Мангуп

– Ада, в виде горящего огня, котлов с кипятком и прочими страстями нет и быть не может, ведь тела умерших сгнивают, а значит, боль умершие испытывать не могут. Да и в Библии говорится: «Прах в землю, чем он и был, а дух возвратится к Богу, который и дал его». Где там ад? Нет его. Ад есть только на земле. Посмотри на жизнь рабов. Это мы, феодориты, одни из немногих народов, которые не используют рабский труд. Весь Восток живёт за счёт рабского труда, а бессовестные торгаши – генуэзцы Каффы – одни из основных перекупщиков рабов. Земной ад закреплён в десятой заповеди божьей: «Не возжелай… раба ближнего своего!» И вообще, как можно верить в то, что нарушаешь каждый день? «Не убий!» Чем мы занимаемся ежедневно? Убиваем. «Не укради». Мы не крадём, мы «берём трофеи», а заодно насилуем. Именем бога совершаются самые страшные преступления на земле. Мерзко всё это. Бог, якобы, один. Но, почему-то, у каждого народа он свой. Татары и турки убивают во имя Аллаха. Мы во имя Христа. Есть ещё Будда и множество других богов. Наверно, ради них тоже убивают.

– Но после смерти ты желаешь жить вечно и очутиться в раю?

– Нет ада, нет и рая, ибо нет тела, которое нужно кормить яствами, ублажать ласками. Ничего нет после смерти. А потом, что за компания в раю? Первый, кто оказался там от Христа – бандит и убийца, который в последнюю минуту поверил в божественную суть Христа. Таких бандитов там пруд пруди. Можно всю жизнь грабить, убивать, а в последний миг сказать «каюсь», и ты в раю. Удобно. Ещё там полно нищих духом, старых бабок, плачущих, кротких, потому что бог их сразу определил в рай, согласно девяти заповедям блаженства. Совсем неинтересная компания. Что там делать? Опять славить бога? Тоска! Не люблю ханжества и лицемерия. Я люблю Свободу. А ты Тео, спасайся, молись! Сколько людей ты убил? Ничего! Покаешься, и Бог простит. Будешь тысячи лет в раю любоваться на бога и бить ему поклоны. Без головы и мозгов не больно! Что надо богу? Чтобы его славили. Мне, человеку, сыну князя и то противно, когда передо мной унижаются. И убивать противно ради веры, ради Христа. Хуже всего, что скоро я привыкну, не буду замечать мерзости убийства, а начну испытывать только радость. Ты привык, и я привыкну. Но на религию в государстве не посягну. Не буду рубить сук, на котором сижу. Мне, представителю власти, христианство нравится, ибо сказано: «Всякая власть от бога». Не будь этой фразы в Библии, не было бы и христианства. Мы, князья, его бы уничтожили как конкурента. Пусть люди верят. Единая вера сплачивает страну. Кстати, в том и слабость моей страны, что нет в Феодоро единой веры. Ещё сказано: «Не мир пришёл я принесть, но меч!». Эти слова спасли Христианство от внешних врагов. Не будь их, не было бы крестовых походов, не брал народ в руки мечи, боясь нарушить заповедь: «Не убий!», и не защищал свою страну. Так что я не против веры, но сам не верю.

– Ты святотатствуешь, княжич. Нехорошо это. И народ свой унижаешь, намекая, что религия для дураков и рабов. Уж не гордыня ли говорит твоими устами? Ведь это самый тяжкий грех, мать всех грехов.

– Я не боюсь грешить против бога. Но общечеловеческую мораль уважаю. Насчёт гордыни. Я не унижаю других людей, не называю их рабами, как бог христиан, а значит, моя гордыня – моё частное дело, и она не вредит миру. Религия – для тех, кому нужна опора, кого постигло горе, для сломленных духом. Сильные люди в ней не нуждаются. Верю я или нет, но свою страну и своего верующего друга я почитаю больше всего на свете.

– Как истинный православный.

