– Кто это с тобой, Димыч? – аккуратно поинтересовалась одна из голов.
– Свои. Это Александр, его придётся взять в тему, если ещё год хотите пожить спокойно.
Я толкнул Димыча в бок, ощущая, что меня во что-то втягивают и зло прошептал:
– Димыч, вы что тут творите? И меня ещё решили подставить? Я же тут вроде как начальник.
Димыч отодвинул мой локоть и прошептал в ответ:
– Саша, придётся тебе рискнуть и поверить мне. Эта тема тебя с ума сведёт, ты же писатель. Такое сможешь потом написать, что хер кто поверит.
– Это что, наркота какая-то у вас тут? Я только по молодости баловался и больше не собираюсь. И перестань называть меня писателем. Какой я, к чертям, писатель. Ты же сам это придумал.
Димыч уже будто ничего не слышал, потянул меня за руку, и мы двинули к стойке.
– Ребята, это Александр. Как я и сказал, свой парень. Я его сто лет знаю. Друг Олега Алексеевича, писатель.
Вадим и Витя были молодыми мужиками. Вите было лет сорок, а его другу немного за тридцать, а может, и меньше. Они были примерно одинакового роста, и даже их лица были чем-то похожи. Возможно, потому что у обоих были бороды, а волосы были одинаковой длины и взлохмачены, однако комплекцией они отличались заметно. Витя был худой и сутулый, с кривыми зубами, а вот Вадим наоборот был спортивного телосложения, с ровными и будто отбеленными зубами.
Витя долго сверлил меня взглядом, пока Вадим скучающе листал книгу жалоб и предложений, вытащенную из-под стойки. Наконец Витя выдавил:
– Вроде, свой. Может, тоже проскочит.
Димыч энергично кивнул:
– Я думаю, был бы не свой, тут бы и не оказался.
Я решил, что это какой-то спектакль по случаю моего приезда. По-другому объяснить происходящее было сложно. Я присел на мраморные перила за ресепшном возле скучающего Вадима и спросил, нет ли у кого-нибудь сигарет. Витя вытащил пачку Winston и запустил её по стойке в мою сторону.
– Спасибо. Не знаю, что вы задумали. Но я с вами, что мне остаётся, – я решил подыгрывать. Витя толкнул Вадима. Из тумбочки у себя в ногах тот вытащил графин, а за ним и гранёные стаканы.
– Смотрю, везде у вас эти графины.
Витя кивнул:
– В подвале столовой куча ящиков с посудой тех времён – графины, гранёные стаканы, тарелки и всякая такая мура.
Вадим встал, вытащил из кармана горсть шоколадных конфет и раздал всем по одной. Димыч машинально взял конфету, но сразу кинул её на стойку:
– Тьфу ты! Опять вы как бомжи. Сходи, Вадик, и принеси что-нибудь из холодильной комнаты. Я же забил её почти под завязку.
Ничего не говоря, Вадим послушно двинул куда-то по тёмному холлу. Мы с Витей закурили, и дым заструился в темноту потолка. Димыч нарушил тишину:
– Значит, так. Слушай внимательно и постарайся не относиться скептически, – он пристально посмотрел на меня. Я кивнул и Димыч продолжил: – мы тут пару лет назад, когда меняли трубы в подвале, наткнулись на одну странную штуку. Пол подвала не забетонирован, и на дне, в земле, откапывая трубы, мы обнаружили верхушки камней и ради любопытства решили их раскопать. Оказалось, что камней там несколько штук и стоят они кр?гом. На них было нарисовано что-то наподобие рун, мы подумали, что это что-то из наследия язычников осталось. Не строителям же это ставить. Скорее всего, получив задание строить корпус, они нашли эти камни, но убрать их по какой-то причине не решились и просто засыпали, а сверху построили здание. Мы их оставили, но решили никому не говорить, к чему лишние слухи и сплетни? Я про эти камни и забыл уже, пока однажды мы не потеряли на сутки этих двоих. Обыскали с Наташей все окрестности, а их нигде нет. Но в какой-то момент мы догадались спуститься в подвал, и что же мы там увидели, как думаешь? – Димыч вопросительно посмотрел на меня. Я выпустил кольцо дыма и недоверчиво покосился на него:
– Ну и что же?
