Мангуп

За султаном следовали шесть красивых молодых девушек на горячих белых лошадях. Амазонки были одеты в наряды из серебряной ткани того же покроя, что и у самого султана, расшитые жемчугами и драгоценными камнями, а на их маленьких аккуратных головках были воздвигнуты тюрбаны, усыпанные драгоценностями. На боках лошадей висели большие фляжки. Каждую амазонку охраняли два евнуха с маленькими луками в руках, как было заведено исстари.

Кавалькада полукольцом окружила эшафот и остановилась. В наступившей тишине было слышно, как храпели кони. Вперёд выступил глашатай и начал что-то громко говорить по-турецки. Потом загремели трубы и тимпаны, а палачи потащили Скварчиафико к виселице.

– Султан, мы помогли тебе взять Кафу, почему ты казнишь нас? – крикнул по-итальянски Скварчиафико, обращаясь к Мехмеду.

– Предал один раз, предашь и другой,– сказал Мехмед тоже по-итальянски и махнул рукой.

Палач сорвал рубаху с генуэзца, взялся за крюк и вонзил его под рёбра Скварчиафико. Генуэзец взвыл, кровь потекла по его боку и закапала на настил. Палач с помощником, потянув за верёвку, подняли предателя над помостом, а потом зацепили конец верёвки за бревно, торчащее из помоста. Сварчиафико дёргался на крюке, словно рыба, пойманная за бок. Одного за другим палачи хватали генуэзцев и армян, выволакивали их на помост и подвешивали на крюках. Скоро крюки закончились. Последним подвесили на крюк Лесли Агапия. Александр посмотрел на Тихона. Тот стоял бледный, его губы дрожали.

– Кажется, нам повезло, и нас ждёт другая смерть. Не зря, наверно, рядом с виселицей стоит плаха. Для нас, скорее всего, братец.

– Не понимаю, за что Мехмед собирается казнить меня,– сказал Тихон.

– За то же, за что и Скварчиафико: за предательство.

– Я князь, а не предатель.

– Свергнутый самозванец, который предал своего истинного князя. Не понимаю, почему бы султану не вздёрнуть тебя на крюке рядом с другими предателями. Надеюсь, тебя казнят раньше, чем меня: хочу посмотреть на твою отсечённую голову в пыли.

Палачи подошли к Тихону и, схватив его под руки, поволокли к плахе. Он обернулся к Александру и крикнул:

– У меня нет к тебе ненависти, Александр. Я не еврей! Я христианин, и прощаю твою ненависть ко мне во имя Христа.

– Нет у меня к тебе никакой ненависти, Тихур. Умри достойно, как подобает потомкам святого Феодора! – ответил Александр.

Палачи бросили Тихона на колени перед плахой, и он стал креститься, бормоча молитвы. Палач пригнул голову Тихона к плахе, и одним ударом широкой саблей отделил её от туловища. Голова покатилась в пыль, то открывая, то закрывая рот, словно продолжал Тихон молиться Всевышнему, прося о снисхождении грешной своей душе.

Палачи подошли к Александру, схватили его за руки и потащили к плахе. Но Мехмед поднял руку, и палачи отпустили князя.

– Мы ещё встретимся, Александр, весной у Изразцового павильона, где сейчас живёт твоя жена,– сказал Мехмед, и, пришпорив коня, поскакал к воротам крепости. Его многочисленная свита последовала за ним.

На крюках раскачивались ещё живые казнённые. Они кричали, извивались, и кровь стекала по их ногам на землю. Стражники опять окружили Александра и отвели в камеру. Но даже в камере Александр ещё долгое время слышал крики умирающих. Их смерть была страшной.

Глава 37. Рабыня султана

Софию, мать князя Александра, и ещё нескольких женщин из княжеской семьи поместили в отдельной комнате Гарема, располагавшегося в недавно построенном Изразцовом павильоне.

Это было большое здание, увенчанное плоским куполом, с фронтальной колоннадой в два яруса, внутренняя отделка стен которого была выполнена из разноцветного фарфора, цветной мозаики и позолоты. Его украшали надписи на персидском языке. Рядом с Изразцовым павильоном на останках Римского города строился дворец Сара-и Джедиде-и Амире, который иногда называли Дворцом у пушечных ворот – Топкапы.

Из руин древнего дворца ромейских кесарей возникали удивительной красоты здания, затейливые павильоны, внутренние дворики в персидском стиле, сады с бродящими среди ещё нераспустившихся деревьев газелями, павлинами, оглашавшими окрестности противным резким криком.

В Гареме вместо матери, которую отец Мехмеда Мурад отпустил на её родину в Сербию, всем управляла старшая жена Султана Польша-хатун. После неё самым влиятельным человеком был Старший Чёрный евнух – Кызляр-ага. Именно перед ними предстала София через несколько дней после прибытия в Константинополь. Неодобрительно посмотрев на поддоспешник, надетый на Софию, ага приказал переодеть её в достойное платье, а потом снова привести к нему. Когда Софию переодели, евнух спросил её по-гречески, какими языками она владеет. София перечислила греческий, венгерский, молдавский, латинский и русский.

