Откуда я иду, или Сны в Красном городе

И просидел он потом в ресторане до восьми утра. Много чего съел, ничего почти не пил кроме стакана «цоликаури», и очень много думал. И не просто думал а нашел единственный путь – как жить дальше. Вышел Виктор из ресторана и стал соображать – где бы ему переодеться в облачение священника. Не в туалете же ресторана или вокзала. Выбрал баню.

– Помоюсь, попарюсь и там уже, не вызывая ни у кого вопросов, облачусь в одеяния иерея.

Когда после парной и душа облачился он по форме, нацепил на грудь крест тяжелый и собрался уходить, глянул на часы. Был полдень. И от него время до трех часов дня поползло как раненое и в часы, и в минуты, в секунды тоже, и в их десятые доли.

– Архиерей Нифонт приедет к четырём. Значит мне надо в три появится. Пойти к настоятелю, отцу Исидору. Доложить ему всё за час до приезда архиерея. Чтобы тот не успел выехать и поездку в храм Невского отменил.

Виктор для улицы выглядел странно и нелепо. Драповое серое пальто с каракулевым воротником, какие носят люди с добротными зарплатами, шапка кроличья – атрибут народа небогатого, ботинки церковные, на тонкой подошве из мягкой кожи. Это были очень дорогие ботинки. Гражданским их не продавали ни в каких магазинах. А Сухареву выдали, как и всё прочее облачение служебное – бесплатно. Рабочая форма.

А вот из – под пальто до ботинок свисала ряса, издали похожая на длинное женское платье. Поэтому многие оборачивались или улыбались весело, идя навстречу. В общем, одет был он так нелепо, как если бы советский офицер вышел в люди при фуражке с кокардой, но в халате медсестры и куртке лыжника, ватных штанах каменщика со стройки и в хромовых сапогах, гармошкой приспущенных.

Пред храмом Сухарев снял с себя всё, кроме рясы, епитрахили и креста, перекрестился трижды с поклонами, открыл притвор и вошел в зал. Подбежавший подьячий забрал пальто, баул и шапку.

– Они будут в кабинете протодиакона Никифора на вешалке.

Виктор по узкой боковой лестнице поднялся к рабочей комнате настоятеля Исидора. Постучал.

– Милости просим. Входите. – Басом разрешил открыть дверь отец Исидор.

– Христос посреди нас, отец Исидор! – Перекрестился, потом поклонился иерей Илия и остался у порога.

– И есть, и будет! – Поздоровался и протоиерей.– Проходи, отец Илия, садись супротив меня. Что рано прибыл? К четырём архиерей Нифонт появится. Не ранее. Рукоположит тебя часа за два в сан высокий, да на Литургию пойдём. К вечеру уедешь. Автобус последний в десять часов до Зарайска. Диакон Савва узнал для тебя нарочно. Я просил.

– Мне в Зарайске отец Димитрий «волгу» свою дал.– Сухарев оглядел кабинет. Все стены в образах. Иконы старые, дорогие. На иконостас в зале их не выносят.

В углу на большой вешалке разместился парадный наряд настоятеля. Митра сверху лежала на подносе, золотом расшитая, вся в крестах по кругу, а в середине – тонко выписанный прямо на ленте лик Господа. Епитрахиль тоже с золотой оторочкой, вензелями, золотыми нитями вышитыми, Да с пуговицами из золота червонного.

– Я, отец Исидор, не приемлю нового сана. Отрекаюсь от него.– Сухарев почувствовал как похолодела спина.– Отмените рукоположение Христа ради. Пусть не едет Архиерей. Ещё не поздно отменить.

Протоиерей встал и, размахивая широкой рясой, стал ходить по комнате. Крест его наперсный, весь в драгоценных камнях и с золотым куполом сверху, болтался как маятник на часах с кукушкой.

– Причина? – Спросил он и остановился, глядя в окно, составленное из разноцветных прозрачных стёкол.

– Зело незрел я к рангу настоятеля и сану протоиерея.– Отец Илия поднялся.– Отринь от меня, батюшка, волей Божьей сей дар Господний и повеление Синода, ибо не достоин я и не состоятелен руководить храмом. Во имя отца, сына и святого духа!

– Второго раза не будет.– Не оборачиваясь произнёс протоиерей с сожалением явным.– Ну, да и Бог тебе судья. Ступай. Чего ехал тогда?

Иерей Илия поклонился.

– Да вот ехал! Не по телефону же сообщать. Подумали бы, что я пьяный или сдурел. А так – вот он я. Нормальный. Иереем простым был и буду. В общем возрастайте в благодати! Да пребудет с Вами милость господня! Ныне и присно, и вовеки веков! Аминь.

И он пошел к двери.

– Дурак ты, Сухарев. – Сказал в спину настоятель. – Я тебя планировал из Кызылдалы через год забрать. Зря обиду держишь. Не выгоняли мы тебя тогда. Просто выхода не было. А Левонтия того уж нет, блатного родича митрополита Володимира. Почил митрополит, царствие ему небесное и со святыми упокой! Перевели Левонтия сразу простым диаконом в Иркутск. Побил прихожанина, поскольку пьяный был. Останься, Витя.

– Извини, Пётр Васильевич, но не дорос я до настоятеля. Самого ещё надо повторно в семинарию отправить. Глубже смыслы познать. Не складывается у меня с Господом обоюдная любовь. Извини. И вышел

Возле гостиницы стояла «волга» отца Димитрия Зарайского. Гена, шофёр, разложил кресла, лежал и читал книгу Юрия Нагибина «Большое сердце».