– А то, что камни эти полностью отрыты и стоят на каком-то постаменте, а в центре – круглая плита. А возле плиты сидят эти двое, перепуганные насмерть. В общем, мы поняли, что наши красавцы тут не просто бухали, а этот Стоунхендж отрывали. Как бы то ни было, мы отвели их домой, а когда они проспались, начали нам что-то объяснять про проход, который они нашли, и про то, что побывали в каком-то нереальном месте, и что там как-то до жути удивительно. Говорили они путанно и чётко на вопросы ответить не могли. Короче, повели они нас в этот подвал, и уже на месте разъяснили, что якобы пока они наводили окончательный лоск на этих валунах, изрядно набрались и заснули на плите, что по центру, а проснулись неизвестно где. И провели они в этом новом месте двое суток, пока опять не открылся проход, и они не ускользнули обратно.
Димыч толкнул Витю в плечо:
– Правильно я говорю?
– Ну, только если в очень общих чертах. Так-то всё было намного сложней. Но суть вот в чём: да, это портал, и через него можно куда-то попасть, но куда именно, понять сложно. И совершенно не обязательно, что попадёшь в то же место, куда попадал прежде.
Я подпёр голову руками, чуть не уронив бычок, и нехотя пробормотал:
– И что, я должен поверить в этот бред? Дайте лучше пепельницу.
Витя достал из-под стола увесистую стеклянную пепельницу и шумно опустив её на стойку возле меня, выпалил:
– А хер ли нам распинаться? Всё равно показывать надо. И сегодня тот самый день, когда можно.
Димыч хлопнул в ладоши:
– Я так и подумал! У меня уже чутьё на это дело. Да, забыл сказать, портал открывается в никому неизвестные дни.
Я сокрушённо вздохнул и затушил бычок:
– Вы, по ходу, всё-таки под чем-то. Хрен с вами, давайте и я сожру.
Не дождавшись Вадима, Витя наполовину наполнил стакан и залпом выпил:
– Херовый ты писатель, Саша, если не допускаешь возможности того, что мир не такой, каким он тебе кажется.
Я недоумённо поднял на него глаза. Мне почему-то стало жутко обидно. Я тоже налил себе из графина и не отрывая взгляд от Вити, выпил. Налил, правда, раза в три меньше, чем выпил он. Травяной вкус ударил в нос.
– Знаешь, Витя, это обидно. Может, я и херовый писатель, но не позволяю себе такие вот детские шуточки. Да и вообще, вы все тут ведёте себя как дети. Мы не в пионерском лагере. Ты вроде был энергетиком. Ответственная работа, но и ты туда же. Устраиваете какой-то балаган. Разыгрываете взрослого человека, как ребёнка.
Витя уставился на меня, потом на Димыча и неожиданно расхохотался до слёз. Димыч тоже засмеялся, но более сдержанно. Сквозь смех Витя процедил:
– Ладно тебе, Пушкин. Ты чего такой злой? В портал таким нельзя идти.
Я хотел сделать ещё какой-нибудь едкий выпад, но тут дверь в холл распахнулась и вошла Наташа. Все тут же замолчали. Я поймал себя на том, что улыбнулся её появлению. Вот так, в одно мгновение, раздражение сменилось умилением. Наташа подошла к стойке. Она была собрана, глаза блестели:
– Ну что, мужики, ввели его в курс?
Витя кивнул:
– Пытаемся. Не верит.
Наташа скинула овечий полушубок на стойку:
– Ну, оно и понятно. Показать сможем?
Витя снова кивнул:
– Открываются потихоньку.