Острая кромка

– Хочу, к сожалению, но не смогу. Завидую тебе, – честно призналась я.

– Поехали тоже?

– Не издевайся, пожалуйста…

– Ну, да. Извини.

Он, как и я, часто вспоминает наше лето в Симеизе – скучает по своему городу, как по родному человеку. И мы говорили про Симеиз. Я, сонно улыбаясь, а Миклош, наблюдая бурную жизнь Бангкока за бортом такси.

– Но ты не волнуйся: я передам Азии твой привет, помочу ножки в океане, наемся фруктов…

– Вот же ты, а!

– Я стараюсь.

Пожелав ему мягкой посадки, я встала с кровати, надела халат и вышла на балкон курить. Есть в жизни такие моменты, которые хочется прожить вдумчиво, медленно, размеренно дыша. Дима про такие моменты писал, что их «хочется подчеркнуть красным фломастером. Например, выкурив сигарету».

Странное дело, какие бурные у меня случаются диалоги со всеми людьми, которых по разным причинам больше нет в моей жизни. Из-за этой привычки мне порой кажется, что я живу в каждом моменте собственной жизни одновременно.

Щелкнув шпингалетом, я со скрипом открыла пыльное окно балкона. Потуже затянув пояс халата, достала из пачки сигарету, закурила. Мне нравится это странное ощущение, когда ты что-то делаешь не так. Должна ведь спать – а куришь на балконе. Хорошие девочки себя так не ведут. И не выходят на балкон в минус один, в одних домашних тапках и халате.

У меня был одноклассник Витя Марганец. Такая фамилия. Он страшно нравился мне в одиннадцатом классе, хоть это и было очень странно: я девочка с балетным прошлым и пятерками, а он скейтер, который толком в классе ни с кем не общался, ходил с модной стрижкой, но весь какой-то нескладный, не отсюда. Мы мало общались в школе, и только однажды, уже будучи студентами, поехали школьной ватагой на дачу, и там отбились от стаи, целовались в пять утра, оба сонные. Потом забыли, и в целом мне стыдно за свое тогдашнее поведение.

Но правда в том, что я часто захожу на его страницу Вконтакте и слушаю его музыку. Мне нравятся почти все песни, я немедленно скачиваю их к себе в плеер. А Витя живет и не знает о том, что он вот уже 10 лет является для меня незаменимым источником обновлений плей-листа.

Скоро я влюбляюсь в его песни до такой степени, что уже не помню, где услышала их впервые, и они становится моими, что-то значат для меня, напоминают о каком-то периоде, когда я их слушала по кругу. Я часто думаю об этом. Витя живет и не знает, что он до сих пор присутствует в моей жизни и влияет на меня. Он не в курсе.

Я прихожу в «Квартиру 44» на Малой Якиманке, где бывала в первый год с Ваней, когда мы еще были вместе. Спустя три года я знаю, что хозяина заведения зовут Коля, и он дважды ломал ногу, когда Вика Рябинина – Юлькина подруга и просто талантливая певица – пела «Рааааскуд-рявый, клен зелеооный весь резной!..». Впервые услышав об этом, я посмеялась. Потом посмотрела, как Коля отплясывал с Викой на сцене под эту песню на очередном ее концерте, который мы слушали с Юлькой и ее мужем, – и заинтересовалась, сам ли он ломал ногу или ему помогал Викин муж (красавец грузин Ираклий).

Моя Москва полна хорошей музыки, которая происходит здесь и сейчас. Музыка как процесс мне определенно нравится. Иногда до слез, а иногда до плясок – как на концертах Yellow Mellow, на которые мы теперь уже традиционно ходим вместе с Наташкой и Оичем.

И думаю, что «моя Москва» – это название для хорошего цикла записей.

Типа. Моя Москва полна гостей из будущего. Потому что этот город не позволяет жить прошлым и быстро смывает ливнями всех неуместных, как меню с меловой доски в кафе на побережье. А необходимых втирает, как соль.

Скоро будет год как мы с Наташкой дружим не разлей вода. И если бы кто-то сказал мне тогда, что я буду вот ее вот так сильно ценить, то я бы не поверила. Не знаю, почему. Но конкретно в этой истории – это Наташа первой все поняла про нас.

А я два года назад так же поняла и познакомилась с Дашей, которая сидела одна в кафе, когда я мечтала выбросить дурацкую книжку. Теперь Даша говорит, что если бы ей кто-то тогда сказал, что спустя два года она будет звать в Царицыно вот эту ненормальную (то есть, меня) гулять, она бы тоже не поверила.

Моя Москва полна покоя. В мире живет очень ограниченное число людей, которых я рада видеть или слышать утром. Тем более – по дороге на работу, когда я иду через парк, слушаю музыку и наблюдаю за облаками через просветы в кронах деревьев. Для этих 20 минут пешком до метро и до офиса я бы приобрела шапку-невидимку. Да избавит она меня от дежурных разговоров со встречными коллегами.

Впрочем, в остальное время люди мне приятны. В одно воскресенье, например, мы с моей толстой кошкой Рыськой лежали на диване и лопали мыльные пузыри, которые выдувала над нами Наташка. Отличное было утро.

