Дорогой скорби: «Долиною смертной тени»

Азариэль, на этот раз сбитый с толку и не понимающий, что происходит, вынужден безмолвно наблюдать за тем, как пара удаляется лёгкой походкой; они уходят, взятые взявшись руки и на мгновению альтмеру показалось, что бретонец оглянулся в его сторону и одарил образом коварного взгляда и лукавой улыбки.

В сердце поселилась пустота, вой потерянных надежд и плач, внутреннее рыдание тоской льётся чёрными потоками в душу, сменив яркий «свет». Он бы хотел закричать ей в спину, хотел бы кинуться, но она смотрела на него, как на… чужого.

– Готфрид, – немного выйдя из ступора и вернувшись в реальность прорычал Азариэль. – Что это было?

– Азариэль, друже, я рад видеть.

– Потом… друже, – глубоко дыша, и как будто задыхаясь, тяжело говорит альтмер. – Давай.

– Так шо? Я вижу, не признала тебя твоя краля? Да ладно, новую самку найдёшь себе, – вмешался гоблин, вставший рядом с альтмером.

– Это твой питомец? – спросил Готфрид.

– Я тебе сейчас дам питомец! – гоблин было рванул к нордлингу, чтобы дать тому пинка, но был остановлен цепкой рукой Азариэля.

– Готфрид, – в строгости обратился парень, и схватив за шиворот Крога, оттянул его. – Изложи мне всё и живо!

– Ох-охушки, – норд будто бы повинно опустил голову. – Всё понеслось с того, что не пошёл я к владыке, который за власть лютовать собрался. Но ему не надобно было людей в свои рати, а посему я пошёл наёмником к тому, кого ты узрел.

– Кто это? – гаркнул эльф.

– Жорар Мотьер – глава какой-то крупной торговли. Он нанял меня для сопровождения к Скайриму, Вайтрану. Там он с кем-то дела торговые вёл, а после натолкнулся Лиру в таверне. Я… я не знаю, что с ней уделал, ибо даже не успел с ней обмолвиться, как она за ним, стала виться, как пчёлка за мёдом.

– Ты о чём?

– Я не знал, что он с ней уделал. Она после говора с ним, как будто околдованная… не знаю, друг мой… не знаю. Я с ней общался, но она мне отвечала, как по голове треснутая, – Азариэль по голосу и взгляду заметил, что Готфрид полон скорби по тому, что случилось с девушкой; он протягивает руку и в ответ получает крепкое рукопожатие.

– Понимаю, Готфрид. Я рад, что с тобой всё в порядке… я рад, что ты теперь здесь, – выдохнул альтмер.

– Как ты сам? Поразил Люция?

– Да… только я не хочу об этом вспоминать. Ладно, что было дальше?

– Он нанял меня, чтобы мы шли сюда. Уплатил хорошечно за то, чтобы я не говорил с Лирой.

– Не может быть… не может быть… вертит головой Азариэль. – Как он мог её околдовать? Она же – отличный маг. Не всё так просто… я бы хотел узнать, что это за Мотьер, чем он занимается… но думаю, это невозможно…

– Почему? О, сыны мёртвого Ордена, всё это можно устроить, – в разговор вмешался человек высокого роста, вызвавший у Азариэля каскад воспоминаний и образов, которые парень попытался мгновенно скрыть.

С каждой секундой его неверия в происходящее всё усиливалось… Готфрид, Лира и теперь человек из прошлого – всё перемешалось в портовом городе и от непонимания, происходящего, Азариэль взмолился:

– Единый, какими путями ты меня ведёшь?

Пока Азариэль вёл судьбоносные беседы, его учитель – Варкут’нель-Гайн идёт ко дворцу местного царя. Здесь облачение стражи принимает всё более грозный вид, устрашающий и вселяющий лёгкий трепет перед властителем целой области. Воины, в стальных анатомических кольчугах, укрытых плащами оливкового цвета, конусообразными шлемами, крепкими сапогами и крупными круглыми щитами. Любого нарушителя порядка в капусту покромсают блестящие в свете множества свечей и факелов, покоящиеся в объятиях кожаных бежевых перчаток бердыши. Стража хоть и выглядит грозно, но при виде человека с посохом, необъяснимо пятится назад.

