Сражение Цветов. Продолжение

– Но как ты сможешь? – мне не верится, что простой преподаватель выгонит директора, которого, к тому же, поддерживает ректор.

А если выгонит, как будет жить семья Вийялона? Его жена – домохозяйка, сын – студент, дочь – школьница.

– А тебе его не жалко, Хулио?

– Нет, – говорит Хулио. – Мир жесток!

– Жесток и добр, – возражаю я, но Хулио не слушает меня.

– Вначале выгоню из директорского кресла, а затем вообще из Политеха! – уточняет он. – Посмотришь, в следующий понедельник я сяду в директорское кресло!

В следующий понедельник?! Ха! Через два дня?

Х Х Х

Квартира Сусано, одного из преподавателей нашего отдела оказалась на самой окраине города. Мы с Хулио долго блуждали прежде чем ее нашли. Собрался почти весь отдел, и у дома Сусано оказалось припарковано слишком много машин, чтобы не вызвать любопытство соседей: они выглядывали из окон.

Сам факт собрания отдела вне стен Политеха, затерянность дома Сусано на окраине города и слегка врытая в землю – на три ступеньки ниже уровня пола других комнат квартиры – гостиная, в которой принимал нас Сусано, делали собрание отдела собранием заговорщиков. Присутствовали « наши» и «не наши»: «левые» и «правые», «нейтральные» и «осторожные», избегающие обычно занимать какую-либо определенную позицию – слишком часто сменяют власти друг дружку в стенах ректората. Как Хулио удалось их всех сегодня собрать здесь?

И все выдыхают в едином порыве:

– Вийялон не учитывает наши интересы!

– С нами не советуется!

– Оторвался от коллектива!

– Все время проводит в кабинетах властей, к нам носа не кажет!

– Свое мнение считает мнением коллектива!

И у всех радость: у «наших» от единства, у «нейтралов» и «осторожных» оттого, что им доверяют, и от приобщения к тайнам скрытой жизни отдела, а у «не наших», оказывается, свои счеты с Вийялоном, старые обиды…

– На каком основании он контрактует людей, без конкурса?

У меня ёкает сердце: я проведена без конкурса, но Хулио забивает вопрос другими:

– На каком основании закупаются для библиотеки италоязычные книги и куда делись испаноязычные? Распроданы или на книжных полках дома Вийялона? Почему список закупок оборудования для лаборатории физики держится в тайне? Почему полгода уже не проводилось собрание?

– В понедельник мы настоим на проведении собрания! – говорит Сусано, худенький, маленький, костлявый, коротко подстриженный: внешность пацаненка, но именно он председатель Риобамбовского общества выпускников Союза, а также комячейки.

В понедельник?!

Кандидатура будущего директора не обсуждается! Почему не обсуждается?… Голоса становятся все громче, одно решение за другим ставятся на голосование… Я смотрю на Хулио: если он поднимает руку, я поднимаю тоже… как все просто! Но почему же не обсуждают, кому быть директором вместо Вийялона?…

– Ты что, против? – хмурится Хулио, его рука поднята, моя нет.

– Нет-нет, я за, я просто задумалась, – моя рука тоже взмывает вверх.

Х Х Х

В доме Сусано я увидела высокую блондинку необычайной красоты. У нее были выдающиеся продолговатые скулы, обтянутые тонкой розовой кожей, и она смотрела на всех сверху вниз, не в переносном а в буквальном смысле: самый высокий из присутствующих мужчин едва доставал ей до плеча. Она сутулилась, не желая превосходить всех ростом, и это было единственным, что портило ее внешность.

Когда она вошла, все замолчали.

– Эта женщина не эквадорка! – шепнула я Хулио.

– Ира, моя жена, – представил Сусано.

Я удивилась: эта женщина… и невысокий щупленький Сусано – муж и жена?

Удивление прописалось у меня на лице. Впрочем, не у меня одной. Я видела то же самое и на других лицах.

– Как случилось, что вы столь красивы? – галантно спросил кто-то, не помню, из правых или левых, и все радостно засмеялись, оценив изящество построения вопроса: «;Cоmo le ocurriо que es tan linda?»

А Ира не поняла, что спросили. Хотя она в Эквадоре уже три года, Ира еще не выучила испанский.

Х Х Х

Позже я ближе познакомилась с Ирой и Сусано. Жили они бедно, но девушку, помогающую по хозяйству, взяли: это слишком дешево, чтобы отказаться от подобной услуги. Вместе с ними жил один из братьев Сусано, он учился в Политехе, подрабатывал, когда где сможет, но в основном, ему, как и своей родительской семье, помогал Сусано.