– Нет, у православных совсем другие принципы. Я считаю всех феодоритов своими братьями, и готов жизнь свою положить за мою нацию, мой народ. Но для православных близкий – лишь брат во Христе. Пусть он хоть латинянин, хоть турок. Для православных нет Родины, нет Феодоро, нет нации, нет даже отца и матери, а есть только их личное спасение. Причина падения Ромейской империи именно в христианском сознании, что прозвучало на площади у Собора Мудрости Божьей словами Луки Нотараса: "Лучше турецкий тюрбан, чем папская тиара!" Или: «не тронь нашу веру, и забирай нашу Родину, нашу свободу, нашу жизнь». Это называется словом «рабы».

– Твоя горячность и категоричность, твоё неверие в Бога погубят тебя, Александр.

– Если ты так веришь в бога, то почему бы тебе вместо доспехов не надеть на грудь икону Божьей матери? Или самого Иисуса? Ведь не наденешь! А значит, сомневаешься! То-то и оно! Поэтому, давай лучше спасть.

Прошло несколько минут, и тяжёлый сон навалился на Александра. Во сне он опять слышал стук мечей, предсмертные хрипы, опять вонзал свою саблю в чьё-то тело, а потом просыпался в ужасе, лежал с колотящимся сердцем и с отвращением к самому себе.

Три дня войско отдыхало. Большой отряд был отправлен к полю боя собирать оружие и хоронить убитых. Павших врагов насчитали 64 тысячи человек. Как скоро мунтяне оправятся от такого поражения?

Тут пришло известие о наступающих турках. Разведка донесла: 13 тысяч турок и 6 тысяч мунтян движутся на помощь Радулу. Они шли налегке, без пушек.

Штефан выступил им навстречу. Его войско превосходило войско неприятеля.

Войска остановились напротив друг-друга. Моросил мелкий дождик. Пехота турок перешла в наступление. Били барабаны. Молдаване, вторя барабанам, стали бить мечами по щитам. Когда между войсками осталось менее 100 шагов, первые ряды войска Штефана отступили, и за ними открылись установленные на боевые позиции пушки, которые дали залп под малым углом чугунными ядрами, а органы – каменной щрапнелью.

Ядра скакали по земле и проделывали в рядах врага бреши из разорванных тел. Шрапнель калечила людей. Одновременно выпалили серпентины, и кулеврины. Не успел слабый ветер разогнать плотные клубы дыма, как лучники и арбалетчики выдвинулись вперёд, воткнули перед собой в землю щиты плакинеты и выпустили во врага тысячи стрел. Серое дождливое небо стало чёрным. Тихая смерть, посвистывая, обрушилась на турецко-валашское войско. Тяжёлые стрелы и арбалетные болты с гранёными наконечниками пробивали деревянные щиты, кольчуги, лёгкие, часто просто кожаные или даже холщёвые доспехи в виде кафтанов, набитых конским волосом или ватой. Сотни тел устлали землю.

Внезапно, лёгкая нерегулярная конница – акынджи турок, огибая собственную пехоту с флангов, рванулась в атаку. Молдавские лучники – аркаси и арбалетчики отошли назад, пуская через головы своих пехотинцев – лефегов стрелы в атакующих турок. И хотя на излёте стрела не могла пробить даже лёгкий доспех, но многие из турок вовсе не имели никакой защиты.

Вперёд выдвинулись пикинёры из лефегов, алебардщики и крестьяне, вооружённые боевыми косами. Первые ряды неприятельской конницы наткнулись на длинные, упёртые в землю пики, а задние напирали, чтобы вскоре тоже пасть под чудовищной молотилкой, устроенной алебардщиками и косарями.

Потом во фланг наступающим туркам ударила конница – витязи и калараши под командованием дяди Штефана Великого – боярина Влайку.

Александр и Теодорик в составе конницы скакали рядом впереди своего отряда. Конная лава набирала скорость. Остановить её уже не могла никакая сила. Стрелы и сулицы врага бились о твёрдую сталь доспехов, и с визгом рикошетили в низкое дождевое небо. Только несколько мгновений понадобилось, чтобы сблизиться с неприятелем. Кавалерийское копьё Александра пронзило турка в кожаных доспехах и застряло в теле. Александр бросил его и выхватил саблю. Началась жестокая сеча. Перевес был на стороне конницы Штефана. Колесо смерти неуклонно катилось вперёд, пожирая войско врага.