От «Юго-Западной» до «Охотного ряда» 25 минут пути, от «Театральной» до «Речного вокзала» еще 20. За год этого пути туда-обратно столько всего перечитано. В эту пятницу, тринадцатого прочла еще одну важную фразу: «Господь не любит только боязливых». Все логично. Бог есть любовь, а боящийся, по словам Писания, в любви не совершенен. Да и вообще: когда тут бояться с такими темпами? Жить надо, больше ни на что времени не остается. И ведь как-то оно устроится.

Моя Москва полна звонков. Их география довольно обширна, и я чувствую себя цыганьем, гадая на картах городов и стран на удачу.

Я позвонила бабушке во Львов. Она уехала с подружками в Золочив в паломничество, смотреть на открытие новой церкви. Ей было некогда говорить, потому что все звали ее фотографироваться. Меня окружают одни только звезды.

В общем, на картах моих городов можно нагадать только – что все всегда перемелется и у всех будет хорошо. Потому что в жизни по-другому не бывает.

Однажды ветреной ночью я вышла на балкон, чтобы закрыть окна. Щелкнула шпингалетом и с долей иронии подумала: «И потянулись года…»

Я вспомнила время, когда еще жила в Петербурге – от встречи до встречи с Ваней. Когда он приезжал, я будто открывала внутренние окна, и дышала во всю грудь, и счет всегда шел на часы. Когда он уезжал, я закрывала окна, пытаясь сберечь тепло. Мы брали билеты на поезд всегда так, чтобы приехать к пяти утра, а уехать глубокой ночью. Мы считали дни в разлуке. Мечтали разбить часы, когда мы были рядом. Мы любили так отчаянно, и так спешили соединиться. Я плакала каждый раз, когда он уезжал, и пока его не было рядом, казалась себе полупрозрачной.

И вот я живу в его городе – о чем столько лет мечтала. Живу одна. И не кажусь себе половинчатой. Больше. Москва научила меня ждать – спокойно, не дергаясь. Просто ждать, не выпадая из жизни, не растворяясь в едком тумане повседневности. Ждать и действовать. Спокойно. День за днем, капля за каплей, как дождь выжимает лужи из туч.

Под балконом на детской площадке визжала ребятня. Они бегали, поскальзывались, смеялись. Я смотрела на них и думала, что главное отличие детства от зрелого возраста не в том, что «золотая пора, беззаботность» и все эти прочие пошлости. Просто в детстве я все время знала, что через год все будет совсем по-другому, и было до дрожи интересно узнать – как? Как же оно будет через год, два и три?

Я захлопнула окна на балконе точно так же, как в прошлом и как в позапрошлом году тоже, не исключая, что через год буду захлопывать ставни тем же жестом, в этой же квартире. Стояла и смотрела, как по лужам Москвы бродит дождь-многоножка. Здесь он действительно идет – из одного района города в другой.

Всю осень я слушала La Plage Яна Тирсена, ходила в резиновых сапогах, волнуя лужи, и мой путь освещали рыжие фонари вместо солнца. Я представляла, как ласковый океан жизни лижет мне ноги, пока я сижу босая на его берегу. И думала, что пусть будет эта осень. Время, когда я варю какао и с шумом вдыхаю сырой прозрачный воздух, который пахнет прелой листвой и выстуженными набережными Петербурга. Гранитными, шершавыми, такими родными. Я могла оказаться где угодно, стоило лишь закрыть глаза. И могла быть здесь и телом, и душой.

Закрывая за собой дверь на балкон, я подумала, что скоро на Москву рухнет зима: белая, многотонная. Все будет, как всегда, и в то же время – совершенно иначе. Как это всегда бывает в жизни. Вот ты идешь – вроде все тот же, по той же улице вдоль своего дома. Но люди вокруг тебя уже другие, и мысли другие, и планы, и события. Ты понимаешь, что все совсем не так сложилось, как ты ожидал, когда шел по этой улице год назад, а может, больше. От этого одновременно страшно и хорошо. Так просто есть, и все, и никуда не денешься. Это просто жизнь.

Мы просто здесь живем. Все. Одновременно.

Послесловие

Памяти Димы Шостака

В основе этой повести реальные события и люди, но их имена и истории изменены так, что любые совпадения можно считать случайными.

Сохраняя за одним из героев имя Дима, я не ставила перед собой цели рассказать историю Димы Шостака, поскольку она мне не известна. Мы встретились случайно, случайно обменялись парой фраз – и, в целом, вот и все.

Я верю, что некоторые случайности действительно случайны. Закономерными бывают только наши мысли о них.

И в то же время, каждый из нас влияет на жизни других людей гораздо сильнее, чем мы можем себе представить. Смерть любого из нас может стать потрясением для кого-то. Но потом она забудется, потому что текущие события сильнее памяти.

Я хотела бы, чтобы Дима жил дольше, знал больше и дописал все свои рассказы до конца.

Эта повесть с его живыми словами – единственное, что я могу сделать теперь.