Эпизоды и происшествия (в XIX, XX, XXI веках)

Уличные бои в Сталинграде

Наша авиация плотно закрыла небо над Сталинградом, не пропуская ни одного фашистского самолета, не давая этим фашистским самолетам сбросить ни еду, ни одежду для своих солдат. Замерзая, немецкие солдаты отбирали теплые платки, куртки, малахаи у жителей города, которые прятались в подвалах. Эту добычу – женские теплые платки, телогрейки, ушанки – солдаты вермахта носили теперь вместо своей обычной летней формы. Они повязывали теплыми женскими платками свои головы и шеи, кутались в одежды, отобранные у тех русских стариков, которые не успели или не захотели эвакуироваться.

Сталинград в руинах

По улицам воюющего Сталинграда сквозь стрельбу пробиралась отцовская машина, когда он вместе с шофером постоянно совершал рейды в пылающий Сталинград

Отец не подлежал призыву, так как имел ранение в живот еще на Гражданской. Теперь в Наркомате заготовок он, как было сказано, был ответственным за доставку теплой одежды в Сталинград. Наркомат заготовок работал теперь только для нужд фронта.

Отец часто выезжал из Саратова на грузовике вдвоем с шофером в расположение наших войск в самом Сталинграде, на его улицах. Линия фронта проходила именно в городе Сталинграде, на каждой его улице и в каждом переулке. Город был разбит, разрушен снарядами так, что танки не могли там пройти через груды и горы кирпичей, в которые превратились почти все дома Сталинграда.

Вот как вспоминает о разрушенном, но победившем Сталинграде переводчик из полка «Нормандия-Неман» И. Эйхенбаум:

«19 сентября 1943 года. Сталинград… Нам дали возможность осмотреть город с высоты бреющего полета…. это были круги ада…

Сталинград был весь в развалинах. Разрушения в таком масштабе даже трудно себе представить. Балки, трубы – все перевернуто, искорежено, покрыто ржавчиной и гарью. Куски стен с оконными или дверными проемами, кучи щебня, обломки пушек, танков, гражданская утварь. Если не всматриваться, то видишь кругом только изуродованные балки. И камни, камни, камни. Как военный, я понимал, что это была за битва и чего стоила победа. Мы слышали и раньше, что русские стояли здесь насмерть. За ходом Сталинградской битвы следили все антифашисты. Теперь мы убедились собственными глазами, что значит по-русски «стоять насмерть».

…Самолет приземлился на южной окраине Сталинграда – фронтовом поле «Бекетовка». Нам было разрешено осмотреть город, вернее, ту его часть, где можно было хоть как-то ступать по земле. Вид сверху все-таки отличался от той картины, которая предстала перед глазами теперь: беспорядочное нагромождение осколков и обломков, оказывается, имело свой «порядок»: все эти куски металла – алюминия, чугуна и стали – были сейчас, в военных условиях, на вес золота, их можно было переплавить и ковать новое оружие. Поэтому их собирали в кучи, развозили и складывали: алюминий с алюминием, сталь со сталью, чугун с чугуном. Необычная экскурсия закончилась осмотром дома сержанта Павлова – стены, как сито, были пробиты пулями»[15 - И.Эйхенбаум. «Мы сражались в полку «Нормандия-Неман». Litmir.club].

* * *

Итак, отец и водитель грузовой машины везли сквозь сталинградские руины овчинные полушубки, валенки и все, что могло помочь солдатам не замерзнуть. Приказ отцу из Наркомата был таков: полностью обеспечить наших сталинградских красноармейцев необходимой зимней одеждой. Опытный и профессиональный водитель этой машины едва мог лавировать по улицам, забитым камнями от рухнувших домов.

Большим препятствием для продвижения отцовской машины были подбитые танки – их было слишком много. К тому же каждый пригорок в Сталинграде обстреливался немцами. Над машиной, в которой ехали отец и шофер, постоянно свистели пули.

Линия фронта тогда проходила по всем улицам города. Да, в Сталинграде было настоящее пекло. (Смотрите на Ютубе: «Сталинград». Я часто смотрю.)

