Мы с истекшим сроком годности

– Вы не имеете права распоряжаться мною!

– Еще как имеем, – говорит отец, улыбаясь.

– Отпусти! Отпусти меня, немедленно!

Мои слова прошли мимо его ушей. Папа с мамой вывезли меня из дома.

– Ты, наверное, уже и забыла, что такое улица, – сказала мама, а я ей лишь недовольно фыркнула в ответ. – Нина, давай быстрее.

Папа попрощался с нами и поехал по делам. Я чувствовала себя так неловко вне дома. Стены моей комнаты были моей защитой от внешнего мира, который я уже всем своим нутром возненавидела.

Дождавшись Нину, мы втроем отправились в торговый центр. Нина шла впереди нас, а мама медленно катила мою коляску – ближайший торговый центр находится в пятнадцати минутах ходьбы, но мама решила растянуть «удовольствие» еще минут на двадцать, чтобы, как она говорит, я «пропиталась» свежим уличным воздухом. По пути в торговый центр я встретила троих своих бывших одноклассников, которые посмотрели на меня с таким жалостливым видом, что меня чуть не вырвало прям на них. Этого я и боялась. ЖАЛОСТЬ. Хочешь окончательно добить человека? Пожалей его, и он окончательно поймет, что его жизнь превратилась в дерьмо. Иначе и не скажешь. Добравшись до торгового центра, мы заглянули в небольшую кафешку, находящуюся на первом этаже, заказали три пирожных и латте. Когда мы только стояли у дверей кафе, я молила, чтобы там было от силы человека два-три, но, к моему великому сожалению, кафе было полностью заполнено, и мы еле-еле нашли себе столик. Естественно, каждый присутствующий обратил свой взор на меня, они же никогда не видели инвалидов-колясочников! Я с омерзением посмотрела на каждого из посетителей кафе. Позже мама рассказала, что о моей аварии напечатали в нескольких газетах, потому что во всех школах Миннеаполиса проходил выпускной вечер, и я всем омрачила праздник.

Я быстро уплела шоколадное пирожное с банановой начинкой, а мама с Ниной все еще не могли никак расправиться с содержимым своих тарелок. Пока я ждала маму и младшую сестру, я обратила внимание на сидящую перед нами сладкую парочку. Мускулистый парень с волосами цвета пшеницы нежно обнимал свою тощую девушку с выпирающими ключицами и смотрел ей в глаза, а она, застенчиво улыбаясь, чмокнула его в щеку. Знакомое чувство зависти вновь окатило меня. Я подумала: кому я теперь нужна, кроме своих родителей? Никому. Жить с инвалидом – дело не из легких, возложить на себя тяжкие обязанности, забыть про самого себя и посвятить свою жизнь перетаскиванию недочеловека на руках и подтиранию задницы. Внутри меня буйствовала обида. Неужели я обречена всю жизнь жить с родителями? Неужели я никогда не услышу искреннее: «Я тебя люблю»? Никто ничего, кроме жалости, больше ко мне не испытает.

Как только я почувствовала, что вот-вот разрыдаюсь у всех на виду, мама и Нина вышли из-за стола, и мы все вместе направились к выходу.

Я попросила маму, чтобы она меня отвезла в книжный отдел. Пока мама отправилась искать для себя новые женские романчики, я нашла стенд с книгами о животных и птицах. Я наугад взяла две книги об орнитологии. Не знаю почему, но в последнее время я, можно сказать, помешалась на птицах. Мне хотелось побольше о них узнать, например, какая птица самая большая на планете, чем она питается, как строят гнезда ласточки, какой размер у птенца колибри. Мне кажется, я схожу с ума, ибо раньше я никогда не увлекалась ни животными, ни птицами, да и вообще позвоночными в целом.

Мама была удивлена моему выбору, ведь раньше я покупала себе различные подростковые романчики, из которых извлечь можно только одно: предохраняйся и люби родителей.

Когда мои силы были уже на исходе, я, мама и Нина отправились в фирменный магазин одежды. До инвалидности мы с Лив обожали ходить в этот магазин, затаривались кучей девчоночьих прибамбасов, которые потом висели годами в моем маленьком шкафчике для одежды. После аварии я стала сама не своя, теперь походы по магазинам стали мне чужды. От блеска страз на кофточках и дурацкой расслабляющей музыки, которая вечно играет в подобных модных магазинах, у меня разболелась голова. Я уже мечтала оказаться снова в своей постельке и не выходить из дома как минимум месяц.

– Мам, можно я куплю эти очки? – спросила Нина.

– Нина, у тебя уже десять штук очков, зачем тебе еще одни?

– Ну они такие красивые, – завыла Нина.

– Ладно, бери. – Нина убежала на кассу. – Вирджиния, а ты почему ничего не взяла?

– Не хочу.

– Ясно, тогда я тебе помогу… хотя я уже слабо разбираюсь в молодежной моде. Девушка! – Мама окликнула консультантку.

– Мам, не надо. – Я недовольно потерла лоб и тяжело вздохнула.

Молоденькая консультантка на высоченных шпильках вмиг оказалась около нас.

– Добрый день, чем могу помочь?

– Знаете, я хочу подобрать для своей дочери что-нибудь особенное. Вы мне не поможете?

