Сказки города Н. Часть первая – По кромке зла

Она потянула носом. Все-таки удивительно, аромат мужской, а в пирамиде сплошь цветы, штук двадцать, наверное, разных, просто буйство какое-то! Один раз Аля перечислила их все, на память, а сын, Вадик, засмеялся и сказал «фу, цветочный магазин, зачем мужику такое», а она ему ответила, что он ничего не понимает, маленький еще. И мужику это и впрямь ни к чему, а вот мужчине – в самый раз. И да, это цветочный магазин, тот, куда этот мужчина пришел. Пришел, чтобы купить самый роскошный букет для любимой женщины, и вот этот аромат – это и есть тот самый букет. Другими словами, это аромат мужской, но он для того мужчины, у которого в жизни есть женщина, к ногам которой можно бросить не то что букет, а весь цветочный магазин. Но вот парадокс – если мужчина на такое неспособен, то и женщины такой в его жизни никогда не будет. Подобное, мол, к подобному. Вадим тогда аж осел после этой отповеди, да и Олег тоже как-то попритих. А она, Леля, остро позавидовала тогда Алевтине. Ее свободе и умению говорить такое. Она, Леля, так не может. Послать на три буквы семиэтажным может, а вот так – нет.

Аля хлопнула по столу ладонями:

– Глашка – авантюристка, понимаешь? Любительница острых ощущений. Жадная, страстная, любопытная. В ней очень сильно животное начало. Как в тех мужчинах, про которых теперь все пишут, что они мачо. А кто такой мачо? Гора мышц, звериная грация и набор примитивных инстинктов вместо хороших манер. Квинтэссенция животной красоты и сладострастия, сдобренная – в лучшем случае! – хитростью и смекалкой. Тарзан из порнофильма – вот идеал современности. Женщина – то же самое. Взгляни на все эти уколы красоты, силикон во всех местах. Надувные куклы из секс-шопа. Губы рыбки гуппи – мечта фанатов орального секса. Даже спрашивать не надо, нравится ей это или нет, и насколько она в этом профессиональна. И так видно. Сегодня идеал для людей – животные. Котики, пантеры, кролики… зоопарк в борделе. Посмотри рекламу, посмотри видеоклипы. Да что там, клипы. Посмотри современный балет! Все эти шпагаты промежностью наизнанку. Порно ин колор. И это тотально.

– Не перегибаешь ли палку, девушка?

– Нет. Сейчас найду тебе, вот. Даже сохранила себе, как зеркало эпохи. Сама взгляни.

И Аля сунула ей под нос планшет. На экране девочки – в возрасте от 5 до 7 лет – танцевали под зажигательную латину. Видео называлось «как танцуют знаки зодиака», парочка девиц, правда, были вполне приличны, но они явно не брали уроки танцев. Большинство же, видимо, ходило в какие-то кружки или студии, они все как на подбор были в нарядных платьях или даже танцевальных костюмах и выдавали такое!

– Вихляются, как проститутки привокзальные, – сморщилась Леля. – Вот эта в красном, вообще кошмар. Если она в пять так танцует, что из нее будет к пятнадцати?

– Что ты сказала, то и будет, – отрезала Аля. – Сначала на уровне чисто подражательном, имитацией движений, а потом и мозг подсоединится. Знаешь, почему сейчас народ так катастрофически тупеет? Потому что пижамные штаны носит. Подштанники и трусы семейные, которые они длинными шортами величают. Идут нечесаные, мятые, штаны эти пузырями растянутые, безразмерные. И волосатые задницы торчат. Все жду, когда они, как коровы, начнут по-большому прямо на ходу ходить.. не останавливаясь…

– Думаешь, это связано?

– Ты никогда не задумывалась, почему самые светлые мысли приходят во время уборки квартиры?

– Нет. – Леля наморщила лоб. – Погоди, а ведь и правда….ну да, точно, так и есть.. А почему?

– Потому, что упорядочивая пространство вокруг себя, ты упорядочиваешь и пространство в себе. Хаос внешний создает хаос внутренний. И наоборот. Когда человек в депрессии, в сомнениях – у него все раскидано, разбросано…

– И все ломается – я проверяла.

– Когда ломается – это значит, судьба теряет терпение.

– И что будет тогда?

