Сказки города Н. Часть первая – По кромке зла

– Нет! – выкрикнула тетка. – Она на самокате сюда приехала! Вот! Ну, что молчите? Язык съели?

Лида и впрямь оторопела от этой несусветицы. Непонятно даже, чего тут было больше – наглости, тупости, отчаяния?

И тут кто-то у нее за спиной рассмеялся в голос. Она обернулась. Девушка с пушистыми светлыми волосами стояла за ней, лицо она закрыла тонкими, в серебряных кольцах, пальцами и смеялась самозабвенно.

Лида тоже начала хохотать в голос. Тетка побагровела. Девочка притихла и волчонком уставилась на взрослых. А потом вдруг схватила с ленты-транспортера йогурт в баночке, причем не свой, а как раз Лидин, и швырнула его об пол. Полетели брызги, попали Лиде на голые ноги (слава Богу, что юбку надела, а не джинсы, как хотела вначале), – и тут кассирша обрела голос и потребовала от матери убрать и себя, и дитя из магазина, иначе ей придется вызывать директора и составлять акт.

– Скажите спасибо, что женщина еще не оплатила покупку, а то пришлось бы вам ей деньги отдавать! – заявила она тетке.

К месту происшествия уже торопились охранник и уборщица.

Тетка вытащила дочь из тележки и, заслонив ее своим телом, отругивалась, оплачивая покупки. Угроза вызвать администратора подействовала как хлыст, спустя пару минут их и след простыл. Кассирша начала извиняться, сама даже хотела пойти за новым йогуртом, но Лида махнула рукой.

– Хорошо, что стаканчик маленький. – сказала она, – вот была бы хохма, если бы я взяла тот, который хотела вначале, трехсотграммовый.

И снова засмеялась. Девушка, стоявшая сзади, покачала головой.

– Хорошо, что она до моей еды не дотянулась.

Лида и кассир посмотрели на ленту. Там лежали два литровых «животика» – один с кефиром, один с молоком, двухсотграммовая банка сметаны, такая же – с ацидофилином, и пластиковая емкость с неплотно закрытой крышкой, из кулинарного отдела, с холодцом. Да, уж, любую выбирай – не ошибешься.

Отсмеявшись, благо народу в магазине почти не было, да и вторая касса открылась, Лида и девушка вместе вышли на улицу.

– Светлана, очень приятно. – девушка протянула руку и улыбнулась виновато. – Не сердитесь, что я вот так, лезу со знакомством…

Лида пожала тонкие пальцы, покачала головой.

– Не смущайтесь, право, это не страшно. Я – Лида, живу неподалеку, вон в том…

– А я знаю, – перебила ее девушка, и смутилась. Какая интересная улыбка у нее, виноватая, но она так украшает, она словно освещает лицо, и что-то детское проглядывает, незамутненное. – Я вас знаю, вижу часто.

Лида вздернула брови непонимающе. Девушка заторопилась объяснить.

– Я на дому работаю, я что-то вроде журналиста, но не по новостям, я о музыке пишу, о театре…. Я вас из окна часто вижу.

Лида нахмурилась, недоумевая, где может жить эта Светлана, лицо ей было не знакомо.

– Что-то я не соображу…

– Я у Николая живу, над вами. Сняла у него две комнаты, недавно, с месяц назад.

– Те две, что с балконами?

– Нет. Ту, что у кухни, и другую, просто с окном которая, без балкона.

– Странно. Он всем втюхивает балконные. Они и получше…

– …и подороже, – закончила за нее Светлана. – Он и мне предложил, но я отказалась, я боюсь в таких комнатах спать. И жить в них боюсь.

– Почему?

– Не знаю. Страшно.

– Так третий же этаж, никто не полезет.

– Я не этого боюсь.

Лида притормозила, взглянула с интересом. А ей, похоже, к сорока, она только на вид – девочка девочкой, а глаза вон какие измученные… и морщинки под глазами, и на лбу…. И руки. Ну да, ни маникюра, ни макияжа, серебро на пальцах и в ушах – вот ничто внимания и не привлекает, но если присмотреться – возраст все же виден.

– Значит, не чужих боитесь…..

– Свои хуже чужих, – тень улыбки скользнула по лицу Светланы, волосы, рассыпавшись, закрыли бледное, чуть ли не прозрачное лицо. – Я и себя боюсь… иногда…

«Ну, вот!» – подумала Лида. – «Они меня как специально находят. А у нее что случилось? Чем я ей помогу? Впрочем, неважно, я привыкла. Чем смогу, как говорится, только бы не любовь, но на любовь вроде не похоже…».

Она коснулась плеча новой знакомой.

