Сполохи детства

– Вот сволочи, – сказал Камышин. – Надо ему помочь.

– Лучше не связываться, – возразил я. – Ты и ему ничем не поможешь, и сам получишь.

Но Камышин развернулся и зашагал к школе. Вскоре он вернулся с преподавателем. Тот действовал решительно.

– А ну, – сказал он Рыжему, – подойди сюда. Это твоя скрипка?

– Моя, – ответил тот нагло.

– Это моя, моя, – закричал паренек.

Вскоре скрипку ему вернули. И он поспешно убежал, уложив ее в футляр.

– А с тобой мы еще поговорим, – Рыжий погрозил Камышину кулаком. Володька ничего не ответил. Только губы сжал в тонкую линию – все же волновался, знал, что с рук ему это не сойдет.

– Ну вот, – сказал я расстроено, – опять ты нарвался.

На самом деле, я ощущал досаду на себя – оттого, что струсил…

Со скрипачом мы потом, когда Камышина уже не стало, случайно встретились в кассах кинотеатра в его районе – и разговорились. Оказалось, он отлично помнит тот день. После случая со скрипкой родители наконец решили перевести его в другую музыкальную школу, подальше от хулиганов. Когда я рассказывал ему, что произошло с Володькой, он от ужаса стал бледным, как крашеная известью стена.

– Как ты там живешь? – проговорил он.

– А у вас что тут, лучше что ли? – возразил я.

Он вздохнул. И поведал, что дяде дали условный срок. Хотя могли и посадить.

– Твой дядя – молодец, – сказал я. – Хоть кто-то нашелся, чтобы им врезать…

* * *

Мы делали рогатки сначала из дерева и жгута, а потом из проволоки и тонкой вьетнамской резинки. Мой новый папа – замечательный мягкий и образованный человек – боролся с моим пристрастием к стрелковому оружию весьма своеобразно. Он не проводил со мной воспитательные беседы, не старался меня в чем-то убедить, рогатки просто исчезали из моей комнаты.

– Черт возьми! – кричал я, перерывая вещи. – Она же здесь лежала! Куда она могла деться?!

– Понятия не имею, – отвечал папа, поправляя очки. – Ты уверен, что сюда ее положил?..

Через многие годы, он сознался, что выкидывал рогатки. Тогда же я был убежден, что в их исчезновении сокрыта какая-то тайна, и меня преследует злой рок.

Из проволочных рогаток стреляли «пульками» – их делали тоже из гнутой проволоки.

В доме возле школы жил одноглазый мальчик лет десяти. Излюбленным развлечением членов Банды было поджидать его под балконом. Они очень надеялись выбить ему «пулькой» оставшийся глаз. Но расстояние было слишком велико – так что их надежды так и не оправдались. А потом паренек, кажется, куда-то переехал.

Мы устраивали настоящую рогаточную войну в заброшенном детском саду. Я обожал эти полувоенные игрища. «Пульки» летали со свистом, и разили врага, как настоящие пули. От их попадания даже оставались следы – синяки и ссадины. Они не сильно меня волновали. До тех пор, пока однажды «пулька» не влетела и мне прямо в левый глаз. Пару дней я совсем ничего не видел. Радужка стала красной. На лице появился громадный черный синяк. Травматолог, осмотрев глаз, сказал, что ничего страшного – зрение восстановится. И посоветовал родителям тщательнее следить за ребенком.

С присущей ему серьезностью, несмотря на очень молодой возраст, папа взялся за дело. Он решил, что недавно усыновленного отпрыска надо отдать в спортивную секцию – чтобы не болтался без дела.

– Но мне же всего шесть лет! – возмутился я. – Я гулять хочу.

– Это хорошо, что шесть лет, это отличный возраст для того, чтобы начать спортивную карьеру, – сказал папа.

Его выбор пал на секцию дзюдо. Прежде всего, потому, что она находилась недалеко от дома. И еще потому, что тренером там был его институтский друг.

Я оказался в секции самым маленьким. Каждый день перед началом занятий тренер проверял у воспитанников дневники.