Александр бил наотмашь, не очень обращая внимание на защиту. Лёгкие неприятельские сабли гнулись или ломались при ударе об его доспех из лучшей германской стали. В княжиче росло чувство неуязвимости. Его утяжелённая на конце елменью длинная сабля рассекала врага легко, почти до пояса, даже через кожаный доспех.

Но в какой-то момент он ощутил дуновение смерти: пугающей молнией просияло немного позади лезвие алебарды, и Александр почувствовал, как замерло время, как распласталось оно и застыло, словно стрела на излёте. Удар нацелен в шею справа сзади. Выдержит ли гаржет? Рискнуть и не реагировать? Нет! Но правая рука Александра летела с рубящим ударом на очередную турецкую голову, и остановить её, вернуть назад для защиты, уже не было возможности. На левой руке, держащей поводья, треугольный маленький щит, развернуть который вправо и прикрыть шею сзади не хватит ни времени, ни длины руки. Наклониться? Алебарда изменит траекторию и догонит. Александр, как ему казалось, медленно, спокойно продумывал все варианты, но этот миг был короче, чем движение ока. И тогда Александр резко откинулся влево и назад под летящее лезвие, почти упал спиной на круп коня, опережая вражескую сталь всего на ширину клинка. В тот же миг в эту брешь проскользнула чья-то сабля, и сталь алебарды наткнулась на твёрдую сталь. Сноп белых звёздочек – искр осыпал шлем Александра.

Оттянув саблю, опущенную после удара, он снизу поразил нападавшего алебардщика в пах, потом выпрямился и крест-накрест, дважды рубанул мунтянина, будто мстя за свою невнимательность и самоуверенность.

Теодорик опустил подставленную под удар алебарды саблю и кивнул княжичу головой в стальном шлеме. Александр прокричал «благодарю», но в грохоте сабельного боя Теодорик его, конечно, не услышал. Он рубил налево и направо, налево и направо, мерно, методично как косарь, делающий свою работу. С утра и до вечера. От рождения и до смерти. Просто выполняя некую миссию на Земле. Разве виноват он, что его миссией стало убийство себе подобных? Разве Тео так решил? Или это Бог?

Александра уже тошнило от густого смрада человеческих внутренностей, крови и мозгов. Он пресытился бойней. Трупы врагов не доставляли ему радости. «Кто эти бедные люди? Почему они идут на смерть ради чужого дела? Разве им не всё равно, кто сидит в Тырговиште: Бассараб или Радул? А мне не всё равно? Зачем я здесь?».

Александра опять окружили враги, и тогда его обученный конь совершил высокий прыжок, «каприоллу», во время которого сильно бил копытами, находясь ещё в воздухе. Под конём возникло свободное пространство, так как пешие мунтяне стремились убраться подальше от опасных ударов копыт. После "каприоллы" конь, приземлившись, молниеносно совершил на задних ногах полный разворот – пируэт – и, устремившись в образовавшуюся брешь, вырвался из окружения.

Остатки турецко-валашских войск бежали. Их преследовали конные отряды молдаван, но Александр и Теодорик отъехали в сторону, сняли боевые рукавицы, шлемы и, сойдя с коней, опустились на мокрые от дождя, гниющие листья. Сильный ветер бросал в разгорячённые лица пригоршни брызг.

– Спасибо тебе за помощь, – сказал Александр.

– Это мой долг, защищать тебя, княжич. Но в следующий раз будь внимателен. Всё древковое оружие: алебарду, топор, чекан, молот, булаву, косу нельзя пропускать через защиту. Их надо брать на щит, отбивать саблей или уклоняться, пуская удары вскользь по броне. Доспехи могут не спасти от оглушения.

– Я это понял. Вот только щит мне мешает, тем более, когда в нём торчит куча стрел. Возьму в левую руку дагу или булаву. А поводья брошу: буду управлять конём ногами.

