Ильин день. Сборник

Уходи и не появляйся здесь больше, а то Павел изуродует тебя и снова загремит в тюрьму. Тебя я никогда не любила, а лишь баловалась, но вот пришел мой мужчина, и баловство кончилось. Уходи, – повторила Настя, скрылась за дверью, и Илья услышал, как она заперла дверь изнутри.

Юноша вышел из общежития и присел на скамейку. Именно сегодня, Илья хотел сделать Насте предложение выйти за него замуж и вот он застает свою избранницу в неглиже под заросшим шерстью самцом – как она ему только что призналась. От обиды он чуть не заплакал, но скоро успокоился, пошел домой, лег на диван и пролежал неподвижно до самой ночи, даже не выйдя на призыв матери к ужину, сославшись на отсутствие аппетита.

Поздней ночью Илья решил уехать в Москву, устроиться на работу, поселиться в общежитие и начать самостоятельную мужскую жизнь, подальше от Насти, обвинившей его в отсутствии мужских качеств и променявшей порядочного Илью на уголовника, когда-то соблазнившего Настю и оставшегося для неё навсегда идеалом мужской силы.

В те времена устроиться на работу в Москве можно было, лишь получив временную прописку в общежитии. Лимит и такое разрешение имели многие столичные заводы, на которых не хватало рабочих рук.

Утром Илья сообщил родителям о своем решении, пояснив, что в Москве он продолжит свою учебу и научиться жить по-взрослому, а не под родительской опекой. Отец, покряхтел недовольно, но дал сыну согласие на эксперимент, пояснив матери, что до Москвы недалеко, всего 400 километров и сын сможет их навещать по праздникам, а не заладится у него столичная жизнь, так всегда есть возможность вернуться назад.

Мать всплакнула немного, но тоже противиться не стала, держа в памяти визит Насти и справедливо полагая, что сын поссорился с ней и теперь убегает от этой женщины, которая не понравилась ей с первого взгляда.

– Пусть уедет подальше от этой девки, успокоится, помыкается в чужом городе, а там, глядишь, и назад вернется, – думала мать, поглаживая сына по волосам и замирая при мысли от предстоящей разлуки со своим единственным дитем, которого она продолжала считать мальчиком, несмотря на то, что Илья был выше матери на целую голову.

В понедельник, утром, Илья написал заявление на увольнение, сказав мастеру, что едет поступать в институт, хотя сроки уже прошли, и мастер Тимофеич, – как его звали рабочие, почесав затылок, подписал заявление без обязательства отработки Ильей двух недель, что полагались по закону.

В три дня Илья уволился с работы, собрал чемодан вещей и все свои документы и в четверг утром, попрощавшись с родителями, сел в поезд, который повез его в Москву.

Уезжал он не один: по соседству жил знакомый парень, который ещё в прошлом году уехал в Москву и устроился там на работу. Он как раз был в отпуске, неделю назад Илья имел с ним разговор, парень по имени Никита живописал Илье столичную жизнь и когда тот решил уехать, то Никита взялся ему помочь с трудоустройством на свой завод, где он работал слесарем. Вот вместе с этим Никитой юноша Илья и поехал покорять Москву.

Через шесть часов пути поезд высадил друзей на Белорусском вокзале, откуда юноши на метро и трамваем добрались до общежития Никиты, где Илья намеревался проживать, пока не устроится на работу.

– Я живу вдвоем с товарищем, – объяснил Никита, – тот сейчас в отпуске и его кровать свободна, главное, чтобы комендант общежития не заартачилась, но думаю, что мы её убедим коробкой конфет и бутылкой сладкого вина, до которого она большая охотница.

Так все и получилось и, переночевав, впервые в жизни, на чужой кровати в незнакомом городе, Илья вместе с Никитой утром пошел устраиваться на работу.

