Из Лондона в Австралию

– Не закричишь-ли еще погромче, чтобы оповестит весь дом?

– Я убью тебя, ты, ты…

И он, как бешеный, кинулся на Торстратена. Голландец крепко уперся ногами, схватил его за обе руки и обезоруженного прижал к стене. – Хочешь еще? прошипел он.

Маркус изнемогал. – Ты наелся, – задыхаясь сказал он, – ты сыт и согрет, что тебе стоит одолеть изголодавшегося!

– Сдаешься? – прошептал Торстратен.

– Т. е. ты хочешь, чтоб я отдал тебе билет?

– Конечно.

– Чтобы ты украл его у меня, негодяй?

Голландец вдруг выпустил его, схватил свое платье и шляпу.

– Итак, я буду ждать, когда ты придешь просить милости на коленях, Маркус. А в этой берлоге и в твоем обществе, – слуга покорный.

Человек с лисьей физиономией перепугался. – Ты уходишь, Пит? Может быть, хочешь уйти на всю ночь?

– Я не вернусь до завтрашнего вечера.

– Но до тех пор я умру с голода и с холода. Неужели у тебя не осталось ни капли человеческого чувства?

Торстратен засмеялся. – Ни капли, повторил он.

– О, ты способен совершенно спокойно перешагнуть через мой труп.

– Конечно, только сначала обыщу карманы и возьму билет.

Маркус захохотал сиплым хохотом.

– Я прежде зубами разорву его в клочья, – вскричал он.

Голландец кивнул головой. – Приятно оставаться, Маркус. Прощай!

Но Маркус остановил его. – Карманы полны, а хлеба нет, – вскричал он, почти со слезами. – Серебро и золото, и ни куска хлеба, ни искры огня, – это ужасно! Ведь не станешь кусать деньги, не затопишь ими печки! О, Пит, Пит, дай же мне кусок хлеба;

– А ты дай мне билет.

– Значит, у тебя тут спрятаны припасы?

– Дай мне билет.

– Где же ты его разменяешь, спросил Маркус, изнемогая от голода.

– В ресторане Флетчера, далеко отсюда.

– И ты клянешься, что принесешь половину денег мне, Пит?

– Клянусь.

Маркус всплеснул руками. – Что значит твоя клятва! Ничего, ровно ничего!

– Спокойной ночи, Маркус, ты, очевидно, в дурном настроении.

– Оставайся! Оставайся, я сдаюсь. Что у тебя спрятано тут в комнате съестного?

– Хлеб, мясо, морской рак, полбутылки вина.

– А ты наверное выпил целую.

– Гораздо больше. Только я пью не так, как ты, не напиваюсь, как скотина, держу язык за зубами и умею владеть собой.

Маркус поднял руки. – Да, – сказал он, – да, ты дьявол, бессердечный, бездушный, для тебя один закон, одна цель – собственная выгода.

– Совершенно верно, – отвечал Торстратен, – Но, возвращаясь к ужину, – как тебе нравится меню? Я выбрал смородинную настойку.

Человек с лисьей физиономией медленно достал из бокового кармана книгу, между листами которой был запрятан тысяче-фунтовый билет, несколько помятый и с виду не совсем новый; он взял его и, как бы лаская, провел по нему концами пальцев.

– Мое последнее, мое единственное достояние, – шептал он.

– Т. е. наше, ты хочешь сказать, Маркус.

Маркус покачал головой, но не сказал ничего; он молча, дрожащей рукой подал голландцу билет, который тот с жадностью схватил и в одну секунду спрятал в бумажник.

– Вот так, Маркус, теперь можешь поужинать.

Он отпер замок стенного шкафа и вынул оттуда съестные припасы и полбутылки вина. – Ну, ешь и пей. Вот тебе ключ от комнаты.

Маркус, как зверь, набросился на пищу. – Ты уходишь? вскричал он, глотая кусок за куском.

– Да, здесь слишком холодно и мрачно.

В комнате слышно было, как Маркус стучал зубами.

– Пит! – сказал он, – ты знаешь, что я не могу показаться на улицу с моим шрамом, что над головой моей смертный приговор висит, как камень, который ежеминутно грозит свалиться и раздавить меня своею тяжестью. Если ты не принесешь мне пищи, я умру с голода в этой холодной комнате.

Торстратен пожал плечами. – Вина не моя.

– Конечно, не твоя, но согласись, что положение мое ужасно, невыносимо. Я должен выбраться отсюда за границу, и для этого необходимы мне эти пятьсот фунтов.

– Прекрасно, Маркус, прекрасно!

– Значит, ты принесешь мне еды и купишь билет на пароход в какой-нибудь конторе? Вспомни свою клятву, Пит.

– Конечно.