Острая кромка

– Слова не мальчика, но мужа.

За соседним столиком начались братания и пьяный спор про футболистов.

– Извини. Я не знал.

– Хуже всего, что это опять наши, – ответила я, бросив короткий взгляд на наших соседей.

– Кто, «наши»?

– Украинцы.

– Ты украинка?

– Да.

– Почему «опять»?

– Сидели на днях с Любой в кафе – французском. Бумажные скатерти, тесные столики, все соседи как родные. Рядом сидит парень – чернявый, с залысинами. Рисует на скатерти карандашом. Отлично, притом, рисует – успела заметить я, снимая пальто. Оценила лысеющий блестящий затылок и решила: армянин.

– Женская логика.

– О мужской вообще никто не слышал. Я работаю в ювелирном доме, и все лучшие художники у нас – армяне. Серьезно. Ну, не смейся. И вот сидит он, значит, рядом, а Люба говорит – он с Западной Украины. Я утверждаю, что не может быть. Армянин же, решено ведь. А у него в это время звонит телефон, и он начинает туда тараторить. И когда он начал по матушке все пояснять, я поняла, что таки да. Наш. Я родилась во Львове, у меня там много родных, и я знаю, о чем говорю. А рисует он хорошо и выглядит так выразительно, потому что в семье не без еврея.

– Хе- хе.

– Решили убедиться. Спрашиваю: оттуда? Точно. Из Ивано-Франковска. Дальше – я впервые видела человека, который говорит больше и быстрее, чем я. Когда он сел на любимого конька про москалей-украинцев-гуцулов-евреев, я поняла, что спорить со мной не все рискуют не потому, что я права, а потому, что отдача, очевидно, замучает.

– И правда, что.

– И забыли, ладно? Но… он так много говорил. Что я подумала…

В этот момент за соседним столом знатоки футбола громко расцеловались. Я посмотрела на них и сказала.

– Знаешь, раньше я записывала пьяные диалоги. Мужское соленое слово. Все такое.

– Потом перестала?

– Ага.

– Поняла, что список тем ограничен?

– Точно.

– Список тем для мужских разговоров, как и список сюжетов в литературе… Сколько их там?

– Кажется, не больше двадцати.

– Примерно по этой причине я перестал напиваться с друзьями до икоты…

– Уважаю.

– Теперь мы курим траву. Хм. А этот, который много говорил. Что ты подумала?

– Да, извини, – опомнилась я. – Мне стало интересно, почему у него вдруг открылись шлюзы. Ведь сидел же раньше, никого не трогал, не тянуло его поговорить. А тут – целая лекция, будто… Не знаю. Думаю, это про то же, что у этих футболистов рядом. Иллюзия вожделенной общности. Мне каждый раз кажется, что она не про взрослых людей, а про подростков – определять себя через группу, к которой принадлежишь, и пытаться размазать всех представителей других групп.

Кола кончилась. Виски тоже. За соседним столом обозвали Малафеева, наметился повод для драки.

Дима спросил:

– Продолжать будем?

– Думаю, нет. Боюсь окончания банкета.

– Ты про соседний столик или про наш?

– Проси счет, – улыбнулась я.

В прокуренном тамбуре он, затягиваясь, сказал.

– В группах легче самоутверждаться. Круг сужен, тебе не нужно побеждать целый мир, достаточно показать, что ты крутой, вполне определенному числу лиц. И все. Ты мужчина.

– Хорошо, когда ты сам выбираешь эти лица и признаешь их мнение авторитетным, – кивнула я. – Но ведь чаще это выливается в социальные сети и закрывание гештальтов десятилетней давности.

– Что ты имеешь в виду?

– Недавно в очередной раз стучится ко мне бывшая одноклассница, с которой мы друг друга, мягко говоря, не очень уважаем. А тут: «Привет, дорогая, как твои дела, как успехи». По опыту, наверняка она внезапно чего- то добилась – хотя бы, может, вышла замуж – и теперь ей надо похвастаться. Иначе зачем меня поминать-то всуе, на ночь глядя, вот скажи?

– Ну, я иногда откапываю ненужных людей, когда они вдруг становятся нужными. Смотрю страницу, узнаю все новости, задаю вопросы по теме, имитирую интерес.

– Фу, – поморщилась я.

– Не мы такие, жизнь такая.

– И что, неужели это работает?

– Люди любят, когда ими интересуются.

Вернулись в купе, свет включать не стали. Дверь открыли пошире. Попросили у проводника чаю.

– А ты часто ездишь в Питер?

– Как-то так… получается, – пожала плечами я.

– Меня домой уже не тянет. Да и не к кому, по большому счету.

– Наверное, ты уехал давно, друзья все в Москве. А у меня все в Питере остались. По школоте я тоже не скучаю. За редким исключением.

Проводник принес чай. Поставил на стол. Захлопнул дверь. Голоса в темноте.