Ревнитель Единого Бога прошёл далеко за главные ворота, представленные высокими сплетёнными бирюзовыми прутьями между толстых каменных башен и сейчас его шаг эхом раздаётся по царской зале. Его не волнует ничего, кроме цели – нести слово тому, кому он поклоняется, в душе Варкут’нель-Гайн ощущает лишь нужду в выполнении цели. В прохладной царской зале, где стены выполнены из простого серого камня, на котором пляшут огни яркого пламени, под ногами расстелены алые ковры, все взгляды только на человека в накидке.

Взгляд направо, и Варкут’нель-Гайн видит, как за столом люди предаются объеданию и пьянству, только вместо пива и эля у них скума, чьё сладкое зловоние витает всюду. Женщины лезут на мужчин, чтобы устроить сношение прямо здесь, зацеловывая их и искушая прекрасными видами своих тел, которые два ли сокрыты под фривольными нарядами. Но когда рядом с ними пришёл ревнитель Единого, люди и эльфы, готовые предаться дикой оргии прямо здесь, остановились исступлённо смотря на гостя… их состояние похоже на то, если бы их облили ледяной водой. Рядом стоящие музыканты исполняют упоительные тихие мелодии на флейтах и лютнях, создавая томную атмосферу.

Отвернувшись от картины, вызвавшей приступ омерзения, Варкут’нель-Гайн слева увидел людей в чёрных капюшонах. Они сидят за столом, где между ними раскинуто множество книг, и вся их речь превратилась в дикий молитвенный гул, жуткое завывание, будто они стремятся леденящим душу голосом призвать сюда тварей Обливиона. В глазах Варкут’нель-Гайна это всего лишь кучка сектантов, стремящихся подчинить город и Империю своим прихотям, за которыми скрываются огромные похоти. Дворцовый штат жрецов сильно занят молениями, чтобы обратить внимание, но всё больше служителей Ильгамеша отрываются от своих книг и с опаской бросают озлобленные взоры на Варкут’нель-Гайна.

Преодолев путь, сиро-нордлинг встал возле двух резных деревянных тронов. На правом восседал смуглый кареочий мужчина, имеющий серебряный венец на голове своей, в роскошных пурпурных одеяниях, длинных сапогах и потирающий златой перстень на пальце. Рядом с ним, обличённая в бежевые шёлковые наряды, сидит девушка с чёрными, как бездна посаженными косо глазами. Её кожа отдаёт тёмно-медным оттенком, сама она ниже людей, а прекрасное треугольное лицо с тонкими очертаниями отмечено татуировкой в виде двух крыльев.

– Славный царь Рихадский, – громкая и сильная речь раздалась во всех уголках залы. – Посыпай главу пеплом, ибо пришёл для тебя рок.

– Чего ради прибыл сюда? Ты сказал страже, что желаешь сообщить мне нечто важное, – прозвучали слова надменности. – Так говори же. Не утомляй моё время.

– Царь, шёл я к тебе, чтобы принести слово Единого, Того, от Кого вы отказались давным-давно. Забытый вами Единый, повелевает отказаться от мерзкого поклонения Ильгамешу, ибо за ним стоит погибель рода людского, мерского и «звериного», – грозно возвещает Варкут’нель-Гайн. – Царь, Азахави, отрекись от того, что насадил в своём городе, возроди храм на севере, что стоит в запустении долгие лета и не постигнет тебя кара Его.

– Как зовут тебя странник? – все услышали бархатный голос царицы, которая даже встала. – Мой царь Азахави очень сильно утомлён твоими речами и заботами своей страны, так что я стану говорить за него. Зовут меня Эизваэль, как твоё имя?

– Для вас, меров и бойчи из рода их, я – Ада’Ануге-Малату[3], царица. Для остальных – Варкут’нель-Гайн.

– Что ж, говоришь ты действительно грозно, но скажи, проповедник Единого, почему мы должны соглашаться на это? Почему в Империи мы должны следовать каким-то запретам, если она дозволяет нам поклоняться, кому хотим. Что нам до твоих слов, если мы живём на своей земле. Скажи, почему мы должны следовать твоим повелениям, если, это наша земля и кому поклоняться, мы решим сами?

– Царица, ты говоришь о свободе, но люди и меры твои ходят далеко не в ней. Вы поклонились Ильгамешу, только потому, что он порок делает доступным и непостыдным, вы пренебрегли заветами отцов, отцов ваших, поклоняясь истуканам, и идолам, которые возводите в душах своих.

