Под ласковым солнцем: Ave commune!

– Ты оказался человеком, – уверенно ответила дама, ступая за юношей. – Не теми, с кем я прожила всю жизнь, а именно человеком.

Тепло, странное и приятное пролилось на ослабевшую душу парня, став нечто живительным, он почувствовал себя хорошо, ощутил слабый прилив сил, но всё же смерть друга всё ещё держит его за шею холодной рукой.

– Да какой уж я человек, – поморщился Давиан. – Ты бы знала, как я сюда рвался, как стремился.

– В канализацию?

– В Директорию Коммун, – холодно ответил Давиан, и девушка стала посерьёзнее. – Я видел в ней исполнение всех моих мечтаний, думал, нет… даже надеялся, что тут, чья найду понимание, стану нужным и… важным. Пойми, я не достоин называться человеком, ибо поступил ка самовлюблённый гордец

– Ох, какие слова…

– Да, такие вот слова, но они точно отражают мою сущность.

– Не думаю, что всё так и было, ты нагнетаешь, делаешь себя виноватым из-за того, что стало с твоим другом. Но ты же не знал…

– Своей гордыней я его погубил… ох, если бы я тогда не стал надоедливым и самовлюблённым гордецом.

– Если бы ты не возгордился, то не встретил бы меня. А я бы не узнала, что на этом бренном свете есть ещё люди.

Давиан примолк. Человек, идущий позади него, показался ему таким родным и близким, человеком с которым он хотел бы провести большую часть жизни. Юля – девушка, которая была рядом с ним с момента знакомства, поддерживала его, а когда его готовы были растерзать, она заступилась.

«И как после этого не ценить человека, пошедшего на такое ради меня?» – поразмыслил Давиан, однако все его мысли в мгновение ока растаяли, когда впереди он встретил фонарь покрупнее.

Свет ударил прямо в глаза – неистовый поток больно пришёлся на глаза, отчего юноша зажмурился и прижал ладони к зеницам и начал шептать:

– Юля, если что беги, я тебя закрою.

– Нет.

– Побежишь.

Давиан ступил вперёд в сторону света, в котором он утонул и погодя секунды три такой сильный поток унялся, сделавшись тусклее, а за источником освещения раздался хриплый голос:

– Не нужно никуда бежать. Кто вы?

– Крысы, – огрызнулся Давиан.

– А вот шутить со мной не нужно, – посмел этих слов раздался щелчок затвора, Давиан же посмотрел на человека, увидев старого седого мужчину в бесцветной рваной шинели, на рукаве которой синяя повязка. – Говорите, кто вы такие?

– Жертвы режима, если коротко.

Тут же винтовка уставилась дулом к потолку, а мужчина сделал фонарь ещё тусклее, позволив девушке и парню больше не щуриться. Он с сожалением посмотрел на них, сиплым голосом говоря:

– Что ж, очень интересно, что вас сюда закинуло. Ну что, сынок, каково оно, по ту сторону баррикад?

– Не очень хорошо, – сплюнул Давиан. – Нам бы укрыться где-нибудь, а то тут оставаться нельзя. Вы откуда пришли? Кто вы?

Старик повернулся спиной к паре, махнув и пойдя в сторону, словно зазывая с собой парня и девушку:

– Идёмте за мной, я вам покажу, где можно спрятаться.

Давиан неуверенно ступил за стариком, чувствуя, что ему можно доверять. Он не выстрелил в них, да и на служителя Директории Коммун он не похож, Но тогда кто он? Кто может тут бродить?

– Товарищ, так кто же вы?

– А сам как думаешь? – усмехнулся мужчина. – Я просто человек, вышедший найти какое-нибудь пропитание… свободный человек.

– Но…

– Вы член «Свободного синдиката»? – спросила Юля.

