Эпизоды и происшествия (в XIX, XX, XXI веках)

Агитатор замечает меня, и следует стандартный набор умиленных фраз: «Ой, какая хорошая девочка… А стишки знаешь? А песенку споешь?»

«Спою», – ответила я и стала взбираться на табуретку – так меня приучили на тех самых молодежных гулянках – петь на ступеньках крыльца.

Ну, я и спела… чему научили, то и спела: «На рыбалке у реки потерял мужик портки. Шарил-шарил, не нашел, без порток домой пошел».

Мама была в ужасе.

Мама (несмотря ни на что) ни разу не забывала про свои мечты —

служить делу революции даже и в мирное время

…Надо сказать, что у мамы всегда оставалось желание построить свой семейный мир в строгом соответствии с идеями построения социалистического общества. Она их озвучила отцу еще до свадьбы. Принимать участие в общественной деятельности было для нее делом очень важным. Ради достижения такой цели ей необходимо было свободное время. Но у нее уже было трое детей. Но, как казалось маме, время для общественно полезной работы у нее все же появилось: ведь старшей дочке, Лене, уже было лет девять, и она самостоятельно, без сопровождения, ходила в школу. А меня в очень раннем возрасте сдали в ясли, правда в старшую группу. А маленькую дочку Женю мама запланировала отдать в ясли… Но не сразу, а немного погодя.

В свете этого плана меня отдали в детский сад. Мы жили тогда в Новогирееве. Правда, каждый раз, когда отец хотел взять меня на руки и посадить рядом с собой в машину, чтобы завезти по дороге в ясли, я залезала так глубоко под кровать, что иногда родители не успевали меня вытащить. Дело в том, что у подъезда папу ждала машина, чтобы ехать на работу: он тогда был директором завода. Опаздывать на работу строго запрещалось, наказания за это были очень строгими. По дороге отец завозил меня в ясли. И вот родители (оба) стараются меня вытащить из-под кровати, а я переползаю в другой угол. Иногда у них ничего не получалось, и таким образом мне иногда удавалось остаться дома.

Мама и отец

Но однажды!.. Мне все же удалось отбиться от этого заведения навсегда! Дело в том, что мне, как дочери ответственного работника, разрешали, когда я сильно плакала, позвонить отцу по рабочему телефону. Вот я однажды и сказала ему сквозь слезы: «Приезжай за мной, а то я умру». Кто меня надоумил ошеломить отца такой угрозой, неизвестно. А отец был очень суеверен. Больше меня туда, в эти ясли, не отправляли.

Маме пришлось сидеть дома со мною вместо того, чтобы служить обществу.

Но, став постарше, я все же ходила в детский сад, это было позже, уже в Лосиноостровской, и ходила я туда даже с удовольствием. Тут бы маме и пойти заниматься общественно полезной работой, но… она теперь вынашивала мою младшую сестру, и задуманное пришлось отложить. Однако ничто, даже рождение еще одной маленькой дочки, не отменяло ее желания строить новое общество.

И вот младшую сестру Женю, родившуюся в 1938 году, мама отдает в ясли. Конечно, она сделала это в светлой надежде заняться общественной работой. Однако ее надежда снова не сбылась (кто-то там, на Небе, был против).

Пребывание Жени в яслях оказалась драматичным. Однако маме удалось ее спасти. Я водила Женю за руку в детский сад

Спустя много лет мама рассказала мне (разговор этот был у нас в марте 2001 года), что она сразу после рождения Жени устроилась на работу. Якобы из-за трудностей материального типа… Но 1939 и 1940 годы были все-таки более сытыми, чем предыдущие. Отец имел хорошую должность, да еще и его сестра Фрида помогала нам (как, впрочем, и всю свою жизнь).

Поэтому я думаю, что работать мама все же пошла по причинам идеологического свойства – чтобы участвовать в том самом построении новой жизни.

Однажды, спустя много лет, в марте 2001 года мама спросила меня, помню ли я, как водила за руку Женю в детский сад. Жили мы тогда в Лосиноостровской. Я смутно помнила эти времена. А вторым вопросом мама спросила меня, помню ли я, как Женя умирала. Я ответила, что нет, не помню, даже не слышала о таком.

И вот тогда мама рассказала, что она отдала Женю в ясли сразу после того как ей исполнилось месяцев шесть (перестав кормить ее грудным молоком). Женю в яслях немедленно простудили. Испуганная мама сразу же ушла с работы, девочку взяли домой, но врач сказала, что состояние здоровья у Жени критическое и спасти ребенка можно теперь только материнским молоком. Но где его взять? Мама уже три месяца как отняла Женю от груди… И вдруг случилось чудо – молоко пришло! Угроза миновала.