– Шить ты умеешь? – спросил Евнух.

– Да, шить я умею. Шью и золотом, и серебром. А ещё я прекрасно владею всеми видами оружия.

– Весь двор султана наслышан о том, как несколько достойных янычар пали от твоего меча. Но потом тебя остановили ударом алебарды по голове. Голова ещё болит? – поинтересовался он.

– Болит. Но пройдёт. Такое уже было со мной,– ответила София.

– В Гареме есть весьма искушённые учителя фехтования, и я с удовольствием понаблюдаю, как ты проявишь себя в поединках с ними. Если победишь, то сможешь давать уроки боя юным принцам.

– Какой смысл учить будущих покойников? Кажется, и раньше взошедший на престол падишах умерщвлял своих братьев, а султан Мехмед прямо постановил: «Ради благополучия государства один из моих сыновей, которому бог дарует султанат, может приговорить братьев к смерти».

– Женщина, ты слишком много болтаешь! Длинные языки обычно заканчивают свои дни на дне Босфора в кожаном мешке.

– Ты не посмеешь этого сделать без воли султана.

– Только немногих своих рабынь помнит падишах в лицо. Хоть ты и красавица, но твой ребёнок и твоё замужество не делают тебя привлекательной в глазах султана, так что никто и не узнает о твоей судьбе. Для тебя сейчас важнее изучать турецкий язык и Коран, ведь скоро ты примешь истинную веру, получишь новое имя, и начнёшь новую яркую жизнь в Гареме султана.

– Это такая шутка? Мне, княгине, ты обещаешь яркую жизнь в изразцовой клетке? А если я откажусь?

– У тебя есть выбор? Ты ещё кормишь сына грудью?

– Да! – сказала София, покорно склоняя голову.

– Хорошо, будешь пока одалык – служанкой одалиской по росписи дворца. Умеешь шить золотом, значит, сумеешь и цветы рисовать. Если у тебя есть талант, сможешь когда-нибудь отправиться на родину мастеров, в Измир, и заняться росписью белоголового фарфора. Когда ты станешь мусульманкой, я покажу тебя Султану. Понравишься ему, будешь переведена в икбаль, и тогда у тебя появится надежда разделить ложе с Божественным Султаном.

– Я умираю от желания,– ответила София, но евнух не понял сарказма и благосклонно кивнул головой.

В гареме София познакомилась с Екатериной, дочерью князя Исаака. Они были одного возраста, и их диваны стояли рядом. Весь день они обе в отдельной мастерской учились расписывать цветами стены, а вечерами, когда наступали сумерки, и все женщины собирались в своей комнате, проводя время за шитьём и разговорами, они с Екатериной садились рядом и рассказывали друг другу истории из своей короткой жизни. Однажды София спросила:

– Ты была дочерью князя. Кого тебе прочили в мужья?

– Сына русского князя Ивана третьего. Уже приезжали послы во главе с Беклемышевым, и был заключён договор.

– Беклемышев – турецкое слово, что-то типа «стражник». Откуда оно у русского?

– Не знаю я. Но он типично русский, с окладистой бородой.

– Такой могущественный князь, как Иван, мог бы стать гарантией безопасности Феодоро. Почему брак не состоялся?

– Отец умер, а брата Тихура сместил с престола твой муж, Александр. Я вместе с братом бежала к туркам.

– Тихур это Тихон?

– Тихур – от имени древнегреческой богини счастья, Тихэ, означает «счастливый». По-христиански – Тихон.

Прошло ещё несколько дней, и вот однажды открылась дверь, и раздался предупредительный крик чёрного евнуха: «дустур!». В комнату, где поместили семью князя Александра, вошёл Султан Мехмед в окружении евнухов. Немолодое обрюзгшее лицо с острым носом, наподобие клюва попугая, и живые, горячие, чёрные глаза. На нём был расшитый серебряными нитями зелёный халат, зелёные мягкие сапожки из сафьяна с невысокими голенищами, тюрбан из белого шёлка с зелёным изумрудом. Кызляр-ага что-то говорил султану, показывая пальцем поочерёдно на женщин. Когда евнух указал на Софию и произнёс по-турецки её имя, султан подошёл к ней и посмотрел прямо в глаза. Она выдержала его взгляд, хотя, казалось, он жжёт ей душу.

– Ты, княгиня, молодая, красивая и смелая,– сказал султан по-гречески.

«Я опасная, злая стерва, готовая вцепиться в твою жирную глотку, урод. И только мой бедный ребёнок мешает мне сделать это прямо сейчас!»– подумала София, и опустила глаза, боясь поддаться искушению.

– Ну, ну, не опускай личико. Оно прекрасно! И в твоих красивых глазках я читаю желание. Пусть твоё имя будет Чешмира – девушка с красивыми глазами! – сказал Мехмед, пальцем коснувшись её подбородка.

София вздрогнула от его прикосновения, отдёрнула голову, а он рассмеялся, и в его чёрных глазах запылала откровенная страсть.