– О, как нас называют…

– Да, так говорят про сбежавших из Улья людей. Говорят, что они…

– Довольно, – оборвал её старик, продолжая идти. – Да, я из тех, кто отказался жить в том клоповнике коммунистического толка. А теперь давайте продолжим путь, я хочу отдохнуть.

Глава семнадцатая. Старый мир – добрый мир

Следующий день. Утро.

Рассветает. Солнца всё так же не видно из-за толстого каскадного слоя серых кучевых облаков, которые закрывают единственное светило на небесах, скрывая светло-бирюзовую поверхность полотна небесной тверди. Да его и не будет видно, из-за «геройской» работы заводов по созданию атмосферной серости, которая уничтожает всякую надежду на чистое небо.

В лесах, покрытых плотным слоем снега, который изгоняется термо-установками из ульев, есть оплот жизни, истинной, не того псевдо-существования, которое селится в бесчисленных сердцах Директории Коммун – больших городах. Это простая и нехитрая жизнь, объединение тех людей, которые ещё не забыли, что такое человечность, что такое жить всей душой, не скатились в то состояние, в котором живёт большинство партийцев Директории или же бежали от того образа жизни.

И среди таких людей оказался юноша, которого приняли, позволили войти в общину людей, существующих на самом отшибе пограничной коммуны, но, несмотря на это, такая жизнь в радость.

Впервые за долгое время Давиан встаёт без будильника, без его истошно-ревущего визга, без неистовую какофонию партийной пропаганды, которая в улье лилась из всех щелей. Под ним обычная соломенная кровать, пожухшая трава обтянута тканью, старой и выцветшей, а на тело ложится чудесное одеяло – кучи тёплых тряпок, сшитые между собой в чехол, который вмещает перья.

«Как же тут чудесно и тепло» – через сон думает юноша, ибо для него такой антураж, да и эта кровать намного милее и приятнее того, что была у него в Соте, в сто крат притягательнее.

Парень нежится в объятиях тепла, где-то в сторонке звучит приятный треск палений, доносящийся из печи, вместе с изливающимся теплом, оттого и приятней. В комнатках Директории всё было холодно и неприветливо, отвратительно и отталкивающе, несмотря на достижения цивилизации и централизованное отопление, на свет и удобства.

«А что мне эта цивилизация?» – сквозь сон сам себя спрашивает Давиан. – «Смысл в этой цивилизации, если она потеряла человечность?».

Видя полусонные картины прекрасных грёз, где он представляет, что снова бы оказала в Рейхе, вместе со своими друзьями, они… и Пауль тоже… и Юля вместе с ними, Давиан вспоминает, как сюда попал, как его приютили. Он помнит, да и через приятный сон прорываются видения дня вчерашнего – они к вечеру пришли к какому-то лесу, окутанному в снежное покрывало, который лежит в пяти километрах от улья.

Старик вывел их через чащобы деревьев к какому-то ручейку, маленькому и хилому, возле которого расставлено не более десятка хат, погруженных в землю и накрытых снежным одеялом. Для Давиана, замёрзшего и околевшего было неважно какие это дома, лишь бы припасть к спасительному теплу и согреться.

«– Какое чудесное селение» – с восхищением твердила Юля, проходя в маленькую деревушку.

Их приняли радушно и по рассказам старика, который и вывел пару в селение, большинство жителей узнало, кто они и что с ними случилось, оттого приём был весьма тёплым. Давиана накормили, обогрели и дали спальное место, чтобы он смог выспаться и прийти в себя после пережитого.

«Ох, пора уже вставать» – подумал Давиан, когда свет проник в хату, рассеивая ночной мрак.

– Вот просоня, вставай уже, – на всю хату раздался приятный голос девушки и Давиан внял ему, понимая, что уже действительно пора вставать, и он долго спит.

– Ю-Юля, – тягостно сказал парень, собираясь с мыслями. – Эт-это ты? – вопросил юноша, скидывая с себя тёплое одеяло и ступая на едва прохладный пол, огретый раскалённой печкой.