Сталинград в то время был весь в руинах. А вот что писали тогда немцы своим родным (трофейные письма)

Приведу цитаты из писем немецких солдат родным в Германию.

«News/661-stalingrad.html»

«…Три врага делают нашу жизнь очень тяжелой: русские, голод, холод. Русские снайперы держат нас под постоянной угрозой…»

Из дневника ефрейтора М. Зура. 8.XII.1942 г.

«…Мы находимся в довольно сложном положении. Русский, оказывается, тоже умеет вести войну, это доказал великий шахматный ход, который он совершил в последние дни, причем сделал он это силами не полка и не дивизии, но значительно более крупными…» (см. mir-knig.com›read_186749-10).

Артиллерист противотанкового орудия Вермахта («politikus.ru› «Статьи›…/18758-nemeckie-soldaty…)

«Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить…»

Танкист 12-й танковой дивизии Ганс Беккер. (Из книги Роберта Кершоу. vk.com›wall-95741089_15214.)

«В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхавших домов».

Генерал-майор Гофман фон Вальдау (arctus. livejournal.com›613235.html)

«Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать. И откуда у них только берутся танки и все остальное?!»

Из книги Роберта Кершоу «1941 год глазами немцев», из письма немецкого солдата 4 января 1943 года.

«Русские снайперы и бронебойщики – несомненно – ученики Бога. Они подстерегают нас и днем и ночью. И не промахиваются… 58 дней мы штурмовали один-единственный дом. Напрасно штурмовали. Никто из нас не вернется в Германию, если только не произойдет чуда. А в чудеса я больше не верю. Время перешло на сторону русских». (Пояснение: упомянутые 58 дней – это дни, когда защитники Дома Павлова противостояли немцам, держали оборону.)

Из книги Роберта Кершоу «1941 год глазами немцев»

«Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит.

И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета!»

Унтер-офицер 10-го полка Вильгельм Шустер писал 26 октября своим родителям:

«Сталинград – это большой город. Он превратился в большую груду развалин. Я не преувеличу, если скажу, что там не сохранился в целости ни один каменный дом. Деревянные домики рухнули, как карточные. Уже после первых налетов после развалин, из которых выступают одни только трубы, прячутся женщины и дети, – в надежде найти защиту от артиллерии и бомбежек. Это – величайшая беда, которую я когда-либо видел…»

Итак, в мае 1942 года мы – в Саратове. Отца почти не видим. Он все время уезжает на передовую линию фронта. Передовая – это Сталинград. Мама дежурит на вокзале и перевязывает раненых во время остановок санитарных поездов, которые везут раненых из Сталинграда.

Сталинград был полностью разрушен. Бои шли прямо в разбитом городе.

Иногда месяцами от отца не было никаких вестей, и мама боялась, что он пропал без вести или убит. Спустя много лет она рассказала нам, своим дочерям, как порой не верила, что отцу удастся вернуться к нам живым. Однажды в такие минуты сомнений она приняла решение: если отец погибнет, то она отдаст нас в детский дом, а сама уйдет санитаркой на фронт.

К счастью, отец пока возвращался к нам из каждой своей поездки в сражающийся Сталинград, хотя иногда был там, в Сталинграде, по три месяца. А мама в Саратове окончила курсы медсестер и теперь дежурила на вокзале: из Сталинграда постоянно шли поезда с ранеными. Здесь же, на саратовском вокзале, их перевязывали и везли дальше. Но тех, кто был не в силах вынести дальнюю дорогу, оставляли в госпиталях Саратова. Город постоянно бомбили, и мама сначала убегала с нами в бомбоубежище, а потом перестала, решив, что бомбы попадают одинаково часто как в дома, так и в бомбоубежища. Она, как и все жильцы нашего дома (кроме стариков и инвалидов), дежурила на крыше нашего дома, гасила фугаски, если они попадали сюда во время фашистских бомбежек. А когда получала особую повестку, шла рыть окопы. Вот так… Все поставленные когда-то мамой нашему отцу условия семейной жизни канули в Лету.

