Звезды взрываются внутри

– Участвовать в конкурсе членов как-то не в моих привычках.

– Что за ерунду ты несешь? Матеус, ты слышал?

– Слушай, хорош шутить над моим именем.

– Фак ю вери мач…

Я взметнулась по лестнице. В своей комнате я взяла сухое полотенце и залезла в горячий душ, потому что меня колотило, несмотря на жару.

Когда я собиралась в поездку (с трудом верится, но всего три дня назад я была дома с мамой и папой), я прикидывала маршруты для походов по местным лесам и скалам, но после всех событий я чувствовала себя как выжатый лимон. Если и дальше все будет складываться подобным образом, то это поездка станет неплохим подспорьем для комплексов на годы вперед.

Одеваясь после душа, я заново оглядывала свою комнату. Прелестная плетеная мебель больше не доставляла удовольствие. Я готова была в одну секунду распрощаться с этим невероятным домом и уехать домой, даже не сказав никому ни слова.

Когда я в первый раз бросила взгляд на этот дом на возвышении, с каменной кладкой переднего фасада, с длинной широкой верандой под светлым матерчатым навесом, я почему-то решила, что в этом доме я обязательно почувствую себя счастливой. Неожиданно вся поездка с обязательным воркованием с каждым иностранцем, попадавшимся нам на пути, с подшучиваниями и наигранными упреками друг другу, перестала быть такой мучительной. Дом должен был все компенсировать, не говоря уже о том, что со своего балкончика я могла сколько угодно наслаждаться ослепительным горизонтом, там, где вода соединялась с невыносимо голубым небом.

Все это, наверное, не было чем-то выдающимся в этом районе, но в таком доме я словно жила в прошлой жизни. Эта веранда – неизменный атрибут колониального стиля – со скрипучими деревянными досками, потемневшими от многих сезонов летних дождей, и с навесом бледно-лимонного цвета, трепыхавшемся на ветру, почему-то заставляла что-то сжиматься у меня в груди. Но больше всего меня поразили длинные белые шторы, вырвавшиеся наружу, как только кто-то открыл входную дверь – должно быть, в доме осталось открытым какое-то окно. Белые волны развивались на ветру, и когда я в первый раз входила в дверной проем, я ощутила их колыхание на своих щеках, и мне почему-то захотелось плакать.

Я могла бы уехать отсюда просто потому, что обстановка больше не приносила такой радости, а больше меня здесь ничего не держало. Уехать, сбежать, вернуться в успокаивающие объятия моей мамы и оставить их всех тут. Заставить ощутить свою вину за мой отъезд, переживать, что я осталась недовольной.

«О боже, ребенок! Всем на тебя наплевать». Мои руки, расчесывающие мокрые волосы, замерли у головы. Это, вероятнее всего, была правда. Никому нет до меня и дела. К тому же мой отъезд явно расценили бы как приступ детской истерики, каковым он, несомненно, и стал бы, и все расценивалось бы как избитая сцена из мелодрамы.

«Только не устраивай сцен». Чей это голос? Алмас, с которым мы посещали лекции по этике в университете. Он подловил меня на лестничном пролете, хотел «потискать» или поцеловать, я не сразу это поняла. Я вскрикнула, а он накрыл мой рот ладонью и попросил не устраивать сцен.

Волосы успели немного подсохнуть, но все равно влажными темными прядями свисали по спине, потому что я решила не заботиться об укладке во время отдыха и не захватила фен. Сейчас я жалела об этом, потому что хотела выглядеть чуть привлекательнее, чем обычно, из-за презрительного взгляда Санжара, который все никак не выходил у меня из головы. Сейчас это уже не имело значения, я уже слышала голоса внизу – все собирались в доме, чтобы пообедать. Я все еще не могла вздохнуть свободно, не возвращаясь мысленно ко всей компании, которую я не различала по отдельности, а воспринимала как единое целое, главного свидетеля моей неуклюжести, моей мучительной неуверенности в себе. Спуститься к ним было так же трудно, как заставить себя уехать.

Все сидели на веранде за большим столом, на фоне солнечного дня. Мне это так понравилось, что у меня неожиданно поднялось настроение.

Сев на свободное место рядом с Муратом, я попыталась незаметно оглядеть всех сидящих за столом. Асем, Айгерим и Сабина составляли женскую половину. Я просто бледное пятно на фоне этого цветника. Все девушки как на подбор статные, загорелые красавицы с модными стрижками, наманикюренными пальчиками. А парни были им под стать – мускулистые, циничные, многозначительно подмигивающие. Даже не знаю, как меня занесло в эту компанию. Неожиданно вскинув голову, я столкнулась глазами с Санжаром и не смогла достаточно быстро отвести взгляд. Боже, как это все неловко.

– Эля, слушай, может у тебя аллергия на воду? – Ануар самонадеянно ухмыльнулся. Я хотела ответить что-нибудь язвительное, но не нашлась с ответом. Словесные перепалки никогда не были моим коньком. Я старалась не смотреть на него, решив избрать тактику «не обращай внимания», изобретенную моей мамой в третьем классе, когда одноклассники решили, что называть меня «дистрофик» – это очень смешно.

Я оглядела стол, раздумывая, что себе положить. Я не очень привередлива в еде, я всегда шутила, что еда – это всего лишь источник элементов для пополнения запаса энергии. Папа говорит, что я выдумала себе это жалкое оправдание, чтобы как-то отделаться от необходимости готовить. Что и говорить, готовила я скверно.

За столом стоял привычный галдеж. Я не вслушивалась в разговоры, сосредоточенно разрезая мясо на своей тарелке, когда услышала, что кто-то зовет меня по имени.

