Откуда я иду, или Сны в Красном городе

– Ну, в том, что ты моя.

– Что-то быстро очень.

– Так простой же вопрос. Ты ведь моя?

– Да.

– Ну, и Сергей так считает, – Виктор засмеялся. – Теперь. Он раньше-то об этом не думал. А вместе подумали и он согласился.

– Темнишь ты, Сухарев, – Лариса давно привела себя в порядок и снова прекрасно выглядела.

– Ладно. Переоденусь и пойду работать. Мне ещё службу вечернюю вести. Сейчас надо с дьяками поговорить и с певчими. Они скоро распеваться будут, – Виктор снова разделся и одну за другой стал аккуратно надевать одежды из облачения священника. – Ты домой иди. Ко мне. Вот ключ. Ужин приготовь. Сергея не бойся. Мы с ним договорились, что он ближе ста метров к тебе не подойдет. Но если вдруг забудет – ты мне скажи.

Лариса ушла. Сухарев часа два занимался делами церковными. Потом шумно пришел Жора Цыбарев. Он тащил за собой мужичка, маленького, в старом полушубке и трёпанной ушанке из искусственного меха.

– Поймали вора-то, – сказал Жора гордо и вытолкнул мужичка ближе к священнику. – Их обоих знают ребята с лесопилки, которая напротив церкви. Утром они их с подружкой видели. А днём в пивной мне рассказали. Ты, говорят, в церковь ходишь. Так скажи, что сегодня Колька Шелест, наш бывший рабочий, с удочками какого-то лешего к вам заходили. И потом быстро выбежали и чухнули к озеру. Ну, а где Колька после нас работает и где живёт – они знают. И мне сказали. Мы с парнями туда съездили и вот тебе, на тебе!

– Ну? – спросил мужичка Виктор. – Зачем? Это же Божье место. Здесь дух его. А ты согрешил недостойно. Алчный? Деньги любишь? Так кара Божья нашла бы тебя. И деньги не помогли бы. Господь постарался бы тебе такое испытание подкинуть, что надорваться ты мог, его отодвигая. И помер бы в муках, нехристь.

– Почему это? Крещёный я, – Коля высморкался в старый нестиранный платок. – У меня и без кары Божьей жуть, а не жизнь. Терять мне нечего.

– Ну, так прямо и нечего? – Илия взял его за руку. – А саму жизнь? Она ведь богом тебе дарована. А ты…

– Я вор по природе. Говорят, что это болезнь психическая. Где работаю – там ворую. Не работаю – ворую, где подвернётся. Карманы не чищу, сумки не подрезаю. Беру по-крупному. Продаю, пропиваю, опять ворую. Но поймали в первый раз. Не сидел. Даже в милиции не был. Нет, был, вру. Сам к ним пришел. Замучился, говорю, чужое тырить. Позавчера, говорю, самосвал угнал с карьера. Продал в Зарайске каким-то там. Не знаю. Они меня выгнали. Сказали, чтобы проспался. Фактов не было. Никто не заявлял.

Деньги пропил частично, остальные послал родителям на родину. Я из Ростова сбежал. После истории в Новокузнецке я понял, что ошибку сделал. И уехал в Ростов. Дядька у меня там родной. Пошустрил там пару месяцев всего. Угонял машины в основном. Через двух дядькиных друзей по дешевке продавал их на всякие стройки. Там тоже одни воры начальниками работали. Покупали дешевле, но без вопросов. А деньги я по почте так же рассылал инвалидам войны. В горисполкоме отдел был специальный. Там имелись списки инвалидов. Я сказал что получил премию большую за своё рационализаторство и хочу послать их двум своим родственникам -калекам. Но чтобы они не знали от кого деньги. Стесняюсь, мол. Мне поверили и я под шумок адресов сорок переписал. Отправил. Но потом чуть не поймали меня там. Я со стройки угнал грузовик. Три тонны кирпича. Толкнул шабашникам. А машину у них оставил. Ну, прораб в милицию позвонил. Сказал, что чужая машина мешает им. Ключей нет, а шофёр сбежал. И меня описали. Все приметы дали точно. Гляжу, в городе рисунки моей морды висят на столбах и заборах. Ну, я и уехал из Ростова. Сперва в Свердловск, потом в Зарайск, а там своих воров полно. Ну, я тогда к вам и подался.

– Крещёный, значит, – сказал Иерей Илия. – А покаяться, исповедоваться хочешь? Грехи господь отпустит через меня. Но потом мы с тобой дня два- три повстречаемся, поговорим. Может, и смогу с Божьей помощью тебе излечиться от клептомании. Так твою болезнь зовут. У меня в Зарайске и врачи знакомые как раз по этой части есть. Думай.

– Так думал уже. Не раз. На исповедь согласен. И к врачам пойти не против. Умаялся я воровством. Может, у меня совесть есть, коли мучаюсь?

– Может, – кивнул отец Илия. – На исповедь приходи завтра в три часа дня. Только всё расскажешь. А что утаишь – грех не отпустит Господь.