– Разумеется, – приветливо улыбнулась девушка, – следуйте за мной.

Несколько минут консультантка выбирала мне одежду и, в конце концов, обнажив несколько вешалок, она отдала груду вещей маме.

– Какая красотища, ты обязана все это примерить.

Мы заходим в примерочную. Мама, не обращая внимания на мое скуксившееся лицо, начала снимать с меня одежду. Сначала мама надела на меня синие джинсы, которые из-за моей больной худобы оказались мне велики. Далее мы примерили несколько кофт, шорты, и последним на очереди было черное платье. Оно невероятно красивое: небольшое декольте, плотная, приятная на ощупь ткань, с бархатистым узором. Мама вывезла меня из примерочной, чтобы я полюбовалась на себя при нормальном освещении. Платье отлично подчеркивало мою фигуру. Что мне в нем особенно нравилось, так это то, что оно скрывало все выпирающие кости, из-за которых я была похожа на маленького умирающего птенца. Странное сравнение, знаю. К зеркалу подошли две высокие девушки, я почему-то сразу обратила внимание на их длинные, прекрасные, накачанные ноги. Девушки, постоянно прикалываясь друг над другом, рассматривали свои платья. На одной было черное с крупным белым горошком, а на другой воздушное бледно-розовое. У меня что-то закололо внутри. Я себя почувствовала такой уродливой, сидя в этом проклятом кресле. Мама стояла в сторонке вместе с Ниной и умилялась, глядя на меня.

– Поехали отсюда, пожалуйста, – с нескрываемой злобой сказала я.

Обратно мы решили вернуться на автобусе – всего несколько остановок, и мы уже подъехали к дому. Мама попросила какого-то крупного мужчину помочь ей вынести меня из автобуса. Огромная толпа людей скопилась у двери, все ждали, когда же меня вызволят.

– Мама, когда мы уже зайдем?! – слышу я писклявый голос какого-то мальчишки.

– Сейчас, сынок, для начала мы должны пропустить инвалида.

ИНВАЛИДА. Что-то щелкнуло у меня в голове, чувствую, как ярость растет во мне с новой силой.

– Я не инвалид! – кричу я, – не инвалид, понятно?!

Я посмотрела в глаза матери, которой было жутко неудобно в этой ситуации, но мне все равно. Как только я оказалась на улице, я старалась крутить колеса коляски как можно быстрее, лишь бы больше не видеть никого из людей.

Наконец-то мы оказались дома. Я глубоко выдохнула, теперь осталось дождаться папу, чтобы он поднял меня в мою комнату. В мою крепость.

Мама кладет шуршащие пакеты с покупками на маленький диванчик в прихожей и присаживается.

– Любая другая девушка была рада, если бы родители тратили на нее столько денег.

– Я не просила тебя тратить на меня деньги, не забывай, что у тебя есть еще одна дочь.

– Я не забываю, я просто поражаюсь. Что мы с Ричардом делаем не так?

– Все. Вы пытаетесь окружить меня дурацкой заботой, заставить поверить, что моя жизнь не кончена и что лучшее меня ждет впереди.

– Отлично. То есть это мы виноваты во всем, что сейчас с тобой происходит?

– Отчасти. Вы меня не понимаете. Я не хочу, чтобы вы кружились надо мной сутки напролет, просто оставьте меня в покое, в моей комнате. Я не хочу выходить на улицу, видеть счастливых, здоровых людей. Не хочу.

– Мы тебя не понимаем, ясно. А ты… ты нас понимаешь, Вирджиния? Ты понимаешь, каково это – знать, что твой ребенок страдает, а ты ничем не можешь ему помочь?! Ты понимаешь, каково это – видеть, как в тебе постепенно угасает жизнь? Ты тоже не понимаешь нас!

– Мама, ты меня не слышишь! Я просто хочу, чтобы вы все оставили меня в покое, вот и все!

Наш разговор постепенно превращается в крик двух истеричных женщин.

Мама встает с диванчика, подходит к окну на кухне и медленно выдыхает.

– Ты нас мучаешь, Вирджиния.

– Я знаю, что я вас мучаю. Поэтому я и хочу, чтобы мы разделились с вами на два суверенных мира. Моя жизнь, она… остановилась. Единственное, о чем я молю, так это однажды не проснуться. Мне кажется, умереть во сне – это самая лучшая смерть.

– Замолчи! Замолчи, Вирджиния! Каждое твое слово для меня как ножевое ранение! Хорошо, если ты хочешь, чтоб мы оставили тебя в покое – будь по-твоему. Я просто не могу поверить, что моя дочь стала такой. Знаешь, сколько людей живут с таким диагнозом, как у тебя? И ничего! Они заводят семьи, живут счастливо, как обычные люди. И только ты зациклилась на этой чертовой коляске. Ты заставляешь страдать всех нас! Когда мы узнали, что ты попала в аварию, нас с Ричардом чуть не парализовало! – Из маминых глаз закапали одна за другой слезы, и мое сердце затрепетало от боли. – Во всем, что сейчас с тобой происходит, виновата только ты! В твоей крови обнаружили алкоголь, ты села за руль пьяная и прекрасно знала, чем это все может закончиться!

Неожиданно домой возвращается папа. Увидев красные заплаканные глаза мамы, он растерялся.

– Рэйчел, что случилось?