Откуда я иду, или Сны в Красном городе

Кроме партийных и советских чиновников, которых посылали в Кызылдалу на пересидку перед повышением. Ещё три года назад ни обкома, ни Дворца профсоюзов, кинотеатра, универмага и церкви тут не было. Как, собственно, и верующих. Народ атеистически пересиживал здесь положенное время, становился денежным и закалённым, после чего либо возвращался в места родимые, либо взлетал на окрепших крылах и уносился в большие города.

Доплыли к автобусу Сухарев с Георгием за пять минут до отправления. Помыли сапоги в большом корыте, которое всегда возил с собой шофёр и плюхнулись на заднее сиденье. Пустое.

– О! – обрадовался Жора. – Можно лечь и вздремнуть по ходу движения.

– Это вряд ли, – сказал Виктор. Он ехал в Кызылдалу, когда было сухо. И то вздремнуть кочки и пробоины не давали. А по мокрой, не пойми из чего сделанной дороге, проехать почти пятьсот километров без приключений, не имея даже малого отдыха для расслабления мускулатуры, и притом всё же докатиться до Зарайска – вообще сама по себе большая удача.

– Интересно мне, – Жора глядел в окно. С него стекало столько воды, что виден был только свет утренний да само стекло, вздрагивающее от очередного налёта ветра с миллионами капель. – Плохую погоду, ветры бешеные, дожди как из ведра, солнце, которое жжёт живое и неживое, колотун в феврале под сорок с минусом, метели, при которых сиди дома, не гуляй, тоже Бог нам посылает?

– Ну а кто ещё? – засмеялся Виктор. – На небе больше никого. Он да ангелы его. Сатана, не у нас, правда, землю трясёт, вулканы открывает. Из ада лишний расплав огненный спускает как через клапаны. Погода такая – нам испытание. Господу нужны крепкие люди с крепкой верой в себя и в него. А без испытаний человек как одуванчик. Ветер дунул – и развалился он на пёрышки. Это я символически сравниваю. Не выдержавший испытаний господних – это человек пропащий для жизни. И жизнь его коротка, и толку от его жизни – ноль. А больше, чем можешь выдержать, Бог тебе нагрузки не даст. Не бойся. Что бы ни стряслось, молись, проси у него помощи, но из последних сил сам всегда борись до победы.

– Вот же падла – жисть! – согласился Цыбарев. – Но он мог бы сразу производить крепких людей, чтобы они всё могли. И жили тихо-мирно без проблем и бед. Он же может. Чего, бляха, мучит народ?

– Жора, ты слово «прогресс» слышал? – первая серьёзная промоина на дороге подбросила обоих почти до потолка. Сухарев оттолкнулся от него и чётко упал на своё место. Жора таких хитростей не знал и вернулся из полёта на пол. Похлопал себя по пострадавшей заднице, обматерил яму и плюхнулся на сиденье.

– Так вот главный двигатель прогресса – Бог. Ну, были бы мы все до одного одинаково умные и бронированные. Сделали бы, кто что может, и валялись бы на диванах потом полусонные. Делать-то больше нечего. Всё готово. И тишь кругом, гладь и Божья благодать. Всё. Жизнь замерла, застыла.

А он видишь как сделал! Все разные. Одни других догоняют. Хорошие лучших желают обогнать. Испытание преодолевают одно и то же все по-разному. Добиваются своего. Движут вперёд всё только через проблему преодоления. Себя, трудностей, непонимания. Учатся, узнают как и что, делают. Короче – борются. Результатов в борьбе два всего. Победа и поражение. Победил – это уже вклад в прогресс.

– Это ты про меня всё? – спросил Цыбарев. – Я иду к прогрессу? Борюсь ведь.

– А то! – улыбнулся Виктор – Ты бы уже «бичевал» кабы не Господь. Он тебя из пропасти пьянства выдернул. Но, вдумайся, так он это сумел обставить, будто ты сам силой воли пришлёпнул в себе алкаша. Сам! И жену вернёшь сам. Я только помогу при милости Божьей. Денег через меня на дом ты сам пробил? Сам. Я только подсобил маленько. Дом со СМУ-15 вместе будешь строить? Будешь. На руднике ты за месяц – победитель общего соцсоревнования. Я узнавал. Пятьсот девяносто рублей раньше получал?

