Под ласковым солнцем: Ave commune!

Давиан смотрит через оптический прицел винтовки, внимательно высматривая позиции впереди, и он увидел, как земля со снегом осела на перепаханные поля разрушенного и обращённого в поле мусора предгорода, а затем появились они. Танки, обтекающей формы, идущие впереди подобные броне для лёгкой техники позади, несущей десятки человек пехоты, а также для обычных людей, плетущихся за бронированным кулаком моторизованной кавалерии.

– Зальём их огнём! – раздалась команда, и оборона ответила оружейным хоралом десятков орудий, шлёпнув сотнями и тысячами пуль по наступающим врагам. Противотанковые ружья гаркнули и корпуса танков сверкнули рикошетами и маленькими взрывами, а некоторые встали на месте, потому что их гусеницы слетели.

Давиан сжал с тяжестью на сердце курок и раздался звук подобный удару хлыста, а затем ещё один выстрел, пока юношу не одёрнул какой-то мужчина, грозно и строго сказав:

– Ты по кому стреляешь, сынок? Они в броне, лучше побереги патроны.

Танки превратились в стену залпового огня – пушки окатили оборонительный рубеж огнём артиллерии. Над Давианом раздался страшный свист, где-то рядом грохнул, взрыв и его окатило пылью, снегом и грязью, а в ушах снова завопил истошный писк. Ещё один залп и какое-то здание накрыло взрывами оно под собственным весом, издавая страшный хруст, рухнуло и всё накрыло пыль и каменная крошка.

– Истребите эти танки, скорее! Нам нужны гаубицы! – кто-то орёт, отстреливаясь из противотанкового ружья.

– Не получится, – был дан ответ. – Они работают на другом секторе. Остановите лучше БТРы!

– Есть!

Когда боевые машины приблизились, из множественных точек ударили гранатомёты, оставляя за собой шлейф дыма, вливаясь в дождь снарядов противотанковой артиллерией, накрыв адским крещендо и ливнем снарядов колонну танков. Корпуса вспыхнули яркими вспышками и затрещали взрывами, раздался металлический стон, некоторые танки встали и загорелись, некоторые упорно продолжают движение, а какие-то разлетелись салютом, полыхающим обломков, разнёсшихся по округе.

– Так их, так! – кричат люди.

БТРы, большинство из машин, так же стали жертвами бронебойного огня и выпустили из себя десятки пехотинцев, которые рассеянным веером стали наступать, прикрываясь за танками и за разбитыми осколками.

– А вот теперь можно сынок! – раздался хриплый голос мужчины и он сам сжал крючок, его крупнокалиберный пулемёт звонко загрохотал, сея смерть каждому противнику.

Давиан открыл беспорядочный огонь из своей винтовки, она лихорадочно задрожала в руках, выпуская пулю за пулей. Ему нет дела до того, попадёт он или нет, лишь бы стрелять и ожидать скорой смерти.

Рассеянные ряды оказались прижатыми сумасшедшим огнём к земле. Танки пытаются вычищать огневые точки, но противотанковые пушки так умело стреляют по тяжёлым машинам, что пришлось дать заднюю и пытаться вести бой с дальних позиций, пропуская джипы.

Корпуса, отображающие на серой поверхности такие же бесцветные небеса, покрыты надписями – хвалой Партии. Около тридцати штук быстрых машин, несущих на себе ракеты и автопушки, прорвались через перепаханное поле и встретились с напористым огнём. Быстрым выпадом своего оружия они успели накрыть пару огневых точек, но сами стали жертвой миномётного и пулемётного огня, который разорвал металл корпусов в металлические клочья и вместе с людьми разбросал по округе.

Давиан видит, как часть войск Директории получила приказ отступать и занимать, оборону для перегруппировки и он бы обрадовался этому, если бы не состояние их войск. Всё пожирает трещащее пламя, всё находится во власти огня. Множество огневых точек смолкли навсегда, противотанковые пушки стали металлолом, а часть людей отправились навстречу вечности.

– Отряд, – обратился командир полуроты. – Вы молодцы, но мы выдержим ещё одно наступление, и потом нам придётся отходить. Подготовьтесь, ибо враг ещё может нахлынуть.

– У нас проблема! – обратил десятник. – Наши гаубицы под угрозой. Десантники врага наступают на артиллерийские позиции. Охранные отряды долго не выдержат наступления.