А после Жениного выздоровления (спустя какое-то время) мама все же снова отдала ее в младшую группу детского сада. Правда, она договорилась, что Женя будет находиться в одной (средней) группе со мной, под моим присмотром. По утрам теперь я вела ее за руку в детский сад. На Спартаковской улице поселка Лосиноостровская я держала ее за руку и мы переходили проезжую часть дороги. Правда, здесь почти никогда не ездили машины, вся эта дорога заросла тогда зеленой травой. Мы шли мимо серого забора, отбрасывавшего тень, а я думала: «Ведь тень многое повидала, хорошо бы она умела мне рассказывать». Это было мое постоянное фантастическое желание: послушать бы такие рассказы!

У нас были трудности утренних сборов в детсад: потому что Женя не умела завязывать шнурки на ботинках. Это делала для нее я, но через некоторое время мне удалось ее научить. А также еще у меня получилось научить ее выговаривать букву «р» (путем долгого изучения скороговорки «На горе Арарат растет крупный виноград»). Радость от этого и у учителя, и у ученицы была безмерная. А было все это в 1941 году – вот-вот была должна начаться война. Но мы этого не знали.

В детских садах дети иногда самокритичны

А вот еще что я помню из тех детских времен: воспитательницы в детском саду поселка Лосиноостровская все время нам рассказывали, каким хорошим и примерным был мальчик Володя Ульянов. Его умильное детское фото в светлых кудряшках украшало наш зал. Воспитатели объясняли нам, какой Володя Ульянов был добрый и послушный… И вот иногда, когда у меня падала на пол детсадовская игрушка, а мне было лень ее поднять, – я тогда просто проходила мимо, не поднимая эту игрушку. Но про себя в это время я думала: «Как все же я нехорошо делаю, ленюсь, а вот Ленин маленький ее бы поднял…»

Детсадовские песни и страхи

Помню песенки детсадовские – мы их разучивали, маршировали под них и пели хором. Особенно волновала меня одна гордая песня: «Шел отряд по берегу, шел издалека. Шел под красным знаменем командир полка. Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой траве…»

Мне эта песня очень нравилась. Я гордилась ранами Щорса, его кровью на рукаве и на траве. Мы в детском саду пели эту песню хором, часто слышали ее по радио. Я думаю, взрослые тех лет не понимали, что детям такие кровавые сюжеты нельзя предлагать. Мне потом иногда снились страшные сны.

Снилась мне также и «Песня про юного барабанщика». Она очень красивая, но и там герой-мальчик погибал от вражеской пули. Последняя строчка песни мне казалась тогда очень торжественной и гордой: «Погиб наш юный барабанщик, но песня о нем не умрет»…

Детям часто бывает страшно, это подсознательно заложено, наверное, еще в первобытные времена.

Самый первый мой страх я помню всю жизнь. Женя, видимо, еще не родилась, так как мама идет на прогулку только со мной. Мы на берегу озера или реки (наверное, Терлецкий парк в Новогиреево). Вокруг никого. Мама сажает меня на берегу, сама снимает одежду и идет в воду. Уплывает от меня. Как мне кажется – навсегда. Я еще не умею говорить. Я кричу от страха… Это не забывается, это был какой-то первобытный ужас ребенка, бессознательная боязнь остаться одному, маленькому и беспомощному.

Мой второй страх пришел ко мне уже в эвакуации. Мне тогда часто снился сон, будто я прячусь под столом, едва прикрываясь свисавшей со стола скатертью. Это я прячусь от ведьмы, которая неумолимо и не торопясь пробирается ко мне: она медленно открывает дверь своей костлявой рукой, это Баба Яга, я вижу ее и кричу, но крик не получается, ведь злые силы отняли у меня голос! А торжествующая Баба Яга по-прежнему медленно продолжает при помощи своего колдовства открывать и открывать дверь. Все шире и шире. Она просунула свою голову из-за двери, у нее мерзкая угрожающая улыбка. Но у меня нет голоса, чтобы позвать взрослых на помощь, от страха мой голос пропал… Это Баба Яга так наколдовала! Я хочу крикнуть, позвать на помощь! Но я не могу, голоса нет и я понимаю, что это ведьма так наколдовала. И ведьма это отлично знает, поэтому открывает она дверь издевательски медленно, с отвратительной улыбкой наслаждения моим страхом.

1941 год. 22 июня

Мне 5 лет. Мы живем в Лосиноостровской

О войне мы узнали в воскресенье, 22 июня 1941 года. Помню, что цвела турецкая сирень. И букет такой сирени отец принес утром в наш дом. Сирень водрузили в вазу… и услышали объявление о речи Молотова. Взрослые застыли в ужасе, ожидая эту радио-речь.