– Всё как на духу, – мужик стукнул себя в грудь. – Это в милиции опасно всё выкладывать. А то можно лишний год срока себе накрутить. Но церковь за решетку не закрывает. Всё расскажу.

– Тогда иди, – отец Илия перекрестил Николая Шелеста и проводил их с Георгием до паперти. Пока они спускались по лестнице, подъехал на скорости милицейский ГаЗик. Вышли лейтенант и два сержанта.

– Вы кто? – спросил лейтенант. – Здравствуйте.

– Священник, – отец Илия чуть заметно поклонился. – Что вас привело в обитель нашу?

– Соседи ваши, жильцы вон того дома, тринадцатого по улице Октябрьской, из окон видели драку перед этим сквериком. Говорят, били трое хулиганов церковного служителя. Было дело? И если да, то за что и кто драться приходил?

– Да миловал Господь! – отец Илия сложил ладони на крест. – Приходили трое. Да. Один из них был недоволен тем, что звонарь наш рано звонить начинает и колокола его будят. А он не высыпается. Живёт там, в посёлке. В своём доме. Далеко вроде от колоколов. Из тринадцатого дома, который напротив, вам не жаловались?

– Нет, – удивился лейтенант. – Вот они-то вровень с колоколами. Четвертый этаж, с которого драку видели. Оглохнуть должны вообще. А ничего. Ни слова.

– Так драки не было, гражданин лейтенант. Я лично с ними разговаривал. Пять минут. Сказал, что мы колокол приглушим. Смолой края обмажем. И будет тише. А на мне, смотрите, всё целое и ни царапины. Если бы трое били, то представьте, как бы я выглядел.

Лейтенант козырнул, извинился за беспокойство и машина уехала. Отслужил вечерню иерей Илия, поговорил с дьяками про заботы завтрашние, переоделся и пошел домой. Конфет «А ну-ка отними» купил полкило, пряников и виноградного сока двухлитровую банку. Лариса сжарила бифштексы, хотя мяса у Виктора не было, да блинов напекла. Съели блины, запили их катыком, которого в доме тоже не имелось. Поужинали они с Ларисой очень хорошо.

– Слушай, Лара, ты мне расскажешь про себя? Откуда, что и как? Что за жизнь была до нашей встречи? Я, блин, даже фамилии твоей не знаю.

– Так фамилию сегодня могу сказать. Шереметьева я. Говорят – предки знатными людьми были. Но я про них не знаю, да и знать не хочу. Мне не нравятся графья-князья. Не знаю почему. Вроде не пролетариат я. А не нравится. Простым человеком быть веселее. Не надо всякие их премудрые условности соблюдать и гордиться не собой лично, а своим названием. Бр-р-р. А про жизнь долго рассказывать. Постепенно доложу всё. И ты про свою расскажешь. Идём спать. Завтра вставать рано. У меня сбор перед приёмом в комсомол на третьем руднике.

– Во! Пора. Десять часов уже. Мне, чувствую, интересный сон должен присниться. – И Виктор пошел в душ.

Так ведь не удалось выспаться. Да, честно, вообще поспать выпала пара часиков, не больше. И сон из другой вселенной Виктор пропустил. Ну, кому не понятно – почему, с того и спроса нет.

10. глава десятая

Ничего необычного не происходит там, где всё необычно и без того. Потому буран с красной пылью из карьера рудоуправления в середине января никто бы, может, и не стал называть стихийным бедствием, если бы не ураганный ветер. Он тащил тонны красного снега с вражеской яростью и большим желанием сдуть город Кызылдалу да разметать его вместе с закалённым населением по степи, у которой в этой местности начала не было и до конца тоже никто не ездил.

Автобусы на ураган бесстрашно пытались переть как разозлённый пикадором бык на красную тряпку матадора де торос, убийцы быков на корриде. Но Кызылдала – не Москва, где снег ещё не приземлился, а его уже ловят на подлёте к дороге лезвия грейдеров и путь открыт всем, даже велосипедистам, если бы им стукнуло в голову желание порезвиться зимой на своих шатких устройствах. В новом городе ещё многого не было. Во-первых, самих грейдеров имелось два, из которых ездить мог один, во вторых начальников, уверенных, что вот как раз сейчас и хорошо бы выгнать этот единственный на улицу, не было. Хотя, может, они и существовали, но в это время у них были бесконечные заседания. От них и оторваться нельзя, и думать о чём-то другом, кроме повестки дня не позволялось никому.

Поэтому два городских автобуса легко закапывались в сугробы выше колёс, а легковые машины хозяева прятали от урагана чуть ли не в спальнях. Населению, тем не менее, работу не отменяли и оно ползло в конторы свои и цеха как разведчики, по-пластунски. Любому смелому в другом краю земли, где хоть раз так свирепствовал снежный ураган, если смелый смог дойти до станка или стола в конторе, дали бы минимально уважительную медаль «За отвагу», но в Кызылдале подвиг рабочего гражданина не тянул даже на символическую премию рублей в десять.