Молот Директории, её военная машина стремится уничтожить самое важное преимущество повстанцев одной рукой, пока другой конечностью вновь бросает на редуты своих солдат.

– Наступление! – кричат солдаты, когда показываются вертолёты, выпускающие ракеты по оборонительным позициям и уклоняющиеся от плотного шквала снарядов ПЗРК.

Их борта пожрали огонь и взрывы, но они продолжают наступление, выжигая всё, падая и взрываясь. Большая часть позиций с пушками сгинула в ракетном огне, прежде чем оставшаяся авиация отступила, уступив места тяжёлой технике.

– Докладывает рота «Альфа» и «Бета», – раздались слова из рации. – Наши потери сорок процентов личного состава, начинаем отступление на вторые оборонительные позиции. Нам нужно прикрытие!

Артиллерийская танковая линия снова открыла огонь, и возле Давиана всё вспыхнуло и загрохотало, а пехотинцы Директории перешли в неумолимое наступление, несмотря на слабый огонь некоторых пулемётов, когда стало понятно, что позиции практически уничтожены.

Юноша поднялся, чтобы сменить позиции и его глаза увидели всюду огонь и разрушения, опаленные стены и разорванные окровавленные и обожжённые трупы, смердящие тошнотворным ароматом палёной плоти.

– Бери свой отряд и выступайте на помощь гаубицам. Мы здесь справимся! – командует командир полуроты дружиннику и тут кивком дал ответ.

Давиан, ступая ватными ногами через тела и куски камней, отходит вместе с восьмою бойцами, оставляя позади себя громоподобные взрывы, и свист пуль, преследующий каждого. Он с трудом пробрался через разверченные траншеи и бегом присоединился к отряду:

– Гаубицы расположены к северу отсюда на большой площади, – доложил десятник. – Нам необходимо прорваться к ним и обеспечить защиту, отбросить десантников и по возможности их уничтожить.

Отряд перешёл на бег. Пробираясь через разрушенные здания и под гулом редкой авиации, собирая по пути отставших или разбросанных солдат, набрав два отделения, десятник вывел двадцать человек к путям, оттенённым громадными тусклыми постройками, воющими о славе прошлых столетий.

Впереди, на тропе, показались люди, в серой одежде и красными беретами, тихо пробирающимися укрепления. Они идут медленно, тихо, сосредоточившись на цели, на проникновении.

– Отряд, – шёпотом приказ десятник. – Присесть.

Двадцать человек тихо прильнули к белому снегу и руинам, к камням и укрытием, и по указу командира подобно теням, плясавшим в безмолвии, двинулись вперёд, стараясь взять врага в клещи. Десантников всего шесть человек, но их умения не стоит недооценивать, ибо и в таком количестве они с лёгкостью отбросят всю двадцатку и единственный шанс – умело воспользоваться скрытностью. И когда отряд достиг цели, десятник отдал приказ:

– Давай!

Кинжальный огонь из автоматов, пулемётов и винтовок накрыл пятерых десантников и трое мгновенно пали средь осколков построек, только двое смогли дать бой. Их убойное оружие скосило троих мятежников, разбив бронежилеты и прошив насквозь тела; возле Давиана пронёсся снаряд вражеского автомата и разбил кусок стены, за которой укрывался парень.

Ещё двое солдат ринулись вперёд, однако были остановлены метким огнём и нашли вечный покой в кучи строительного мусора.

– Гранатами их! Гранатами!

Тут же полетели четыре или шесть снарядов, накрывших рассеянным дождём врага, и спустя пару мгновений раздались взрывы. Дрожащий от каждого хлопка Давиан насчитал пять взрывов гранат, которых хватило, чтобы добить десантников и разметать их останки по снегу.

– Пробиваемся дальше!

Понадобилось минут пять, прежде чем отряд вышел к большой и широкой площади, где огонь продолжают вести гаубицы. Чёрные стволы устрашающими столбами уставлены в небеса и когда они изрыгают массив пламени и снаряды, земля сотрясается и дрожит от той титанической силы, с которой бьют гаубицы. Давиан увидел, что у гаубиц уже лежат мёртвые люди – бывший орудийный расчёт, застигнутый врасплох десантом. Вокруг гаубиц выстроена целая оборонительная крепость – траншеи и укреплены куски построек, обнесены мешками с песком, а переходы и дороги сюда занесены мусором и баррикадами. Всюду ведут бой люди в разношёрстной одежде, но терпят поражение от солдат в алых беретах, напирающих с неистовым упорством и умением.