– Что? – я подняла голову.

Все рассмеялись, и я неуверенно улыбнулась.

– Ты взяла свою камеру? – это Мурат. На день рождения папа с мамой подарили мне полупрофессиональный фотоаппарат, но он был слишком громоздкий, чтобы брать его с собой. Я виновато улыбнулась и покачала головой.

– Нет, от зеркалки не будет никакого толку, – произнес Санжар, – я попрошу кого-нибудь в офисе скинуть предыдущую версию. И даже не думай отвертеть свою задницу от работы. И да, в офисе это получилось бы намного быстрее.

Размышляя о том, для какой работы может понадобиться фотоаппарат, я вдруг вспомнила, что за фирму открыл Мурат. Это было что-то вроде проектировочного бюро, если я правильно поняла. Я бросила оценивающий взгляд на Санжара, пытаясь прикинуть, какую специальность он получил.

– Санж, извини, но ты приехал совсем не вовремя.

Я удивленно оглядела стол, прикидывая, чей капризный голосок это может быть.

– О чем это она, – шепотом спросила я сидящего рядом Данияра.

– Эля, вечно летаешь в облаках, – Асем закатила глаза.

– Асем, – позвал Ануар.

– Что?

– А почему не «А-восемь»?

– Иди к черту, – огрызнулась она.

– Санжар хочет, чтобы Матеус вернулся домой, чтобы поработать над их текущим проектом, – сказал Данияр.

– Вы серьезно? Меня вообще кто-нибудь слышит?

– Слушай, мы не виноваты, что твоя мама называла тебя в детстве Мотя.

– Трудоголики нагоняют на меня жуть, – Сабина притворно вздрогнула, – Санж, скажи, что это не заразно.

– Не волнуйся, к такому солнышку, как ты, такие вещи точно не липнут, – Асем отправила воздушный поцелуй в сторону Сабины,

– Ох, я бы так не сказал. Например, встанешь среди ночи пописать, и сама не заметишь, как закончишь с линейкой и чертежами за гаражом.

– Смотрите-ка, у кого начало проклевываться чувство юмора, – Мурат запульнул в Санжара горошиной.

– В любом случае, Санжик, даже не надейся, что мы отпустим Мурата, – Айгерим наконец-то подняла голову от своего телефона, – тем более, никто, кроме него, не знает, какая у нас запланирована программа.

– Девочки, большое спасибо, – Мурат поднял ладонь, привлекая внимание, – но я не собираюсь никуда двигаться, пока не закончится аренда нашего дома. Мы ведь не зря деньги копили?

– Так держать, брат, – Ануар протянул свой кулак через стол и встретился с кулаком Мурата.

Девочки закричали «ура» и захлопали в ладоши. Я взирала на все это с недоверчивым видом. Неужели все эти улыбки действительно искренние? Что мне сделать, чтобы влиться в эту компанию?

Я взглянула на Санжара. Он сидел со своим фирменным прохладным выражением лица, а затем опустил голову, словно не мог выдержать этого поражения. Но потом он поднял голову, и мы снова встретились взглядом, и я опять недостаточно быстро отвела глаза. Что за черт? Я часто заморгала, пытаясь убрать его образ перед глазами, но мне все равно было трудно отделаться от его лица, потому что он был действительно красив. У него были густые волосы черного цвета, подстриженные по последней моде, так что они торчали над его лбом, и это тоже ему шло. Прямой нос идеально вылеплен, плотные губы упрямо сжаты. Четко-очерченная линия челюсти и свежевыбритый подбородок просто манили прикоснуться к ним губами. При мысли об этом мой рот наполнился слюной. У меня внутри все переворачивалось каждый раз, когда я на него смотрела – этот уставший умный взгляд, я никак не могла от него отделаться. В его лице не было ничего смазливого, хотя я никогда не видела у парня таких высоких скул. С каждой секундой он казался мне все привлекательнее.

Стоп, сказала я себе, прекрати это немедленно. Подняв украдкой взгляд, я неожиданно снова столкнулась с ним глазами. Черт, это становится забавным. Отвернувшись, я решительно настроилась не смотреть в его сторону ни под каким предлогом.

Неожиданно я почувствовала, как в меня попало что-то маленькое и круглое. Оглядев пол, я обнаружила зелёную горошину, и через пару секунд к ней присоединилась ещё одна.

– Эй, так нечестно! – воскликнула я, закрыв голову руками и уворачиваясь от очередного снаряда, – Мура, нас обстреливают!

Ануар запульнул в меня ещё одной горошиной, но я вовремя пригнула голову, и снаряд попал в Данияра.

– Эй, что за дела! – возмутился он и набрал целую горсть горошка.

– Пригнись!

Я сидела, пригнувшись и ведя счет наиболее точных попаданий. Противоположная сторона играла против нашей. Я тоже собрала со своей тарелки горох и запульнула одну в Ануара, который сидел довольно далеко от меня. Я ожидаемо попала не в него, а в Сабину, которая начала возмущенно меня обстреливать, тоже в основном попадая в Мурата. Мы отбивались как могли, и тут к нам на помощь подоспела Асема, которая стреляла крупными партиями. Сабина с Айгерим тоже не отставали, так что над столом тут и там летали горошины, отскакивающие от наших голов и от стола. Веранда взрывалась от нашего хохота. Санжар периодически кидал снаряд в Мурата, от которого тот отмахивался, как от надоедливой мухи. Через некоторое время горошек у всех закончился, зато весь пол был им усеян, а все сидящие заливались смехом, стряхивая оставшиеся горошины с волос и одежды.