Сказки города Н. Часть вторая – Я тебя никому не отдам

– Ну, я же не могла ей про ребенка там рассказывать, и по телефону не хотела… И вообще, я же хотела сначала тебе все рассказать… я сказала, что я ей письмо напишу, от руки, и все объясню. И она мне тоже, на кресте… у нее такой странный крестик, мне показалось, он волшебный. Ну, в смысле, он такой старинный, как из сказки… такие, наверно, у колдуний бывают…

– У колдуний крестов не бывает, – улыбнулась Зоя. – Они же нехристи, наверное.

– А он и не похож на обычный. Он… как будто из совсем древних времен.

– Соглашусь с тобой, – Аля нежно обняла дочь за плечи. – А вам, Зоечка, скажу – если Леля вам предлагала работу, будьте уверены, это вполне серьезно. Она строитель, она профи, она умна и проницательна. И очень отважна. Бог таких любит. Если вы хотите покончить с вашим этим борделем, развязаться с ним – вам стоит поехать с нами.

– С вами? Куда?

– К нам, в Н-ск. Ну, где мой бывший муж и Леля сейчас живут. Поедем все вместе, втроем.

Глаша всплеснула руками.

– Мам, ты что, не слышала меня? Я же сказала, я не могу…

– Твой отец ребенка поймет, я думаю, и потом ты уволишься, и уедем. Разве ты не можешь взять отпуск, ты же не можешь работать… – она помедлила, – по своей… ммм… параллельной специальности?

– Работать тем, что вы называете «ммм», она не сможет, – вмешалась Зоя. – Но и уехать – тоже. У нее есть официальный профиль – массажист, с ней заключен трудовой договор. И отпуск у нее не раньше мая, график уже подписан. За свой счет дни она взять может, но пока чисто теоретически. Я-то подпишу, но надо мной есть еще начальство. Оно может возражать. Поэтому ей надо быть здесь и надо где-то жить. В больнице она жить не может. Ираида ваша ее не знает, и если Глаша не будет таскаться к ней, и будет держать язык за зубами, то и не узнает. К тому же, это временный вариант, все равно надо будет искать что-то понадежнее.

Аля нахмурилась.

– Но почему? Почему?

– Есть свои правила. Их нарушать нельзя. Она нарушила. Дважды. Если она сейчас исчезнет до того, как ее отпустят, по согласованию, официально, она будет считаться нарушившей трижды. Это карается. Иногда смертью. Я не шучу.

Повисла тишина. Аля сидела с белыми, как бумага, губами. Она даже говорить не могла, только рот открывала, словно рыба, выброшенная на песок, и судорожно хватала воздух. Глаша прижалась к ее плечу. Зоя встала, прошлась по палате, откашлялась.

– Алевтина, послушайте. У меня есть союзники. Они достаточно могущественны, чтобы справиться с ситуацией, но вы должны слушать меня беспрекословно. Обе. Вы вызываете Лелю и уезжаете с ней. Глаша сидит здесь, в больнице. Тихо, аки мышь. Я занимаюсь тем, что выясняю, как ее вызволить. Это все. Теперь берем себя в руки, утираем слезы, говорим друг другу «до свидания» и расходимся в разные стороны. Глаша остается здесь, в больнице, я везу вас домой.

Аля испуганно смотрела на Зою снизу вверх.

– А если заявить, ну в органы… правоохранительные… они же…

– Вы хотите на тот свет вместе с дочерью? И еще меня прихватить? Тогда я вот прямо сейчас выхожу и валю до ближайшего аэропорта. И лечу первым же самолетом в первом же попавшемся мне направлении. И отправляю откуда-нибудь по почте заявление об увольнении по собственному желанию. И даже отказываюсь от денег, даже если они мне и полагаются. А вы идите. Куда хотите. Хоть к ментам, хоть в ФСБ. Но тогда проще открыть окно, обняться, и вдвоем – вниз. Вниз головой. Прямо сейчас. Хотите?

Аля затрясла головой.

– Но почему я не могу остаться здесь до завтра, до вечера? Палата же оплачена. Я позвоню Леле, она приедет сюда за мной. Я боюсь, что…

Зоя прервала ее.

– Нечего бояться. Пока Глаша сидит здесь на сохранении официально и законно, с больничным листом – ее никто не тронет, и ее никто не будет искать. Потому что и так знают, что она здесь. А значит и к вам не придут ее искать. А более ни для чего вы не нужны. И не надо лишних разговоров и явлений посторонних личностей. Вы едете домой, Леля едет к вам туда. В конце концов, может, вы об этом еще до Нового года договаривались, кто знает? Напишите ей, что ждете ее приезда. Что это важно. Только на всякий случай не рассказывайте подробности. Она же клялась на кресте – и вам, и Глаше. Пришло время выполнить обещанное. Так и скажите ей.