Отец

Мама тайно от всех нас отдает незнакомой девочке свои хлебные карточки

Теперь даже дети понимали, что главное – это когда в доме есть хлеб. Хлеб бесценен. Но бывало, что хлеб и отдавали. В самом начале войны в Саратове какая-то девочка потеряла продуктовые карточки на весь месяц, на всю семью. Стояла в магазине и рыдала (воры вытащили, наверное). И мама отдала ей свою продуктовую хлебную карточку на месяц. Старалась потом не есть хлеб, чтобы наши порции не уменьшались. Никому не сказала, что отдала свои хлебные карточки, никому, даже отцу. Нас она не хотела ущемлять в еде, кое-как прожила этот месяц, исхудала невероятно стала весить тридцать восемь килограмм.

О, еда! Как же нам ее тогда не хватало…

Еды не хватало всегда: и днем и ночью. Хотя у нас были карточки на хлеб и на кое-что другое, но порции полагались такие маленькие, что чувство голода мучало нас постоянно. И вот однажды, еще в Саратове (мне было шесть лет) я обнаружила, что на полке шкафа, закамуфлированная бельем, лежит четверть батона хлеба, припрятанная, видно, к ужину. Я отщипнула крошку, незаметно, положила в рот, и держала за щекой, уговаривая себя не съесть ее, пока не дойду вон до того угла… Но до угла я не выдержала. Прекрасная крошка все же досрочно растаяла у меня во рту…

Иногда я, Женя и другие дети ходили по улице и искали выбивавшиеся из-под асфальта кустики с бледно-зелеными недозревшими семенами. Мы их называли «каравайчиками» и ели, утоляя голод.

Маме удалось нас с Женей устроить в детский сад, там кормили, но чувство голода все равно не исчезало. Укладывая нас спать, мама читала нам сказки «Тысячи и одной ночи», а Женя все время просила хлеба. Мама ей отвечала: «Но я же дала тебе твою последнюю порцию еще на ужине». А Женя говорила: «Ну, зачем ты тогда мне это отдала? Лучше бы сейчас…» Лена была постарше нас, она училась в пятом классе, а в школе тогда детей не кормили. Но маме удалось ее устроить на обеды в какую-то столовую (это благодаря хлопотам одной латышки, которая вместе с ней была на курсах военных медсестер). Мама ждала старшую дочку на улице, впускали в эту столовую только по пропускам, у Лены он был, а у мамы – нет. Но мама ждала дочку на улице и подглядывала в окно, дают ли ее девочке полную порцию.

У нас, конечно же, не было сладостей, кроме небольших порций сахара, которые мы получали (не всегда) по карточкам. И вот однажды одна добрая девочка в детском саду дала мне кусочек халвы… Я впервые в жизни попробовала эту сказочную прелесть. Я как будто соприкоснулась с чудом и оставила половину этого кусочка до вечера, чтобы угостить такой невыразимой сладостью свою маму. Я держала заветную халву в кулаке и не разжимала этот кулак, ждала, когда придет мама. И вот она пришла за мной – и я протянула ей свою руку, разжав ладонь. Но… оказывается, халва растаяла, и только какая-то коричневая лужица осталась от нее на моей ладони.

Саратов часто бомбили

По ночам Саратов, который был недалеко от Сталинграда – постоянно бомбили немецкие мессершмитты. О бомбежке население предупреждала громкая отвратительная сирена. Мама сначала убегала с нами в бомбоубежище, но потом перестала это делать, считая, что уж как там судьба распорядится, – а по ночам детей пугать тоже страшно.

Все взрослые жители нашего дома (как и других домов) должны были по очереди дежурить на крыше, чтобы в случае, когда бомба попадет на крышу дома, тихонечко отогнать ее лопатой к желобу крыши и потом погасить эту фугаску (там, на крыше, запасали кучи извести для этого).

…Маму, как и всех нестарых, здоровых женщин, несколько раз мобилизовывали рыть окопы и противотанковые рвы (оборонная зона, на случай немецкого наступления). Теперь ее не бывало дома по несколько дней, и мы оставались одни и со старшей сестрой, двенадцатилетней Леной, ждали маму. Однажды она вернулась… с ведром черных полудиких ягод. Эти ягоды назывались паслёны, а по-другому, кажется, поздника. Они показались нам очень вкусными.

Мама рассказывает мне о душегубках