Криминальный талант

– Я впервой в вашем заведении. У меня сестра знаешь отчего померла?

– Нет, – признался Рябинин.

– Милиционера увидела и померла. От страху, значит.

– Ну уж, – усомнился он.

Начинать допрос прямо с главного Рябинин не любил, но с этой старушкой рассуждать не стоило – завязнешь и не вылезешь. Поэтому он спросил прямо:

– Бабушка, у вас в Ереване знакомые есть?

– Откуда, милый, я ж новгородская.

– А Кузнецовых в Ереване знаете?

– Господь с тобой, каких Кузнецовых… И где он, Ириван-то?

– Ереван. Столица республики, город такой.

– А-а, грузинцы живут. Нет, сынок, век там не бывала и уж теперь не бывать. А Кузнецовых слыхом не слыхивала.

Разговор испарился. Оставался один вопрос, главный, но если она и его слыхом не слыхивала, то на этом все обрывалось.

– Как же, Мария Владимировна, не знаете Кузнецовых? А вот сто рублей от них получили, – строго сказал Рябинин и положил перед ней телеграмму, которую он уже затребовал из Еревана.

Васина достала из хозяйственной сумки очки с мутно-царапанными стеклами, долго надевала их, пытаясь зацепить дужки за седые волосы, и, как курица на странного червяка, нацелилась на телеграмму. Рябинин ждал.

– Ага, – довольно сказала она, – я отстукала.

– Подробнее, пожалуйста.

– А чего тут… Плачет девка, вижу, все нутро у нее переживает.

– Подождите-подождите, – перебил Рябинин, – какая девка?

– Сижу у своего дома в садочке, – терпеливо начала Васина, – а она подходит, плачет, все нутро у нее переживает…

– Да кто она?

– Обыкновенная, неизвестная. Из того, из Иривана. Откуда я знаю. Плачет всем нутром. Говорит, бабушка, выручи, а то под трамвай залягу. Мазурики у нее украли документы, деньжата, всю такую помаду, какой они свои чертовские глаза мажут. Дам, говорит, телеграмму родителям на твой адрес, чтобы сто рублей прислали. А мне что? Вызволять-то надо девку. Дала ей свой адресок. А на второй день пришли эти самые сто рублей. Ну, тут я с ней дошла до почты, сама получила деньги и все до копейки отдала. Вот и все, родный.

Рябинин молчал, осознавая красивый и оригинальный способ мошенничества. Теперь он не сомневался, что это мог сделать только человек, знавший Кузнецову, ее адрес и время командировки.

– Какая она, эта девушка? – спросил он.

– Какая… Обыкновенная.

– Ну что значит – обыкновенная… Все люди разные, бабушка.

– Люди разные, сынок. А девки все на одно лицо.

Рябинин улыбнулся – прямо афоризм. Но ему сейчас требовался не афоризм, а словесный портрет.

– Мария Владимировна, скажите, например, какого она роста?

– Росту? Ты погромче, сынок, я уж теперь не та. Какого росту?.. С Филимониху будет.

– С какую Филимониху?

– Дворничиха наша.

– Бабушка, я же не знаю вашу Филимониху! – крикнул Рябинин. – Скажите просто: маленькая, средняя, высокая?

– Откуда я знаю, сынок. Не мерила же.

Васина очки не сняла, и на Рябинина смотрели увеличенные стеклами огромные глаза. На молодую он давно бы разозлился, но старушки – народ особый.

– Ну ладно, – сказал он. – Какие у нее волосы?

– Вот вроде твоих, такие же несуразные висят.

Рябинин погладил свою макушку. Он уже чувствовал, что никакого словесного портрета ему не видать, как он сейчас не видел своих несуразных волос.

– Какие у нее глаза? – спросил он громко, словно теперь все ответы зависели только от зычности вопроса.

– Были у нее глаза, родный, были. Как же без глаз.

– Какие?! – крикнул Рябинин неожиданно тонким голосом, как болонка тявкнула: крик сорвался непроизвольно, но где-то на лету перехватился мыслью, что перед ним все-таки очень пожилой человек.

– Обыкновенные, щелочками.

– Какого цвета хоть?

– Да сейчас у них у всех одного цвета, сынок, – жуткого.

Придется обойтись без словесного портрета. Но тогда что остается, кроме голого факта, кроме состава преступления?..

– Узнаете ее? – на всякий случай спросил Рябинин.

– Что ты, милый… Себя-то не каждый день узнаю.

– Зачем же вы, Мария Владимировна, совершенно незнакомому человеку даете свой адрес и помогаете получить деньги?

Старушка нацелилась на него мудрыми глазами змеи и спросила:

– А ты б не помог?

– Помог бы, – вздохнул он и с тоской подумал, что у него зависает второй «глухарь» – два «глухаря» подряд. Это уже много.