– Два, Петров, – говорил он печально и кивал на дверь, – вперед, исправлять двойку, завтра придешь.

– Ну, Иван Харитоныч…

– Давай без «ну», ты знаешь правила.

Почему-то дзюдо занимались одни только двоечники. Мне юные спортсмены отчаянно завидовали, потому что в школу я пока не ходил, и дневника у меня не было.

Я так увлекся спортом, что даже дома отрабатывал приемы и падения. Забирался на диван и грохотом рушился на пол. Умение падать без травм – было одним из основных навыков дзюдоиста.

В соседней квартире жил мальчик Паша. Он уже посещал третий класс. Но иногда Паша приходил ко мне в гости – чтобы поиграть в шахматы. Я демонстрировал Паше, как ловко умею падать. И он восхищенно признавал, что – да, у меня отлично получается, и что он, пожалуй, разбил бы себе все локти и колени, если бы так навернулся.

Навык, надо сказать, очень пригодился. Поскольку я был самым маленьким, на тренировках меня швыряли и так и эдак. Об маты я бился с таким стуком, что тренер Иван Харитонович стал опасаться за мою жизнь. Все-таки он взял на себя ответственность за меня перед моим новым папой.

– У тебя отлично получается, – сказал он, погладив меня по голове, – но тебе лучше бы придти через годик. А еще лучше, – он помолчал, – через два. Пусть отец мне позвонит… – Рано, рано ему еще заниматься, – говорил Иван Харитонович потом, когда они встретились. – А вот будет ему лет восемь – тогда в самый раз.

В общем, дзюдоиста из меня так и не получилось. В восемь лет у меня уже были совсем другие интересы. Умело падать я больше не хотел.

А спортивные секции вошли в мою жизнь на долгие годы. Я занимался спортом до самого поступления в вуз – пока все мое время не стала отнимать учеба и бизнес. Три раза в неделю, иногда – четыре, я три года подряд посещал секцию бокса. Занятия проходили в юношеском Дворце спорта, куда я ездил на электричке.

Обычно тренировки заканчивались поздно, и возвращаться к платформе приходилось в темноте, шагая вдоль гаражей мимо фонарей с разбитыми лицами. Там, в этом мрачном крысином углу, вечно ошивались темные личности – распивали портвейн, тусовались без дела… Однажды меня попытались ограбить. Наезд выглядел стандартно: «Ты с какого района? А чего тут делаешь?!» И тут же один из хулиганов бесцеремонно полез ко мне в карман. Они всегда так действуют. Привыкли к безнаказанности. И не ожидают от жертвы сопротивления. Особенно, если жертва одна, и намного младше. Наглец получил правый апперкот. А я отпрыгнул назад и встал в стойку.

– Ты чего?! – заверещал ушибленный.

– Боксер, что ли? – насмешливо спросил другой, в низко надвинутой кепке.

– А ты проверь, – сказал я. К тому времени я занимался уже полтора года. И хотя высоким ростом не отличался, но уже почувствовал некоторую уверенность в своих силах.

Особенно мне удавался хук. Поначалу я не оценил его убойную силу. Но после нескольких успешно проведенных хуков, стал применять его постоянно. Можно сказать, хук стал моим коронным ударом. С легким разворотом ноги, вложив плечо и корпус, я бил прямиком в подбородок. И обожал момент, когда противник валится с ног, теряя ориентацию в пространстве и всякую способность к дальнейшему сопротивлению. Проблемой было только то, что в моей весовой категории в секции почти не было бойцов – такой я был крошечный и тощий.

– Бабки есть? – продолжая лыбиться, спросил парень в кепке и достал из кармана нож.

– Нет, – я помотал головой.

– Смотри, если ты мне врешь… Я ж проверю.

– Только билет на электричку…

Они некоторое время стояли молча, потом расступились.

– Ладно, вали, я сегодня добрый, – парень в кепке сунул нож обратно в карман.

Я поспешно прошел мимо, будучи наготове. Ожидал неожиданного удара. Такие любят действовать подло. Но его не последовало.