От Сусано Ира имела не слазившую с колен заласканную маленькую дочку – светленькую, розовенькую, как куколка, и кукольным мне казалось ее имя Мальвина. А от первого брака с каким-то забулдыгой был у нее сын Петя. Сусано долго пришлось разбираться с забулдыгой, чтобы получить от него разрешение на выезд сына из страны.

Петя, высокий белобрысый веснушчатый подросток, относится к отчиму уважительно, называет его папой, но Сусано постоянно раздражается: то Петя что-то не положит на место, то разорвет одежду, то без разрешения убежит поиграть в футбол… А Ира, чувствуя раздражение мужа против пасынка, сама то и дело кричит на Петю, то ли желая таким образом снять раздражение Сусано, то ли раздражение Сусано передается ей. Петя же помогает и по хозяйству, и смотреть за сестрой, и учится в колехио неплохо.

Продолговатые, обтянутые тонкой розовой кожей скулы Иры, когда она кричит на Петю, мне кажутся скулами ихтиозавра, а ее прекрасные глаза холодными и застывшими, как у рыбы.

Хулио однажды играл с Петей в футбол и заметил, какие у него рваные ботинки, и он купил ему новые. Мне только не понравилось, что потом Хулио раза два поинтересовался: ну как носятся ботинки? еще не истрепались? А на чудесные платьица для Мальвины у родителей находились деньги. Родной ребенок, неродной… Как обостряются эти проблемы, когда мало денег, впрочем, в числе других проблем.

Приехали в Эквадор Ира и Сусано вместе и долго жили в семье родителей, потому как Сусано около года искал работу. А отец Сусано – разносчик сигарет, сызмальства, покупая сигареты оптом, продавал подороже поштучно на концертах, стадионах, улицах, и всю жизнь жил на небольшой доход, а детей в доме, включая младших братьев Сусано, племянников и детей Иры, набралось шестнадцать. Случалось, дети Иры по три дня крошки риса во рту не держали и, проходя мимо тиенды, бросались к продуктам. Ира со стыдом оттаскивала их. Но в семье делились всем, чем могли, беда была в том, что чаще всего нечем было делиться, но если случалось яйцо, то его детям на шестнадцать частей делила свекровь.

Позже Сусано нашел работу, и все наладилось, не богато, но и не бедно. Вот и девушку помогать по хозяйству взяли. Но тот первый год остался в памяти Иры неизгладимым кошмаром.

Интересно, думается мне, уехала бы Ира в Союз, если бы у нее, как y меня, был обратный билет? Я спрашиваю.

– Нет, – говорит Ира, – я люблю Сусано.

Х Х Х

Контрольные работы здесь принято оценивать по двадцатибальной системе, а после объявления оценок назначать время для опротестования результатов: каждый студент сочтет должным попытаться убедить преподавателя, что ради справедливости ему нужно повысить оценку на балл, потому что вот здесь он хотел, но забыл написать, а здесь описался, а это вот простая арифметическая ошибка, не стоит за нее снижать…

На работе одного студента во время контрольной я сделала надпись для себя по-русски « поставить повыше», потому что видела, как старался во время семестра и старается на контрольной паренек, решает самостоятельно, а не списывает, как другие, на чьих работах я написала «списывал». А по фамилиям я всех не помнила и потому без этих надписей не смогла бы определить, чья именно данная работа.

Но Хулио, обнаружив на моем столе работы с надписями, сгреб их в охапку и пошел к ректору, и мне пришлось плестись за ним, чтоб оправдываться перед Норберто. Хулио размахивал работами и возмущался: разве можно ставить оценки априори? Мне было неловко. Тем более, что Норберто был уже в курсе наших с Хулио отношений.

Ректор повез нас обоих в ресторан поужинать за счет Политеха. Он старался нас помирить, и Хулио немного успокоился, но на следующий день он все контрольные перепроверил сам, и хотя его оценки незначительно отличались от моих, какое доверие и уважение теперь будет испытывать студенты ко мне, если процедуру опротестования выставленных оценок с согласия Норберто Хулио также провел сам?

Я не поняла, для чего все это было нужно Хулио. Потому что в понедельник собрание? Неужели он считает меня кандидатом на директорское кресло? Или потому что в моей группе в этом семестре по случайной путанице в секретариате оказалась та с тонкой талией и длинной толстой косой пышнозадая девушка, с которой Хулио танцевал на злополучной пирушке?