Никита объяснил, что в Москве иногородних на работу не берут, но рабочих не хватает, и многие заводы имеют лимит на прописку рабочих в свои общежития и, проработав пять лет, можно от завода получить комнату, а затем, если женишься и пойдут дети – то завод даёт и квартиру – если ты хорошо работаешь. – Многие так стали москвичами, надеюсь, и нам повезет, – закончил Никита свои объяснения Илье, когда они подошли к заводской проходной.

Прямо у проходной на стене заводоуправления висел большой железный щит, на котором объявлялось, что заводу требуются рабочие многих специальностей и иногородним предоставляется общежитие.

– Видишь, навечно здесь повесили это объявление, так что иди в отдел кадров, что над проходной и оформляйся на работу и в общежитие, – напутствовал Никита своего земляка, – а я здесь тебя подожду и с ребятами знакомыми переговорю. Просись в двадцатый цех: я там слесарем, а ты будешь токарем и ребята там хорошие подобрались – почти все иногородние.

С этими напутствиями Илья и пошел устраиваться на работу на столичном машзаводе, который, как ему шепнул Никита, делает в основном оборонную продукцию – поэтому и заплата здесь выше, чем у соседей.

В отделе кадров его принял инспектор по кадрам, просмотрел документы о квалификации, трудовую книжку и характеристику с места работы и, сказав, что станочники очень нужны, поинтересовался: – Почему вы, Илья Николаевич, уехали из дома сюда в Москву: за длинным рублем погнались или за приключениями столичными?

– Нет, я хочу учиться в институте по машиностроению, а там, на родине таких институтов нет, – немного слукавив, ответил Илья, покраснев от удовольствия, что его впервые в жизни назвали по имени-отчеству.

– Ну что же, это похвальное стремление к учебе, – одобрил инспектор пожелание Ильи. – Кстати, прямо у проходной в здании на площади, есть машиностроительный техникум и там же филиал машиностроительного заочного института с вечерним обучением. Если выдержите испытательный срок и будете приняты на завод, сможете учиться в этом институте, сдав вступительные экзамены. Учились вы в основном на 4 и 5, хотя есть и троечки в вашем аттестате зрелости.

Кстати, почему вы не комсомолец? Может баптист какой, и будете нам молебны устраивать в цеху?

– Так получилось, что когда весь класс принимали в комсомол, я приболел, а потом никто не предлагал, а я не настаивал, – ответил Илья, – и никакой не баптист и родители мои тоже в церковь не ходят.

– Ладно, это не важно, – заметил инспектор, – главное чтобы работал хорошо, а в душу лезть не наше дело. Может, на заводе вступишь в комсомол, у нас здесь сильная организация.

Оформлять я буду вас с испытательным сроком в две недели: у нас здесь станки новые, каких, вы Илья, у себя на заводе не видели и сможете ли работать на них большой вопрос. Направление в общежитие мы выпишем с сегодняшнего дня, а с понедельника сможете приступить к работе.

Обрадованный Илья пошел устраиваться в общежитие, а инспектор принялся готовить документы о зачислении Ильи на работу токарем в 20-й цех, как и просил юноша.

В общежитии комендант устроила Илью на свободное место, сказав, что когда юноша освоится на новом месте и заведет друзей, можно будет выбрать соседа по приятельству.

В выходные дни Илья ездил по Москве, знакомился с городом, в котором никогда не был и где собирался жить и работать ближайшие годы, а возможно и навсегда.

В понедельник Илья получил временный пропуск на завод и приступил к работе, которая ничем не отличалась от его прежней деятельности, только станки были новейшие с автоматикой, которую ему предстояло освоить с помощью специалистов, наладчиков и других мастеров токарного дела.

За две недели испытательного срока Илья зарекомендовал себя положительно и был зачислен на постоянную работу, став полноправным москвичом. Он успел зайти в заочный институт, сдал документы и экзамены, и через месяц был зачислен в число студентов – заочников с вечерним обучением в здании, рядом с проходной.

Всё, о чем мечтал Илья, сбылось, и он написал письмо родителям, чтобы обрадовать и их своей удачей. За суетой и устройством дел Илья почти не вспоминал о Насте, а по прошествии времени и вовсе забыл об этой девушке, которой совсем недавно готов был сделать предложение.