– Мы пребудем в свободе, как древние драконы, ревнитель Единого и не нужен нам твой Бог, ибо с помощью силы и даров Ильгамеша мы сами станем, как боги, – нагло заявила царица.

– Вижу я, что страха перед Единым в тебе несть, но если вспомнила драконов, то должна упомнить, что был среди них чернорогатый, Алдуином звался и возомнили они богами себя среди смертных. Первенец Акатоша поклонился не добру, но злу, властник которого Падамаэль и восстал против второго отца. Единый, создавший Алдуина по подобию Акатоша и при его просьбах, попустил тому случиться, дабы мы помнили, к чему может привести создание богов земных и что стало с ними… что же стало с драконами? – далее последовали устрашающие призывы. – Азахави, Эизваэль и все присутствующие здесь, оставьте беззаконие в которое впали, оставьте поклонение Ильгамешу, ибо за ним стоит поклонение одной из шестнадцати ересей. Если не оставите этого, то солнце ваше будить жечь вас и почувствуете вы жажду с гладом, узнаете, насколько Единый

На грозный голос оппонента, царица лишь усмехнулась и с активной жестикуляцией стала громогласно кричать:

– Я – верховная жрица культа! Меня выбрал Ильгамеш в лице своих послов, дабы я несла его слово и народ просвещала! И ты, оборванец, смеешь мне перечить? Я – из рода Каморанов и ты смеешь говорить что-то против меня и веры моей!?

– Царица, царь, – сиро-норд обвёл всё посохом. – Продолжая потакать культу Ильгамеша, вы только развратите народ, обречёте его на мучительную гибель. И для того, чтобы вы образумились, призову Единого, дабы иссушил небо и капли с него не пролилось и пламя солнца посушило посевы ваши.

Все взирают на противостояние двух персон. С одной стороны, власть государства, которая творит, что заблагорассудится, с другой стороны ревнитель странных для этого народа и удивительных идеалов. Даше жрецы Ильгамеша оторвались от своих молитв и злобно взирают на гостя, стража давно бы схватило этого человека, но в странном трепете только безмолвно сморит.

– Проваливай! – крикнула девушка в порыве злобы, её губную помаду стёрли слюни, а голос чуть ли не сорвался. – И не возвращайся в город!

Глава шестая. Суть культа

Двадцать два часа этого же дня. Рихад.

Ночь опустилась на прекрасный портовый город и когда пали последние оковы дня, а светило скрылось за горизонтом, на улицы выплеснулось вся та нечисть, которую принёс с собой культ Ильгамеша. Прохладная и приятная ночь стала настолько горяча и отвратительна, что будь здесь имперские клирики, они бы возопили от того, какое бесчестье тут устроено. И кажется, что даже звёзды в небе померкли в стремлении скрыть свои лица от того, ужаса, что тут творится.

Два человека идут незаметными тенями, облачившись в чёрные прилегающие тканевые одеяния с капюшонами и масками, да и народ в таком экстазе, что до них нет никому дела. Даже узкая улочка, по которой они ступают, полна «прелестей». Которых принёс новый культ. Светловолосый мужчина с тошнотой взирает на то, как мужчина в чёрном балахоне тонким длинным ножиком делает порезы на коже и пляшет возле разведённого костра, неистово крича:

– Ильгамеш! Ильгамеш! Испроси нам у Бала, твоего лорда могущество и славу! Да-да-да!

Парень отворачивает голову, но для того, чтобы увидеть, как двое девушек в светлых полупрозрачных одеждах, валяются, скрючившись, а возле них мерцают бутылки скумы. Если посмотреть чуть дальше, то можно узреть, как два данмера, на карачках слизывают с лужи какое-то дурманящее пойло.

– Давайте славная паства! Предавайтесь на славу Ильгамеша всем порокам и страстям! – взывает один из проповедников с бочки. – Ильгамеш позволяет вам всё это! Так берите же!

Готфрид, проходя мимо слуги нового культа не стерпел, сердце его объял огонь, и он со всей силы пихнул ногой бочку. Ильгамешит не устоял, раскачался и рухнул прямо в стоковую канаву, откуда тут же раздались истошные вопли и крики о помощи.

– Готфрид, нельзя так поступать, – упрекнул его второй человек. – Ты раскроешь нас, привлечёшь ненужное внимание.