– Нет, падла-жисть, не получал, – почесал затылок Георгий.

– Так есть прогресс у тебя лично? – Виктор похлопал его по плечу. – Есть!

Он потому есть, что были, да не пропали испытания и ты их по очереди осиливаешь. Каждое. Так и дави вперёд и вверх с Божьей помощью.

– А крещение скоро моё? – тихо спросил Жора. – Бог ближе будет, так я любую трудность ломану через колено.

– Куда так торопишься? В кино опаздываешь? Работай на руднике и в церкви. Молитвы учи. Новый и Ветхий завет читай. Всем святым дань отдай молитвами. И потом точно расскажешь мне сам – в чём смысл крещения. Это не подарок, скажу я тебе, не облегчение жизни. Это тоже испытание, но самого высокого достоинства. С милостью божьей, Верой да крестом освященным и благословенным ты ближе к Господу. А потому сил и разумения он будет давать тебе больше. Тоже прогресс. Я скажу, когда тебе крещение принять, не забуду.

Километров сто проехали хоть и медленно, зато без остановок. Но после придорожного посёлка Карагоз с дорогой стали происходить опасные чудеса. Никакого карьера близко не было, а дождь здесь тоже летал с ветром под ручку. Но это ладно. Земля без бокситовой пыли тут тоже почему-то была скользкой как лёд и липкой, похожей на жидкую смолу. Автобус стало таскать с правого края на левый, разворачивало поперек движения. Шофер оказался грамотным и находчивым.

Не боясь соскочить в кювет, он дергал машину мелкими рывками и как-то снова ставил её носом на центр бывшего шоссе. Колыхаясь, двигаясь юзом и ныряя разными колёсами в мелкие ямки, автобус прошел ещё километров десять и, чего не ожидал сам водитель, внезапно воткнулся в продольную промоину, накренился вправо и забуксовал. Дергал его Сергей назад и вперёд, потом взял сбоку от сиденья ведро с золой и высыпал её под переднее колесо. Машина вроде бы стала выкарабкиваться, но потом скатилась обратно и заглохла.

– Вот, мля! – обиделся шофер. – «ПАЗик» – это ж почти вездеход. -Ну, ты и дурак, – сказал он автобусу, – какого пса ты сюда врюхался? Места тебе мало на дороге?!

Постояли. В салоне было шестнадцать человек. Семь мужиков и одиннадцать хорошо одетых тёток. Мужики закурили. Женщины моргали глазами, продолжали грызть семечки, плохо соображая, что случилось.

– Попробую ещё раз, шофер завёл движок. – Не выдерну – толкать надо будет. Иначе тут и заночуем. Кроме меня, рейсовика, ни один придурок сегодня сюда не сунется.

Он ещё минут десять выбивался из сил вместе с «ПАЗиком», потом повернул ключ зажигания и плюнул в окно. Говорить ничего при дамах не стал.

– Ребятушки! – сказал Сергей, шофёр, после недолгих раздумий. – Я часто перечитываю Ильфа и Петрова. Они написали много умных крылатых фраз. Вот одна. «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих!» Надо выковыриваться. А то здесь дня три поживём. А тут вокруг только волки и сурки. Коршуны сверху, гадюки в траве. По малой надобности – и то страсть выходить. А по большой – считай погиб от укуса в… Или гадюка клюнет, или тарантул. В худшем варианте – одинокий волк, не жравший три дня, откусит малость. Короче – толкаем телегу. Давайте, мужики.

– А мы что, хуже мужиков? Я в столовой работаю. Пятидесятилитровую кастрюлю с гороховым супом одна переношу с плиты к раздаче, – обиженно крикнула розовая тётка в габардиновом осеннем пальто.– Да и мужиков, вас, то бишь, рожали не члены политбюро. Мы, бабы! А тут сила нужна, чтоб родить. Ну, чего вам рассказывать? Так что и нас выпускай.

Стали толкать. Шло туго. Ноги было переставить трудно. Подошвы ботинок как гвоздями кто-то приколачивал. Пока оторвёшь ногу, пока другой упрёшься в почву – половины сил как не было. Оставшиеся мощности помогали автобусу продвигаться по колее со скоростью три метра в час. Сухарев и Георгий обосновались в самом ответственном месте. Возле заднего бампера.