По уличному рупору послышались слова: «Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города». Взрослые были подавлены и взволнованы. Взрослые, но не я…

А я… вот что я тогда думала в свои пять с половиной лет: «На нас идут какие-то немцы. Что за немцы? Как идут – строем? Так же, как мы в детсаду? Эвакуируемся? Что это значит? Мы уедем? Нет, нет, я никуда не поеду. Ведь надо же все это интересное, про немцев, – обязательно увидеть. Вот спрячусь под террасой вместе с игрушками и останусь, посмотрю, как они войдут сюда, в Лосинку, эти немцы. Наверное, они строем пройдут мимо нашего дома, будут маршировать под музыку… А потом наши их прогонят. И я все это увижу…»

Мне было непонятно, почему взрослые так расстроены. Ведь ясно, что мы их сразу победим, этих немцев. Мы же часто слышали по радио песню: «Броня крепка, и танки наши быстры, и наши люди мужеством полны… Пойдут машины в яростный поход… Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин – и первый маршал в бой нас поведет». Эта песня тогда часто звучала по радио.

Май 1942 года. Эвакуация в Саратов

Плывем на пароходе по Волге. Над нами летают мессершмитты, которые стремятся к Сталинграду

Отец сам отвез нас в эвакуацию в Саратов, куда переехало и то учреждение, в котором он тогда работал – Наркомат заготовок. Мы плыли на пароходе из Москвы в Саратов по Волге.

Над нами стремительно пролетали мессершмитты. Девочка, которая была немного старше меня, сказала мне по секрету, что какой-то пароход, шедший впереди, немцы разбомбили.

Пролетавшие фашистские самолеты торопились к Сталинграду. Сталинград был недалеко от Саратова. Многие наркоматы Заготовок, профилированные под заготовки для фронта, – теперь переведены в Саратов – поближе к Сталинграду, к смертельной битве, которая решала весь ход войны и за которой, с надеждой на Победу Советского Союза, – следил у своих радиоприемников весь мир.

Отца в Саратове я почти не видела – он пропадал на работе (Народный комиссариат Заготовок, Наркомзаг). Его миссия была – организовать массовое производство теплой одежды для наших солдат, сражающихся в Сталинграде, и лично (с водителем) в сорокаградусные морозы, развозить тулупы, валенки, малахаи, ушанки варежки, – по дорогам сражающегося Сталинграда.

Атаки в Сталинграде

Сталинградская миссия моего отца

Бои идут прямо на улицах

Сразу после начала войны, Наркомат заготовок, где отец работал, был переориентирован в основном на заготовки для фронта и для доставки на фронт. Учреждение это было эвакуировано из Москвы в Саратов (поближе к месту главной битвы – к Сталинграду). Теперь Наркомат выполнял запросы фронта. Задачами отдела, которым руководил отец, (как я уже сказала) – были заготовки для фронта и осуществление доставки (прямо на линию фронта, то есть на территории города Сталинграда) теплой одежды: тулупов для солдат, полушубков, меховых шапок-ушанок, валенок и рукавиц. В 1942 году стояла лютая зима.

В Наркомате заготовок отец как уже было сказано, – теперь служил в отделе заготовок теплой одежды для солдат и лично отвечал за доставку теплой одежды нашим красноармейцам в Сталинграде. Наркомат работал на обеспечение нужд фронта… а фронт был рядом, ведь от Саратова до Сталинграда недалеко. Недаром сюда эвакуировали Наркомат заготовок из Москвы, поближе к Сталинграду.

В Сталинграде была решающая битва, и весь мир следил за ее исходом, надеясь на Победу СССР над Гитлером. Победу, которую еще никто в Европе не смог одержать. Сталинградская битва была в самом разгаре. Наша армия нуждалась в снабжении разного рода. В том числе, сверхнеобходимо было (очень и очень ценное в ту лютую зиму) снабжение солдат теплой одеждой.

Потому что зимы 1941–1942 и 1942–1943 гг. были неслыханно морозными. Теплая одежда была нужна нашим солдатам как воздух, а немцам, привыкшим к своему теплому европейскому теплу, холод был все равно что смерть. А все попытки немецкой авиации сбрасывать гитлеровским солдатам грузы с теплой одеждой и продовольствием почти полностью пресекались нашей авиацией.

Ведь Гитлер, задумав блицкриг (молниеносную войну), рассчитывал, что внезапность нападения и притворная дружба с СССР, закрепленная в Договоре о ненападении (подписанном 23 августа 1939 года между СССР и Германией) – дадут Германии шанс быстрой победы. А для того, чтобы у его фашистских солдат и в мыслях не было отступать, фюрер еще в начале нападения на СССР запретил брать обозы с теплой одеждой. Ведь он назвал войну с СССР «молниеносной».

Итак, была зима 1942–1943 гг. Блицкриг (Мгновенная война) – не состоялся, а Сталинград был в руинах рухнувших, взорванных сожженных минометами домов.