Давиан лёг в какую-то траншею, ведя беспорядочную стрельбу и со звоном вынимая обоймы. Его винтовка старается поразить десантников, но пули то ли пролетают мимо, то ли рикошетят об их броню и, кажется, они неуязвимы. Пули жужжат над головой, гранаты с гулким грохотом взрываются рядом, раздаются звуки агонии и крики боли и всё это смешивается в протяжную и жуткую, по истине адскую симфонию войны и бойни. Мятежников тут не менее роты, десятников впятеро меньше, но они побеждают и идут, будто заговорённые.

– Почему мы проигрываем!? – вопрос так и остался без ответа – мужчину, слова которого пробились через вой боя, скосила автоматная очередь, и он с разворошённой грудью украсил грязный снег бурой кровью,

Ещё раз гаубицы дали залп и всё вокруг сотряслось от страшного грохота и озарилось ярким пламенем

Для Давиана всё это напоминает безумие, его берёт желание закрыться руками и не слышать всего этого, не видеть творящегося вокруг кошмара, залечь на дне траншеи и так лежать, пока всё не кончится. Его руки дрожат, стрелять становится всё труднее, дыхание стало прерывистым и глубоким, а сердце колотится, как истошное и кажется, что сейчас оно вылетит.

«Господи, помилуй!», – взмолился юноша, не зная к кому больше обратиться в инфернальном шторме битвы.

На мгновение необычайное спокойствие коснулось его души, и он смог увидеть, как первая пятёрка десантников прорвалась к ним, через заградительный огонь и укрепления, оказавшись в десяти метрах от траншеи юноши. Усиленным и кучным огнём смогли убить только одного – рой пуль изорвал ему бронежилет и пробился через слабые места, но остальные продолжают сеять смерть разрывными патронами автоматов.

– Давай, гранатами их! – Давиана одёрнул какой-то мужчина, лицо которого так похоже с лицами остальных – всё вымазано в грязи и саже.

Парень послушался и машинальным движением вынул единственную гранату, твёрдо обхватив пальцем кольцо и потянув его со всей силы. Оно вышло со звоном, и юноша метнул её, присоединив к дождю из не менее десяти снарядов, которые упали в аккурат наступающих десантников, устроивших вокруг себя кровавую жатву, размалёвывая выстрелами, как кистью, полотно битвы яркими кровавыми мазками, которые в пылу побоища обратили на них внимание в самый последний момент.

Десяток взрывов накрыли дланью разрушения и разрывной волны небольшой участок земли, за плотным плащом грязи и серого снега, скрыв врага. Когда звон, грохот и пелена спали, мятежники увидели, что их затея удалась, тела десятников, обезображенные с изодранной одеждой, разбросаны по разрушенным укреплениям и упокоились в обломках зданий и снегу.

Однако радоваться рано, ибо ещё пятнадцать элитных бойцов Директории Коммун продолжают наступление, и нет от них спасения. Грохот разрывных зарядов становится ответом на потерю братьев по коммунизму и объятые ревностью к идеологии и движимые полученным приказом они перешли в наступление. Полтора десятка бойцов врезались в оборону как раскалённый нож в холодное масло и стали её резать и терзать, устроив самый настоящий парад смерти. Их автоматы как бешенные дёргаются и рвут мятежников в клочья, Давиан видит, как пару человек десантник расстрелял едва ли не в упор, и их тела разорвало на части от напора очереди.

Оборона пытается удержать напористых солдат, но ничего не удаётся. Положены десятки жизни на алтарь поражения и ропот стал пробираться в рядах защитников, пока не раздался хлопок. Один из десантников со сквозной дырой в груди медленно опустил автомат, покачнулся и завалился на спину с непониманием, застывшим в глазах навечно. Ещё хлопок и второй противник ложится на землю, а остальные пытаются рассредоточиться.

Через мгновение на площадь ворвался транспорт – большая коробкообразная конструкция с гусеницами вместо колёс и открытым верхом. Его два крупнокалиберных пулемёта дали залп, и грохочущая очередь сверкающей молнией настигла десант.