– Будет страшно – приходи. Где живу – знаешь. И не стесняйся. Вечерами я дома всегда, так что твоя главная задача – дотянуть до вечера. А сейчас, прости, я тебя брошу, вон моя начальница идет – ко мне в гости. Пойду встречать. А ты не унывай. Увидимся.

Вообще говоря, это было странно, и в первую очередь, самому Николаю. Он не рассматривал семейные пары и одиноких девиц в качестве квартирантов. Первых – по той причине, что воспоминания собственные до сих пор давили на психику, а вторых – потому что те редко были настолько щедры, чтобы поддаваться на его уловки с двумя комнатами. А если велись на них, то редко были действительно одинокими, и в итоге в квартире, сданной одному человеку, поселялись двое, и к ним еще и начинали ходить гости. Кроме того, в последнем случае, нервничал не только он сам, но и его периодически менявшиеся «Аллочки».

А тут – как затмение нашло. Свету Николай, если честно, просто пожалел – как брошенного котенка, как нищего безногого, застигнутого проливным дождем, как жалеют увечных, больных детей, когда что бы ты ни сделал, ничто всерьез муки не облегчит, разве только чуть утешит. «Сделай хотя бы это» – говорят в таких случаях. Вот и дядя Коля сделал, что мог – сдал две комнаты практически по цене одной. Пожалел. И альтернатив на тот момент особо не было, и комнаты она просила не большие, с балконами, а маленькие. Большие категорически не хотела, сказала высоты боится, хотя какая тут высота, и причем она вообще – можно же на балкон и не выходить. А с другой стороны, зачем брать с балконом, если туда не ходить – где логика? И он подумал вдруг, что может и хорошо – эти две, балконные, постоят, отдохнут от жильцов, а эти две, закрытые, наоборот, проветрятся, Светлана их приберет, обиходит. А то и впрямь получается – две все время в пользовании, в износе, а две другие – пылью зарастают. Надо иногда менять их местами.

Гостей Светлана обещала не водить, шумных вечеринок не затевать, сказала, что не пьет, не курит – по здоровью. Сказала, что сердце больное – по ней похоже, тонкая – дотронуться страшно, вдруг переломится; и кожа бледная, словно у покойницы. Волосы только хороши – светлые, пушистые, как гало, вкруг головы. Красивые волосы.

Лариса пыталась возражать вначале, а потом, когда, наконец, увидела новенькую – это случилось в день поминок мужа Ираиды Львовны, величественной дамы, жившей этажом выше над Николаем, тоже в четырехкомнатной, так только рукой махнула. «Блаженненькая она, жиличка твоя, – сказала она Николаю, – такие долго не живут».

И накаркала – и года не прошло, как Светлана погибла. Выпала из окна маленькой комнаты, той, что рядом с кухней. Правда, потом сказали, что умерла она еще до того как упасть на землю – от сердечного приступа. Вроде как, когда он начался, она к окну бросилась, чтобы воздуха глотнуть, раму открыла настежь, лето, душно было, она ее рванула, высунулась, вроде как не в уме была, не понимала, что делает, ну и не удержалась, рухнула вниз. В полете и умерла. Упала уже мертвая.

– Довела девку Ираидка, карга злобнючая! – прошипела сплетница Валя, узнав о несчастье. – Чтоб тебе пусто было, черная вдова, горе ходячее, королева тьмы, тьфу тебе на голову!

И перекрестилась истово.

Лиды в тот год в городе почти не было. Она уехала в очень долгую командировку, в Сибирь, на самую границу с Монголией. Ее давно влекли к себе древние раскосые куклы и шаманские культы тех пределов, и когда появилась возможность поработать в одном из музеев – она бросилась бить челом бабе Люсе. Людмила Мелентьевна за годы беспорочной службы связями обросла могучими, крепости невиданной, поэтому, хоть городок их и был несколько в стороне от магистральных путей и благ цивилизации, но имя ее много в научном мире значило, ей пошли навстречу.

Уезжала Лида ранней осенью, стоял сентябрь, тихий, напоенный ароматами поздних трав и цветов. Было все еще жарко днем, и мелкая речушка, обвивавшая тонкой вязью границы пустыря, еще гнала поверх песка да камней легкую, чуть теплую волну.

Они со Светланой долго бродили в один из последних дней перед Лидиным отъездом вдоль речки, сидели на отлогом берегу, болтали ногами в воде. Света была грустна, ее явно печалил отъезд соседки.

– Не унывай. Я ж не навсегда.

– Я знаю.

– Хочешь, я тебе ключи оставлю? По крайней мере, будешь отдыхать от звезды нашей, от Ираиды Львовны. Она себя, как там, прилично ведет?

– После твоего вмешательства – да. Притихла. Ходит только еще тяжелее. Наверное, специальные какие-то тапки купила. На чугунной подошве.

Лида засмеялась.