Когда московская жизнь Ильи совсем наладилась, вдруг пришла повестка из военкомата на комиссию для призыва в армию. Илья расстроился: ему не время было идти в армию на два года, когда он только-только начал самостоятельную жизнь.

По совету соседа по общежитию Саши, который оказался на три года старше Ильи и, отслужив в армии, не стал возвращаться в свой поселок, а решил пытать счастья в столице, Илья купил себе трость, взял выписку из истории болезни, как он сломал ногу в прошлом году и пошел на комиссию в военкомат, чтобы уклониться от службы в армии, как его научили товарищи.

Врач сразу обратил внимание на трость, опираясь на которую Илья, прихрамывая, пришел на медкомиссию. Выслушав объяснения Ильи, что у него был сложный перелом ступни ноги и с тех пор он не может долго ходить и нога начинает болеть, врач посмотрел справки, пощупал и помял ногу и дал заключение, что с такой ногой Илья не годен к военной службе в мирное время и ограниченно годен в военное время, если таковое когда-нибудь наступит. По этому врачебному заключению, Илья через неделю получил военный билет, освобождавший его от службы в армии раз и навсегда и, вздохнув свободно полной грудью, принялся постигать азы столичной жизни.

Собственно говоря, распорядок его действий определился работой и учебой: пять дней в неделю он работал на заводе по восемь часов в смену, три вечера занимала учеба в институте со вторника по четверг, и лишь оставшееся время можно было назвать свободным и заниматься личной жизнью и досугом, который не слишком уж отличался от того времяпрепровождения, что было в его родном городе.

Утром Илья вставал в 6.30, шел в туалет, который был в конце коридора, поскольку общежитие было старое, коридорного типа, пятиэтажное, и туалет с умывальником и душем были в одном конце коридора, а кухня с газовыми плитами в другом.

Посетив туалет и умывшись, Илья решал как быть с завтраком: попить чаю с бутербродами в своей комнате вместе с соседом Сашей, или пойти на завод и там перекусить в буфете перед сменой, выбрав завтрак из меню, а именно: каша рисовая, или овсяная на молоке, сметана, творог, яйцо вареное или глазунья, сосиски горячие с винегретом, пирожки с мясом, повидлом, булочки свежие, кофе, чай, какао, иногда бывали котлеты, шницель, студень и даже борщ, если эти блюда оставались от вчерашнего обеда в заводской столовой. Сытный завтрак обходился ему в 50-60 копеек, что при зарплате за двести рублей, казалось почти даром, и не надо было мыть за собой посуду – если с соседом решали завтракать в своей комнате.

До заводской проходной было две остановки на трамвае или десять минут пешего хода и Илья обычно прогуливался, если позволяло время, чтобы размяться перед предстоящей рабочей сменой у станка, где он должен был оказаться за десять минут до начала работы, чтобы успеть получить дневное задание от мастера и подготовить станок к работе.

Он числился токарем-универсалом и делал простые, но разные детали, что требовало перенастройки станка и смены инструмента, а соответственно и зарплата его была несколько ниже, чем у станочников, постоянно изготавливающих серийные типовые детали, что обеспечивало хорошую выработку и большую зарплату.

Илья уже мечтал перейти на серийную продукцию, но для этого ему надо было повысить квалификацию, набить руку и заслужить доверие мастера Степаныча, который не особенно жаловал молодых лимитчиков, прибывших в Москву за приключениями и при первой же возможности менявших тяжелую работу станочника на более легкую, – пусть и менее оплачиваемую.

В 8 утра начиналась смена, и необходимо было включить станок, чтобы показать мастеру и другим начальникам, что ты приступил к работе, даже если и продолжаешь подбор инструмента и заготовок для обработки деталей, согласно заданию.

Илья не курил, потому не пользовался положенными минутами для перекура, и работал без остановки, прерываясь лишь по необходимости посетить туалет или попить газировки из аппарата, установленного возле курилки, где собирались, в основном, пожилые станочники и слесаря и обсуждали новости или случаи из жизни, немало не заботясь о том, что их рабочие места пустуют.