– Ты что, и не выходил из машины? – Мрачно спросил Виктор и влез в салон, переоделся в брюки, рубашку и свитер. Пальто надел и шапку. Облачение священника свернул аккуратно и уложил в баул.

– В столовую хожу, в туалет при гостинице. А куда ещё? Читаю вот. Хорошая книжка. А Вы что- то быстро закончили. Я ждал часам к восьми. Не раньше. Едем? – Гена завёл машину.

– Ну, да.– Сухарев похлопал шофёра по плечу. – Погнали.

Трасса Челябинск – Омск выскочила из- за угла решетчатого забора лысого январского парка имени «Октябрьской революции». Асфальт отливал снежным серебром, машин было мало и Гена придавил спидометр к цифре 120. Спешить, правда, было некуда. Но какой русский не любит быстрой езды!?

12. глава двенадцатая

Ехать всем, наверное, куда интереснее, чем ходить. Вот выскочили Сухарев с Геной из Челябинска в быстрой «волге» на асфальт и сжалось время. Шлёпая ботинками по насту, за десять минут оставил бы Виктор за собой и сбоку штук пять – семь больших, голых, а потому сливающихся со снегом берёз придорожных. И следов своих, чуть заметных, штук двести. Это если бы спешил.

А при прогулочном шаге – в два раза меньше было бы позади и деревьев, и отпечатков ботинок. За одну шестую часть часа из кабины почти летящей над трассой машины увидел он в сто раз больше, не тратя сил. Но

ничего не разглядел толком и не запомнил ничего. Кроме неподвижного горизонта, мелькающего между далёкими, низкими и редкими горами.

Ни черта не запомнил, хотя здесь вырос и как раз в стороне от этого шоссе гонял на лыжах с ровесниками, десятилетними, смелыми как и он сам пацанами, которые ни снега не боялись, ветром гонимого, ни отцов, раздающих потом щелбаны с оттяжкой за то, что сухими оставались только трусы. И то, если удавалось хорошо заткнуть свитер под штаны с начёсом.

Сухарев вспомнил детство и оно мгновенно, почти целиком выпрыгнуло из памяти одной огромной красивой разноцветной картиной. И он уже начал её детально разглядывать, но вдруг вспомнил! Он, идиот, не сделал того, что обещал.

– Тормози спокойно, чтобы в кювет не свалились.– Ткнул он кулаком в плечо Гену. – И потом разворачивайся. На выезде заправка. Дольёшь бензина и в канистру запас набери. В Свердловск поедем. Потом домой.

– Двести километров.– Сказал Гена без эмоций. – Нам это как от кухни до сортира. Всё тут рядом. Я в Шишкино родился. Вырос там же. Двадцать километров от Свердловска. Потом батянька забрал нас и поехал в Зарайск учиться на преподавателя истории. В педагогический институт. В нашем Свердловске или в Челябинске не поступил бы. Так он говорил. Ничего. Диплом учителя истории получил, а уж десять лет вкалывает в Зарайске начальником цеха завода искусственного волокна. Нам куда надо в Свердловске. В церковь какую?

– В шестую музыкальную школу.– Сказал Сухарев. И быстрее. Пока рабочий день. Знаешь где эта школа?

– Возле гостиницы «Исеть». В центре. – Гена наморщил лоб.– Или вторая там? Нет, точно! Шестая.

Через два часа и тридцать минут Сухарев постучал в дверь учительской. Ему открыл элегантный молодой мужчина со скрипкой в руке. Поздоровались.

– Мне Васильева Ольга нужна. – Сказал Виктор голосом человека, чья жизнь сейчас закончится, если Васильевой вдруг нет.

– Она в классе фортепиано. Это по левой стороне седьмая комната.– Учитель игры на скрипке показал пальцем куда идти, воткнул инструмент под подбородок и постучал по струнам смычком.

Ольга Васильева, невысокая, полная, не тронутая косметикой блондинка крикнула в комнату: « шестой этюд пройди модерато без меня. Я скоро».

– Вы помните Ларису Латышеву? – Тихо спросил Сухарев.

– Её все тут помнят.– Ольга улыбнулась.– Талант сумасшедший. Но ей одна завистница организовала музыкальную кончину. Подговорила шпану со двора и парни ей изуродовали кирпичом обе руки. Пальцы в больнице по костяшкам собирали. Хорошо, что в Свердловске. В Челябинске таких мастеров – травматологов тогда не было. Вы кто ей?

– Муж.– Сухарев слегка поклонился. – Эту историю я знаю. Завистница, значит, не вы?

– Мы были лучшими подругами. И подумали все сначала на меня. Она уже уехала, а позже точно выяснилось, что это Ритка Козловская всё устроила. Ребятки были с её двора. Она им ящиком портвейна заплатила.

– Она где сейчас? – Виктор нахмурился.

– Мы перезваниваемся постоянно. Вот сейчас она в больнице. Но работает во второй музыкалке. У неё позвоночник больной. На костылях ходит. То ли простудилась, а может упала – точно не скажу. Но в год по три раза ложится. Пока ничего сделать врачи не могут.

– Ну, извините. – Сухарев взял её за руку.– У нас времени мало, да и ваше отнимаем. Больница- травматология?