Крыть было нечем. Глаша безропотно собрала вещи, обняла маму, поцеловала ее и, не говоря ни слова, не оглядываясь, отправилась к себе в общую палату. Зоя помогла Але собрать пакет с остатками еды, та настояла забрать все, что еще можно было съесть и доесть, потом они вернули ключи, Зоя подписала необходимые бумажки, и они спустились в машину. Зоя и в этот раз умудрилась заехать во двор больницы бесплатно. Дежурным был тот же, вчерашний дядька, он, видимо, запомнил ее «Чероки» и поднял шлагбаум даже раньше, чем она опустила стекло, чтобы спросить, сколько будет стоить заехать на территорию без пропуска на пару-тройку часов. Когда выезжали, Зоя притормозила и таки всучила ему купюру. Он взял шутливо под козырек и пригласил бывать почаще. Она ответила «Упаси Господи!», оба рассмеялись, и Зоя вдавила педаль газа. «Чероки» вылетел пулей на дорогу, развернулся через двойную сплошную и понесся к дому Алевтины.

– Хулиганите? – Аля покачала головой неодобрительно, и одновременно, с плохо скрытым восторгом.

– Рисуюсь, – хмыкнула Зоя. – Стресс снимаю. Не обращайте внимания.

– А если остановят?

– Заплачу штраф. А для чего правила, если их не нарушать? Только не читайте мне мораль. Я тоже нервничаю. Стресс надо выплескивать, воду сливать, пар стравливать. И потом – дорога пустая. Никого. Я же не посреди толпы машин развернулась и не на пешеходном переходе. Знаю, это плохо. Но я так езжу раз в год, по обещанию.

Обе замолчали. «Чероки» свернул во двор. Около подъезда, где жила Алевтина, все парковочные места были заняты. Зоя проехала чуть вперед, развернула своего Буцефала[9 - Буцефал – конь Александра Македонского. Здесь – в переносном смысле.] на площадке для мусора, выдвинула нос машины так, чтобы никто не перегородил ей выезд, заглушила мотор и включила аварийку.

– Вы почти дома. Пойдемте, донесу пакеты, удостоверюсь, что с вами все хорошо и вы точно дома, и тоже – домой. А вы пишите Леле, пусть едет сюда. Приедет – дайте мне знать.

Пока Зоя ехала к себе, позвонила Глаша. Запинаясь на каждом слове, она сказала, что ей страшно здесь быть, все равно страшно, и что на квартире у Николая ей было бы не в пример спокойнее. Там ведь если что, можно вообще не выходить никуда. И соседи вокруг, и все всех знают. Здесь в больнице слишком много народу. Она понимает, что никому не нужны лишние проблемы, но все равно страшно. Зоя хмыкнула.

– Ты, Глашунь, так говоришь просто потому, что у Николая ты уже жила, и там тебе место знакомое – это раз, и в тот раз все гладко сошло – это два. Ты только учти плиз, что сейчас в больнице ты на официальном положении, а у Николая ты будешь как партизан-подпольщик. Но я тебя понимаю. Ты думаешь, что ты там закроешься на все замки и носа не высунешь, а если кто будет ломиться в дверь, так соседи ментов вызовут.

– Ну, я….

– Дорогая моя девочка, не придумывай. Сиди, где брошена. За тобой там присматривают, уж поверь мне. А у Николая – не будут, ибо там это сложно организовать. И легенду надо держать как паузу, до последнего. И с Марком переговорить по твоей ситуации. До, а не после. Отпустить тебя мы, конечно, обязаны, потому что сами так установили в свое время, и он под этим тоже подписывался, но на тебя у него зуб, поэтому наверняка будут какие-то нюансы при согласовании. И лучше если ты в это время будешь именно там, где ты есть. В больнице, сирая, убогая, обмотанная бинтами и капельницами. Усекаешь?

Голос Глаши повеселел.

– Усекаю, Зоя Михайловна. Спасибо!

– Ну и лады. Займись там чем-нибудь, не трезвонь всем подряд. Книжки читай или вон пинетки малышу вяжи. Вязать умеешь?

– Умею. Только у меня с собой нет ничего.

– Напиши, что нужно, я куплю и оставлю тебе в передаче на проходной. Только завтра, сегодня уже не поеду. Спать хочу. Все, отдыхай. Пока-пока.

– Доброй ночи вам, Зоя Михайловна.

Зоя бросила телефон на соседнее сиденье.

Черт, пинетки! Это важно. Почему? Черт-черт! Лида! Катя! Носки! Она же обещала узнать размеры. А как это сделать? Он сказал – все через него. Что и это тоже? Да ну, глупости!

Она потянулась к телефону, но тут же отдернула руку.

Нет. Сказали к маме – значит, к маме. Все через него – значит, все через него. И носки – тоже. А что? А вдруг у него ревматизм? Вдруг он сейчас скажет, что ему тоже надо?

Она запарковала «Чероки» около развесистого клена, что рос прямо напротив ее подъезда. Поднялась к себе. Села в кресло-качалку, подумала немного и, выдохнув всей грудью, набрала номер. Сердце колотилось, нервничало. Красивый баритон вежливо пропел в ухе:

– Уже соскучились, Зоя Михайловна?

Она опешила.

– Ну, я… Я хотела спросить у вас…

– Спрашивайте.

– У меня в том доме, где квартира моя, соседка живет, Лида, вяжет потрясающие носки и пледы, и другое всякое. И они, как массажеры, они из лечебной шерсти разной, я когда там была, мы встретились, и я… Я, мне кажется, забыла просто, что мне теперь только через вас…

Он засмеялся в трубку.