– Давай! – орал водителю мужик, который давил вперёд правое крыло, держась за ручку двери. Женщины облепили автобус с боков и прихватили дно автобуса снизу.

Они почти в лежачем положении жали массой тел на кузов, а ногами пытались отталкиваться от жижи. Рядом с Григорием пристроился ещё один молодой парень в плаще и кирзовых сапогах.

– На кирзе подошва как протекторы на «ЗиЛу», – показал он подошву. – Да, такой можно отталкиваться и от грязи хоть неделю. А толкали автобус всего каких-то полтора часа.

В нужный момент Сергей дал газу и автобус как с цепи сорвался. Подкинул зад и, бешено вращая колёсами, пополз из ямы, медленно выравнивая правую сторону. Шофер стал сигналить, а это значило, что дело сдвинулось к победе над стихией. Все поэтому радостно заверещали:

– Пошла, мать её!

Из-под задних колёс жирными жидкими пластами полетела порода с водой. Она частично улетала на дорогу, а частично устраивалась на выходной одежде Сухарева, Цыбарева и незнакомого парня. Автобус странно взвизгнул, правая сторона его выпрыгнула из ямы и он рванул вперёд, выстрелив из-под шин последним залпом грязи. В этот раз она взлетела высоко, на фоне солнца утреннего комки отливали радужными цветами. А те, что летели как растрёпанные пули на уровне голов мужчин в красивых одеждах и ниже кепок да причесок, влеплялись в волос, лица, в белые рубашки и галстуки, болтались ошмётками жирными на расстёгнутых плащах, зависали уродливыми серыми кляксами на бостоновых костюмах, изменили цвет брюк и всего одеяния до неузнаваемости.

Остановились ребята. Закурили, стёрли со лба грязный пот. Они молча разглядывали друг друга. Без выражения, но внимательно. Думали, конечно, о том, что стихию обыграли, хорошее дело сделали за полтора часа всего и об одежде думали. Все ехали по делам или в гости. Потому надели всё лучшее. Сверху – сбоку, с севера, холодный ветер продолжал гнать холодный дождь наискось. Через пару минут следов битвы людей с природой уже не было видно. Все следы борьбы за освобождение автобуса залило водой и гладь её скрыла все ямы да мелкие бугорки.

– Слушайте, люди! – крикнул всем Цыбарев Жора. – Раз мы все такие изгаженные непогодой и грязью, давайте полчасика постоим под дождём. Если правильно крутиться вокруг своей оси, то вода с неба под давлением ветра нам все шмотки отстирает! А?

– Простынем и сдохнем в Зарайской больничке. Если живыми туда доедем, – сказала красивая женщина, но грязная как «бич», года два живущий на свалке в коробке из-под запчастей, добротно смазанных солидолом.

– Чтоб не простыть, надо бегать. И одежда постирается быстрее, – предложил мужик лет пятидесяти с золотыми часами, которые он снял и глядел под стекло – не попала ли туда хоть капля. Лицо было довольное. Значит, уберёг часы.

– Ну да, ты пробеги хоть пять шагов, – засмеялась тётка-повар. – Попробуй. Сковырнёшься, рухнешь пластом в это месиво. Ну и сверху сам на себя грязи кинешь, когда свалишься пластом.

– Пошли в автобус, – сказал Сухарев. – Сергей печку включит и мы до Зарайска сухие будем. Только грязные. Поэтому предлагаю всем сразу поехать в ближайшую химчистку. Там всегда есть комната, где мы сможем подождать, когда почистят и погладят.

– Все вместе будем сидеть в трусах и пялиться друг на друга? – засмеялась красивая женщина.

– Нет. Закроем глаза и будем дремать, – Виктор пошел к шофёру: – Серёжа, печки все вруби.

До Зарайска ехали весело. Рассказывали анекдоты и пели песню, которую в стране знали все. Песню «О тревожной молодости», которую выучили с её рождения, с пятьдесят восьмого года.

Забота у нас простая,

Забота наша такая:

Жила бы страна родная, —

И нету других забот.

И снег, и ветер,

И звёзд ночной полёт…

Меня, моё сердце

В тревожную даль зовёт.

Пока я ходить умею,