– Тогда будет пинок. Под зад. Чтобы ты побыстрее поменял что-то.

– Что?

– Не знаю. Смотря по ситуации. Себя, жизнь. Работу, семью, город. На что тебя хватает в данный момент. Поменяется одно, за ним другое потянется, и так и пойдет цепная реакция. Просто нужно чтобы она началась. Нужен катализатор. Пинок. На бытовом людском языке это называется «у нас проблемы» или «у них неприятности».

– Например?

– Несколько аварий подряд на ровном месте…. Или одна крупная… болячки.. больница… протечки, завалы на работе… у меня была одна коллега, ездила классно, такая просто гонщица. Не поверишь, говорит, каждый день выезжаю из двора, и там сразу перекресток и светофор. И вот последние три года – во сколько бы я ни выехала, стоит мне вывернуть, моментально загорается красный свет. Утром, днем, ночью, в любую погоду, не важно – красный, и все.

Аля замолчала, провела рукой по глазам, сжала руки в кулачки. Леля погладила ее по руке.

– И что было дальше?

Алевтина усмехнулась, не открывая глаз.

– Не поверишь. Попала в аварию, потом в другую, потом больница, потом через пять лет еще больница. Потом ее начали щемить на работе не по-детски. Ушла. Машину пришлось продать, денег не было ее содержать. И вообще денег не было. Потом нашла какую-то работу, с небольшим окладом. На дому. И начались чудеса. Парадоксальным образом стало хватать от зарплаты до зарплаты. Оказалось, что из одежды и ничего не надо, и все есть, а все потому, что не стало денег шляться по торговым центрам и супермаркетам. Оказалось, что есть много удовольствий, которые не стоят ни копейки, например, аромат сирени, или облака на закате, похожие на креветок. Оказалось, что здоровье действительно дороже любых денег. И что счастье вполне может быть не мгновением, а стилем жизни. А на том светофоре для нее теперь почти всегда горит зеленый, когда бы она ни шла. Представляешь?

– Ты плохо выглядишь, – вдруг ни с того, ни с сего ляпнула Лелька. И сама испугалась.

«Что это со мной?» – мелькнуло в голове. – «Я же не собиралась это говорить. Зря я так».

Аля поморщилась.

– Устаю. Вроде ничего не делаю – а устаю. На ровном месте. Руки-ноги ледяные все время. Лихорадит. Температура как при бронхите – 37 и 5, ни туда, ни сюда. Как простуда затяжная. Может, после пневмонии вылечиться никак не могу, а может, и впрямь устала.

– А может, надоело тебе, наконец, по чужим углам скитаться? Давай, я с Олегом поговорю. Ну нельзя же так. Может, мы с ним к твоей сестре съездим? Разделим через суд, в конце концов. Не хочет размениваться – пусть деньгами отдаст. Олег добавит, купим тебе хоть однушку, если не хочешь слишком сильно быть ему обязана. Будет пусть маленькая, но своя. Зачем ждать так долго?

– Потому что приз для Глаши – вся квартира. Все четыре колеса, в смысле – комнаты. Ради этого я потерплю. Ну и в память о том дне на могиле отца.

– Ты копыта отбросишь, пока дожидаешься! – Неожиданная грубость стала неожиданной и для самой Лельки, она покраснела и насупилась.

Аля даже не вздрогнула.

– Глашка останется. Ты помоги ей, пожалуйста. Мало ли что. Не бросай. Она хорошая. Пусть там глубоко это где-то запрятано, но она хорошая девочка. Ее, знаешь, обхаживают там. И балуют. Из-за этого ее изъяна.

– Тяги к мужчинам, ты имеешь в виду?

– Именно. Ее даже берегут. Помнишь у Куприна, в «Яме»?

Леля нахмурилась. Куприна она не читала. И про книгу такую не слышала. Аля встала, вышла в коридор, достала темно-зеленый томик из книжного шкафа.

– Вот он. Я не буду тебе зачитывать, не бойся. Достала – просто показать. Роман одного из величайших художников слова. О публичных женщинах в публичном доме. Их жизнь, их нравы, боль и обиды. Люблю нежно. И роман, и Куприна. О нем сегодня не помнят, а эту вещь – не вспоминают совсем. Потому что здесь нарисовано то, что когда-то было только одним из кусочков общества, закоулочком, а теперь это – все общество целиком. Сверху донизу. Публичный дом. Помнишь Мэрилин Монро с ее «лучшие друзья девушки это бриллианты»?

