господину, когда он уходил из ресторана, и ни один из них не обратил внимания на скромно одетого пожилого человека в сером платье, который проскользнул тут же и притаился у стены, пока Торстратен и Антон прошли шагов двадцать; тогда он почти бегом догнал их и пошел вслед за ними в самом близком от них расстоянии.

– Сегодня удалось, – сказал, смеясь, голландец. – Если б и завтра сошло также удачно!

– Наверное! – вскричал Антон. – А известный господин был там!

– Он сидел совсем близко от нас, и я каждую минуту боялся, что он узнает меня и назовет по имени.

Антон рассмеялся. – Слава Богу, что этого не случилось! Велика-ли сумма, поставленная на пари?

– Тише! – прервал голландец. – О подобных вещах говорят только у себя в комнате.

Человек в сером шел так близко, что слышал каждое слово, и при последних словах улыбнулся с довольным видом.

– Пока, на завтрашний день, вы опять свободны, – сказал Торстратен. – Я зайду за вами вечером. А кстати, – чтобы не забыть! – вот вам деньги.

Он подал Антону несколько монет, которые тот принял с благодарностью. – Оденьтесь завтра часам к девяти, а если бы кто-нибудь увидал вас, скажите, что это для маскарада.

– Хорошо, сэр. А у господина Маркуса не будет завтра для меня работы?

Торстратен покачал головой: – Нет, – сказал он, в настоящее время для вас нет никакой работы.

– А господин Маркус не пойдет завтра вечером с нами?

– Его не вытащишь. Он от природы такой угрюмый нелюдим.

Антон посмотрел на своего господина. – Господин Торстратен, – сказал он, – почему у господина Маркуса такой ужасный шрам на лбу и на носу?

– Шш! Что у вас за мысли! Впрочем, – прибавил он, тут, конечно, нет никакой тайны. В молодости Маркус однажды дрался на дуэли, от которой и остались эти неприятные воспоминания.

Человек в сером при последних словах голландца был так близко, что от него не ускользнул ни один звук. Казалось, он стал вдвое внимательнее; быть может, он надеялся услыхать адрес, название улицы. Но шедшие впереди его долго молчали, и только через четверть часа голландец заговорил опять. – Теперь мне направо, – сказал он, – а вам налево; вторая улица отсюда будет ваша. Еще одно слово, Антон; о моих делах не говорите никому; адреса моего вы, кажется, не знаете?

– Действительно, не знаю, сэр.

– Ну, и хорошо. Скоро мне предстоит получить большую сумму, и тогда я открою лавку различных предметов искусства, а до тех пор верьте мне на слово. Понятно, у меня есть свои причины.

– Которые я уважаю, сэр.

– Спокойной ночи, спокойной ночи.

Они расстались, и, пока Антон розыскивал свою скромную квартиру, Торстратен быстрыми шагами шел по направлению к самой шумной части города. По пятам за ним следовал человек в сером. бесшумно и быстро, как змея, скользил он в постоянно менявшейся толпе прохожих, не теряя из виду голландца; он следовал за ним по улицам и переулкам до самой двери плохенького дома, в который вошел Торстратен. Он тихо вошел вслед за ним в сени, прислушиваясь к затихавшим шагам на лестнице. «Четыре лестницы наверх», – подумал он, вынул записную книжку и в полутьме записал в ней несколько строк. Между тем Торстратен, поднявшись в верхний этаж, открыл дверь и вошел в совершенно темную комнату, негостеприимный холод которой заставил его выбраниться.

– Отвратительная берлога, – проворчал он.

– Что верно, то верно, – отозвался из темноты мужской голос.

Голландец испугался. – Это ты, Маркус?

– Зажги лампу, так увидишь.

Торстратен проворчал что-то себе в бороду, однако же повиновался. Сняв надушенные перчатки, он достал из угла поломанную лампу и зажег ее. Слабый свет осветил убогую комнату; с кровати на него смотрели блестящие глаза человека с лисьей физиономией.

– Тьфу, пропасть! – сказал он насмешливо. – Нечего сказать, ты нарядился франтом. Тоже на счет кассы предприятия, вероятно?

– Конечно.

– Это с твоей стороны превосходно. А для меня нет даже куска хлеба, чтоб утолить голод. Дай мне чего-нибудь поесть, Пит.

– У меня ничего нет. С какой стати ты сюда пожаловал?

– С такой стати, что ты за весь день не принес мне ни куска хлеба. Или, по твоему, я могу жить воздухом?

Торстратен снял фальшивую бороду и очки, сбросил элегантное платье и облекся в изношенный, когда-то серого цвета, сюртук. – Живи, чем знаешь, – сказал он резко, – по мне, хоть помирай. От меня ты не получишь ни корки хлеба, это я сказал тебе еще третьего дня.

Маркус сжал кулаки. – А ты будешь процветать в благоденствии? – проговорил он со скрежетом. – Может быть, ты только что поужинал жареной говядиной?

Голландец утвердительно мотнул головой. – Ростбифом дикой козы и паштетом, сказал он.

– И запивал, может быть, бургундским вином?

– Сектом!

Маркус вдруг вскочил с места; он смотрел горящими глазами и походил на разъяренного зверя; рубец его налился кровью.

– Тоже из кассы предприятия? – вскричал он, – И это в то время, когда у меня нет куска хлеба, когда я мерзну и умираю от жажды!

Торстратен пожал плечами. – Твой собственный выбор, Маркус.

– Мошенник, обманщик!