– И никто не оказал сопротивления? – скептически заметил Михаил. – Бред! Особенно, если вспомнить, что над душой отца стояли в тот момент, когда он передавал последнее сообщение. Он просто обязан был быть «на стрёме». Какой сон, о чём ты говоришь… И потом: зачем убийцы вообще позволили отцу общаться по радио? Где логика?
– Не успели отреагировать. – Санатов уверенно воткнул свою ложку в торт. – Пошёл вызов, отец взял трубку, вот и…
– Какую трубку, Серый? – Михаил с шумом, прихлебнул из чашки горячий чай. – Чтобы в те времена принять сигнал, требовалось сделать массу манипуляций: открыть коробку, подключить питание, настроиться на волну. И связывались тогда в строго определённое, заранее оговоренное время. Слабо верится, будто отец смог всё это провернуть тайком, а после – бац, и застукали.
– Думаешь, специально предоставили такую возможность?
– Другие варианты не лезут в голову.
– А, что? Очень даже может быть. К примеру, убийцы хотели выиграть время… Пока то да сё… Следующий сеанс через неделю – вагон времени. Чтобы тщательнее замести следы. За неделю выбрать место и утопить всё в болоте – никаких проблем. И с самородками по хатам.
– Да вроде у проводника-то ничего не нашли…
– А это ничего и не значит, – отмахнулся Санатов. – Припрятал. А когда всё утихло, воспользовался. И потом: когда ничего не нашли? В конце шестидесятых. Ждал – выжидал, а при Горбачёве на то золото кооператив открыл. Ведь проводником после, ни в семидесятых, ни в восьмидесятых, никто не интересовался.
– А что? Мысль! – встрепенулся Михаил. – СЧХ ещё в столицу не свалил?
– Зачем? Ему и у нас хорошо. До пенсии два года. – Ложка с тортом устремилась к санатовскому рту. – Ну, ты, Михайло, даёшь… Вы же корефанили!
– Да мы и остались друзьями, – соврал Дмитриев.
– Да, да. Рассказывай! Живёте в одном городе, а встретиться никак не можете. Кстати, он мог бы спокойно снова достать из архива дело и пересмотреть его. Вместе с тобой. Как тогда, в восьмидесятых. Будь я на твоём месте, уже давно бы так поступил.
Теперь отмахнулся Мишка.
– Ни черта в деле нет. Я его почти наизусть помню.
– Но ведь протокола допроса связистов там не было? А может, уже и ещё чего-нибудь не хватает.
Михаил поскрёб на подбородке щетину.
– Да звонил я ему. Пару раз. Он не захотел общаться.
– Да, некогда ему было! А в третий раз гордость не позволила набрать номер? – Сергей потянулся за чашкой. – А почему ты не захотел взять трубку, когда он тебе наяривал?
– Не помню.
– Не помнит он… – тихо вскипел Серёга. – Столько лет дружить, и кинуть всё псу под хвост… К тому же, прекрасно знаешь, ты не прав! И СЧХ сделал всё что мог!
– Ладно, – огрызнулся Дмитриев, – проехали!
– Вот-вот. У тебя так постоянно. Чуть что: проехали… Не хочешь с ним говорить, давай я наберу.
– И позвони!
– Вот и позвоню! Прямо сейчас!
Санатов схватил чашку, поднёс к губам и специально с шумом прихлебнул горячий чай.
– Не обожгись! – Светлана повернулась к девушке. – Вика, а вы на них внимания не обращайте. У них по жизни: цапаются, потом мирятся. Потом снова грызня. И так сорок лет.
Серёга прислушался: не разбудили ли ребёнка? Но из комнаты, где спала внучка, ничего не было слышно. После чего достал мобильный телефон и нажал на кнопку ускоренного набора.
– Не берёт. Ничего, сам перезвонит. Слушай, Мишка, – в голосе мужчины не было слышно и остатков нервозности, – а если проводник Богу душу отдал? Что тогда? – Санатов потянулся за третьим куском торта, но тут же получил по рукам от супруги.
– В таком случае посмотрим, как повели себя ближайшие родственники. Или сообщники. – Михаил с силой провёл ладонями рук по лицу, словно стирая накопившуюся усталость. – Дружков нужно проверить в первую очередь. Только понимаешь, Серый, – он наклонился к другу, – не верится мне в версию с золотом.
– Почему? – с трудом произнёс Санатов, всё-таки обжегшись кипятком. – Золото – оно и в Африке золото. За него во все времена глотки резали.
– С этим-то я согласен. Но есть нюансы. Во-первых, сколько было того золота? Два самородка? За такое целую экспедицию убивать не станут. Это ж какие должны были быть самородки, чтобы себя под вышку поставить?.. Дальше. Хорошо. Предположим, убили. И что делать с самородками при Советском-то Союзе? Где реализовать? У стоматолога?
– А если у проводника были знакомства среди зеков? Со связями в ихнем мире? – высказался Санатов.
– Тем более. Люди опытные, знающие закон. За два самородка – пять трупов? Вышка?! Нет, украсть – без проблем. Но не убивать же целую группу.
– Золото следователи нашли? Нет, – парировал Сергей. – На том расчёт и строился.
– Спрятали до лучших времён, – неожиданно предположила Вика.
– До каких времён?
– Как «до каких»? До падения СССР!
Дмитриев поморщился:
– В таком случае это был не проводник, с неполным средним образованием, а провидец, эдакий новоявленный Нострадамус, который смог в шестьдесят девятом увидеть развал Союза и решил заранее к нему приготовиться. Бред!
Вика обиженно поджала губы.
– Кстати, каковы твои мысли по поводу того человека, который прислал стихотворение? – Санатов налил себе вторую чашку чая. – Ты его собираешься искать?
– И тут загвоздка. – Михаил кивнул на свой прибор: попросил долить в чашку кипятку. – Наиболее логичное предположение – написал один из оставшихся в живых членов экспедиции.
– Который молчал сорок лет? – произнесла Светлана.
– Угу, – согласился Михаил. – И скрывался под чужим именем. В Советском Союзе. Где вся и всё находилось под контролем. Где, прояви он малейшее, неправильное телодвижение, его могли тут же вычислить.
Санатов покачал головой:
– Ещё более глупая версия, чем с золотом.
– Не настолько… – отозвался Мишка. – Если принять факт, что ему могли помочь с документами. Либо те же самые уголовники. Либо…
– Думаешь, ему помогли скрыться органы? – Санатов прищурился.
Дмитриев выдохнул сокрушённо:
– Опять же вопрос, – к привязке органов: а не проще ли было в таком случае избавиться от свидетеля? Вместе со всеми?.. Только по какой-то неизвестной причине не избавились.