Крепкий как молодой дуб мужчина Сухарев Виктор шел на службу в церковь утром вместо привычных пятнадцати минут – час. Держался рукой за стену попутного дома, ложился грудью на буран, касаясь свободной рукой сугроба, и грёб от себя ладонью как веслом. Лариса в комитет комсомола идти не осмелилась, поскольку требовалась на ответственной работе целой, без травм и душевных потрясений. Она ещё с вечера случайно нашла в шкафу на новоселье подаренный неизвестными материал для портьер. Плотный, бежевый со стекающими сверху вниз голубыми каплями. Они никак не вязались с зелёными обоями, но она села их подшивать по размеру, поскольку других не было, а обзор зала из дома напротив был, несомненно, интересен любопытным корреспондентам газеты, которых в тот дом всех и втиснули.

Гоголев из горкома после новоселья распорядился поставить в Витину квартиру телефон и через час Лариса позвонила Сухареву на работу. Он ещё не успокоился после путешествия в ураганном буране и разговаривал так, будто снег, закупоривший рот и нос, растаял не весь.

– Лара, – сказал он почти внятно. – Только что звонил отец Автандил из Ставрополя и сообщил, что архиерей Московской и Ленинградской епархии рукоположил его протоиереем и настоятелем Ставропольского храма Божьей Воли, откуда его, такого же как я иерея, выслали за несогласие с прежним настоятелем в Кызылдалу. То есть его повысили и сделали главным в храме. Во как!

– Мало чего поняла, – откликнулась Лариса, перекусывая нитку, которой подрубила низ портьеры. – Но ясно, что он уже не вернётся. Ну, повезло человеку! Пусть руководит. Рада за него.

– А помнишь – я говорил тебе, что он не вернётся и его заберут обратно?

– Помню, – Лариса задумалась.– А как ты догадался?

– Вот не знаю. Приду домой, расскажу про то, какие я стал в Кызылдале сны видеть и что вдобавок к ним у меня появилось обострённое предчувствие всего, что может вскоре произойти.

– Как интересно! – почти вскрикнула Лариса.– А про себя тоже заранее всё знаешь?

– Есть такое дело, – улыбнулся Виктор. – Расскажу сегодня.

– Целую. Жду, – чмокнула она трубку и отключилась.

Виктор пошел в комнату дьяков и подьячих, чтобы всем раздать задания на день. Пробыл там минут сорок, а потом сел напротив иконы Святой Троицы и стал медленно тонуть в странных мыслях. Появлялись они после каждого необыкновенного сна, но подолгу в мозгах не задерживались. Что-нибудь да отвлекало.

– А ну-ка, что запало в память? – спросил он себя и почти всё вспомнил. – Автандил не вернётся. Это я не услышал, а как-то понял после сна. Ещё что? Машка со мной жить не будет. Да, не почувствовал, а именно от кого-то узнал. От кого же? Икону украдут и я буду знать, где она. Точно. Было и это предчувствие. Через день после того, как Морозов, отец Автандил, станет протоиереем в Ставрополе, мне позвонят из Зарайска и попросят срочно приехать. А оттуда отправят в Челябинск. В храм, откуда меня выгнали аккуратно. Какую-то бумагу с собой дадут для Уральской и Омской Епархии. Так… тоже странно. Меня хотят рукоположить в сан протоиерея церкви Кызылдалы. Ух, ты! А, вот ещё сообщение втолкали в разум, что нет Бога отца, сына Христа и Святого духа, Аллаха нет и пророка его Мухаммеда, Шивы, Брахмы, Кришны и Вишну, Будды нет, Дайтоку Мё-о, Годзанзе Мё-о, ну, да ко всему и других всяких, а вместо них всеми правит Единый Разум Энергии всех миллиардов Вселенных.

– Но это же бред! Как это – нет Саваофа и Христа? Будды нет? Это сумасшествие! Я знаю, что есть Христос, а разум мой, тайный и глубоко запрятанный, с недавних пор уверен, будто какая-то непонятная Энергия всем правит и верить надо не в Бога, а в неё. Муть, блин! Надо ехать в Зарайск и говорить с психиатром. Как я могу не верить в Господа, если Вере скоро две тысячи лет и прадед мой служил архиереем в Челябинском храме святого Андрея Первозванного, одного из двенадцати учеников Иисуса?

– А! Через месяц, в феврале, я ещё встречусь с человеком не из Кызылдалы, который начнёт уговаривать меня уйти из религии и заниматься изобретательством. Придумывать приборы на основе новой науки – электроники. Ну, это уже и психиатр не вылечит. Какие приборы? Я баран в физике и математике. С другой стороны, всё, что внедрял в разум голос во сне, всё случилось, сбылось и произошло. Но этого мужика я пошлю! Чтоб не сбивал с пути истинного. Моя жизнь – религия. Я потомственный служитель Господа. Но вот зачем кто-то из другого мира мне втюхивает в грешную душу вперемежку реальное и невозможное? Вопрос.

Из зала Престола вышел протодиакон Савелий:

– Отец Илия, вас к телефону протоиерей Димитрий Зарайский. Срочно.