– Ну, это же была шутка! Или нет?

– В каждой шутке лишь доля шутки. А все остальное – правда, и потому в прежние времена ее доверяли оглашать только шутам. Остальных она приводила либо на костер, либо на плаху. А в лучшем случае – в сумасшедший дом.

– И что в этой книге? – Лелька ткнула пальцем в томик. Она хотела вернуть разговор из общих дебрей к конкретике, боялась, что Алю сейчас унесет, как не раз бывало с ней в последние годы их брака с Олегом. Собственно, из-за этого брак, в итоге, и развалился – превращение жены из тихой хозяйственной мышки в пророчицу оказалось не по силам господину Завалишину, и он капитулировал. Сначала просто сбежал в недостроенный дом, а потом, решившись достроить, встретил Лелю. И понеслось.

– Если вкратце, есть там некая Паша, в этом публичном доме, о котором роман написан. Она больна, Куприн рисует ее недуг как начало безумия, и пишет, что именно эта болезнь заставляет ее искренне и жадно отдаваться любому мужчине, кто бы ее ни выбрал. И что якобы в бордель она попала добровольно. Хозяйка ее из-за этого недуга балует всячески, оберегает. А Паша зарабатывает так много, что ее к обычным гостям даже и не выводят, она, как говорят теперь, ВИП-вариант. И что интересно, многие из ее постоянных клиентов в нее даже влюблены, пусть и на уровне «ниже пояса». А сама она в обычной жизни – добрейшее существо, бессеребренница, мягка, приветлива, и очень старается наладить дружбу с товарками, которые ее несколько презирают за это невольное сладострастие.

– Ты хочешь сказать, что Глаша больна психически?

– Это вряд ли. Она слишком рассудительна для этого. Но, уверяю тебя, те же эскортницы, те, что зарабатывают бешеные бабки, они – все как Паша. Точнее, как Глаша. Без искренней любви к тому, чем занят, успеха не будет. Это аксиома любого бизнеса. Да и любой жизни, в принципе.

– Это, как с зеленым светофором? – Леля, кажется, начинала понимать, зачем Аля все это рассказывает. Хочет обелить дочь. Нет, не обелить, просто дать понять, что Глаша в порядке, и что она живет так, как она хочет и может и не надо ей мешать.

– Угу. Видишь ли, с определенного момента, мы, лицемерные существа, начинаем помнить только то, что долг детей – помогать родителям, но забываем, что долг родителей – не мешать детям. Отпустить их. Иначе они так никогда ничему и не научатся. Глаша молода, она вполне может вернуться к нормальной, моральной жизни..

Леля засмеялась. Алевтина погрозила ей пальцем, сделав «страшные» глаза.

– Помоги ей, Лель. Не оставляй ее. Олег ей не помощник, Вадик – тоже. Они – мужчины. Ты помоги, если что. И не говори им, не надо.

– Даже не собиралась. Ни сейчас, ни потом. И не скажу. А ты по врачам пройти не хочешь? Что-то больно мрачны твои речи.

– Я там уже была. Пока – ничего серьезного. Будет плохо – я тебе скажу. А речи… Под Богом все ходим, Лелик… сегодня есть мы, завтра – нет. На улицу вышел, на остановку встал, и тут пьяный мачо не ту ногу на педаль поставил – и остановка всмятку, и ты туда же. А ничто не предвещало. Дорогу переходил – и не перешел. Примеров – бездна. Утром встал – вечером лег, насовсем. Как там говорил Воланд на Патриарших: «Плохо не то, что человек смертен, плохо, что он внезапно смертен, вот в чем штука». Поэтому и прошу – пригляди за ней. Она хорошая девочка. Вон – и деньги, и по дому, и массаж мне делает безотказно. Ноги, шею. Шея очень болит последний год, и крестец еще. Сижу много. И стою. А уже нельзя после пятидесяти. После пятидесяти – или ходить, или лежать. Стоять, сидеть – противопоказано.

Аля повертела солонку в руках, поставила, снова взяла в руки.