Этих рабочих мастера называли «золотой фонд» и прощали им длительные перекуры, поскольку по просьбе мастера они могли быстро изготовить необходимые для плана детали или устранить брак, допущенный кем-либо из молодежи. Руки у них действительно были золотые, и они могли исправить почти любую сложную деталь, кроме грубого брака. Илья тоже прибегал к услугам этих профессионалов, если допускал, по недосмотру или второпях, брак в своей работе.

В полдень в цеху наступала полная тишина – это был перерыв на обед и шуметь никому не позволялось, даже если кто-то и хотел использовать обеденный перерыв для продолжения своей работы.

Рабочие мыли руки и расходились кто куда: кто сразу за столы для отдыха, чтобы забить партию в домино или шашки, и лишь в конце обеденного перерыва сбегать в столовую, или перекусить на скорую руку, здесь в цеху, прихваченными из дому бутербродами, а кто-то торопился в столовую, чтобы быстро пообедать и потом сменить игроков и спокойно доиграть до конца перерыва. Илья следовал второму пути и быстренько бежал в столовую: его молодой организм требовал питания после четырех часов почти непрерывной работы у станка.

Столовая примыкала к цеху, обед по цехам сдвигали на пятнадцать минут, чтобы не создавать толкучки и Илья, выбрав самостоятельно блюда двигаясь с подносом вдоль раздаточных полок, и расплатившись у кассы, быстро управлялся с обедом, присев за свободный столик. Пообедав и отдав поднос и посуду в мойку, он спешил из столовой в цех, чтобы присоединиться к игрокам, отчаянно сражавшимся за столами в домино и шашки, или, если игра затягивалась, подбадривая работяг со своего участка в качестве зрителя.

К домино, старые рабочие молодежь не подпускали, говоря, что они уже играли здесь до войны, с которой вернулись немногие, и поэтому пусть молодые заслужат место за столом своей хорошей работой, а пока потренируются в шашки. Именно тогда Илья и приохотился к шашечной игре, чем и пользовался теперь сосед Василий, предлагая сыграть несколько партий в шашки уже пенсионеру Илье Николаевичу.

Игра проходила на вылет: проигравший освобождал место и более уже не подпускался к шашечной доске, но и выигравшему не разрешалось играть более трех партий подряд, чтобы всем желающим можно было успеть сгонять партию за обеденный перерыв.

Игра в домино и шашки сопровождалась возгласами и прибаутками игроков и зрителей и обеденный перерыв проходил весело и быстро, пока в цеху не включалась пневматическая система, подающая по шлангам сжатый воздух на ручные инструменты, и цех не наполнялся вновь шипением сжатого воздуха, что означало конец обеда и продолжение рабочей смены, оканчивающейся в пять часов вечера.

Закончив смену, Илья сдавал изготовленные детали мастеру ОТК – так именовался отдел технического контроля, подписывал у своего мастера Степаныча сменное задание, если его выполнил, что означало прибавку к расценкам за изготовление деталей до 40%, ну а если выполнить задание не удавалось, то приходилось довольствоваться расценками по тарифу. Потом он сдавал наряд табельщице Наде – маленькой невзрачной девушке, тоже работавшей по лимиту и надеявшейся найти жениха-москвича, чтобы не работать в шумном цеху. После табельщицы Илья убирал свой станок от стружки и масла, потому что сменщика у него не было, а если бы был сменщик, станок можно было передать, как он есть, без уборки.

Сменщика у Ильи не было, поскольку он, как учащийся вечернего института, всегда работал в первую смену, вызывая недовольство мастера, но так было положено по закону: учащиеся-вечерники всегда работали в первую смену, чтобы не пропускать занятия и ещё им давалось сорок дней учебного оплачиваемого отпуска в год, для подготовки и сдачи экзаменов – так власть советская заботилась о повышении квалификации трудящейся молодежи.