Двадцатое июля

– Я не люблю предателей. И не только Германии. Впрочем, у рейха нет предателей. У него есть только враги. Явные и скрытые. Я не люблю предателей, как явление. Вы меня понимаете? – Курков кивнул в ответ, – Предатель – существо мелкое, обречённое. Мелкое, в своём духовном состоянии, обречённое в физическом. Политов, вы предатель?

Вопрос прозвучал резко и неожиданно.

– Нет, – подследственный не знал, как обращаться к своему собеседнику, и потому решил отвечать коротко и безлико. – Я не предатель.

– Вы постоянно врёте, господин Политов. Сначала утверждали, что являетесь лейтенантом Красной Армии Шевцовым. И перебежали к нам, в страхе перед наказанием НКВД, за невыполненное задание по обеспечению солдат продуктами питания. Так?

Переводчик переводил точно, слово в слово. Курков в ответ промолчал.

– Ещё тогда мы выяснили, что со стороны русских действительно сбежал один человек, а не был заслан к нам людьми НКВД. После, нам понадобилось некоторое время, чтобы выяснить причину вашего побега. Вы ничего не хотите нам сказать? К примеру, за что были осуждены?

Курков сидел, опустив голову.

Скорценни вскинул руку, посмотрел на часы:

– Господин перебежчик, у вас ровно тридцать минут, чтобы поведать нам свою историю. Правдивую историю.

Курков сжал пальцы рук. Ну вот, началось…

– Я – Политов Михаил Самойлович. Командир Красной Армии. Действительно сидел, по политическим соображениям…

Скорценни жестом остановил его речь. Переводчик отреагировал по-своему:

– Штурмбаннфюрер СС, господин Скорценни дал вам тридцать минут, чтобы вы рассказали правдивую историю. Он недоволен тем, что вы нас обманываете.

Курков с недоумением посмотрел на переводчика:

– Почему вы решили, что вас водят за нос?

– Я знаком немного с русским языком, и знаю, что значит «водить за нос». Посмотрите на стол, господин Политов.

Курков снова обернулся к Скорценни и увидел перед ним папку серого цвета с тесёмочками с правого боку. А ведь её не было, – мелькнула мысль.

– Вы удивлены, господин Политов? Это ваше дело. Уголовное дело.

Курков с трудом проглотил ком в горле:

– Откуда это у вас?

– Вы, на втором допросе, сказали, что бывали в Киеве. Это правда, вы там были. Только не уточнили, по какой причине вы там были.

Скорценни развязал тесёмки, и, перед Курковым распахнулась его личная история почти пятилетней давности. Протоколы, фотографии, свидетельские показания…

– Как видите, у нас есть кое-какие материалы, связанные с вашей прошлой жизнью. Теперь, господин Политов, мы готовы вас выслушать.

– Да. – протянул Курков, – Такого я действительно не ожидал. Припёрли, что называется… – играй, Серёга, играй. Пусть думают, что прижали тебя. – Да делать, видно, нечего… Меня зовут Сергеем Ивановичем Шиловым. По национальности украинец. Родился в Полтаве, в тысяча девятьсот десятом. Отца не помню. Погиб в гражданскую. Мать работала в школе. Умерла в двадцать девятом. Воспаление лёгких. Закончил школу. Поступил в институт. Учился два года. Бросил. Понял, не моё. Первая ходка – в тридцать втором.

– Что значит «ходка»? – перебил Скорценни.

– Арест. Дали пять лет. Ещё повезло, судили в июне. А не то загремел бы от «семёрки».

– Говорите точнее, – остановил Куркова переводчик, – господина штурмбаннфюрера интересуют все детали. Почему повезло? Что значит «семёрка»?

– Повезло потому, что посадили на малый срок. Можно я закурю?

Скорценни утвердительно кивнул.

– А «семёркой», – Курков с наслаждением втянул душистый дым, – у нас назвали закон от 7 августа тридцать второго, – и процитировал, – «Об усилении уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества». За такую статью можно было и под расстрел пойти.

Переводчик переводил скоро и довольно точно.

– Господин Скорценни спрашивает, за что вас осудили?

– Растрата.

– Большая сумма?

– Тысяча триста рублей.

– Проиграли, потратили на женщин?

– Неправильно вложил, так будет точнее.

– Во что вложили?

– Камешки. Рыжьё. – Курков усмехнулся при виде непонимания на лице обер-лейтенанта. – Простите. Несколько бриллиантов и золото.

– Продолжайте.

– Попался. Посадили. Через год бежал. Подделал документы. Промышлял золотишком.

– Работали на приисках?

– Ещё чего не хватало. Мои прииски находились в ювелирных лавках и в частных коллекциях. За что ещё дважды был судим: в 1934 и 1936. Снова бежал. В тридцать восьмом приехал на Украину. Провернул пару дел. Последнее неудачно. Погорел. Да что я говорю, дело то перед вами лежит. Небось, уже познакомились.

Скорценни утвердительно кивнул головой в конце последней фразы.

– Вот сейчас вы не врёте. – переводчик достал записную книжку, – Это действительно ваше дело. – и он указал на папку, – Подписи, бумага, печати: всё подлинно, и, действительно, заполнено в тридцать восьмом году. Мы проверили. Теперь нас интересуют несколько моментов. Первый: как вы оказались на передовой. На советской передовой.

Курков пожал плечами:

– Пошёл воевать. – что непонятного?

– Против нас?

– А против кого же ещё.

– Но вы вор. Рецидивист.