– Пусть лучше куча стрел будет в твоём щите, чем в доспехе. И ещё я заметил: ты рубишь врагов серединой сабли. Клинок может застрять в кости, тогда ты останешься без оружия. Боевая часть рубящего оружия – на расстоянии длины пальца от конца.

– Спасибо, я помню, но в азарте боя забыл многое, чему ты меня учил.

Два дня войско Штефана стояло возле поля боя. Когда собрали оружие и похоронили убитых по православному обычаю, Штефан велел казнить пленных, всего две тысячи триста человек, сажая их на кол крестообразно через пупок.

Александр не смог этого вынести. Он подошёл к воеводе и сказал:

– Господарь, если ты казнишь всех пленных, то ни один враг больше в плен тебе не сдастся. И турки и мунтяне будут сражаться до конца.

– Ты прав, но они будут бояться идти на меня, и станут прилагать все усилия, чтобы избежать встречи со мной, потому что такая встреча грозит им страшной смертью. Так всегда поступал Влад Дракула. А он знал что делает. Страх парализует врага перед боем. Тогда можно брать его голыми руками. Война – это взаимное уничтожение, безразлично какими средствами. Здесь не может быть места сентиментальности и жалости. Если ты пожалеешь врага, то он не пожалеет тебя. Пожалеешь женщин – они, как посев из зубов сказочного дракона, возродят вражеское племя, и враги тебя погубят. На войне приходится убивать и женщин и детей. Такова правда войны.

– Почему же ты не уничтожил семью Радула?

Штефан улыбнулся.

– Теперь он будет осторожен со мной. А, кроме того, есть ещё одно средство нейтрализовать женщину – сделать ей ребёнка. Ведь у женщины нет собственных убеждений. Для женщины и вера, и родина и политика – это её семья, её мужчина, и ей безразлично, какого он рода, племени, веры или цвета. Пусть он будет даже преступник, вор и убийца, она всегда обелит его в своих мыслях.

– Ну, здесь я с тобой не согласен, – возразил Александр.

– Да, бывают женщины другого рода. Но даже не в каждой стране найдётся своя Орлеанская Дева.

Войско вернулось в Сучаву с огромной добычей. Владыка с архидиаконами отслужили благодарственную службу за победу. Два дня непрерывно звонили колокола. Народ гулял в праздничных одеждах, как будто уже наступило Рождество.

Штефан поставил господарём над Валахией воеводу Басараба, но 20 декабря воевода Радул с 17 тысячами турок и 12 тысячами мунтян напал на Басараба, и тот бежал к Штефану. Его преследовали турки до самого Берлада, попутно разоряя страну.

Несмотря на зиму и холод, Штефан опять собрал войско. За 14 дней он выжег всю Валахию, вернулся в Сучаву и повесил перед замком 700 человек.

Этого оказалось достаточно для Александра. С великим негодованием смотрел княжич на тела казнённых, и поклялся себе, что больше не будет участвовать в войне с мунтянами, не будет убивать ради чьих-то интересов, пусть даже это интересы союзников. Он заперся у себя в покоях и никого не хотел видеть. По ночам его мучили кровавые кошмары. Смыть с себя кровь он не мог. Если бы он был верующим, то покаялся бы, и на душе, возможно, стало легче. Душа атеиста не может не страдать.

Минул год. Штефан вновь собирался на войну. Теперь с изменником Басарабом.

Александр сказал Тео:

– С меня довольно. Мои руки по локоть в крови. Я устал от войны. Не могу уже спать. Смерть каждую ночь стоит у моего изголовья. Еду путешествовать по Европе. Ты со мной?

– Мы и здесь неплохо живём. Вволю спим, обильно едим, знакомимся с приятными кисками, иногда, себе в удовольствие, воюем. Чего ещё желать?

– Вот, вот! У тебя потребности как у кота. Пожрать, поспать, помяукать и подраться. И с кисками знакомишься ты, но не я. Если не желаешь, я еду один.

– А куда едем-то?