Обломки нерушимого

Калли рыдала взахлеб, совсем не беспокоясь о том, что хозяйки могут услышать ее плач. Ох, еще эти хозяйки, пытающиеся самоутвердиться за ее счет! И этот мистер Дил! Черт возьми, ей пришлось воевать с этим убожеством из-за ванной! Да что же происходит с ее жизнью, а?! «Я хочу быть маленькой девочкой! Я не должна ничего решать и терпеть все это. Сколько всего навалилось… Господи, да за что ж ты меня наказываешь?! Я не могу больше, не могу, не могу!!!»

А еще Джел… Нет, о ней она думать не будет. Только не сейчас. Мысли о Джел убьют ее!

Но вдруг Калли взглянула на разбросанные вещи. Взгляд ее главным образом упал на фото. Фото с Джел… Калли уже и не помнила, когда была сделана эта фотография. На ней были запечатлены крупным планом смеющиеся мордашки подруг. На обратной стороне было что-то написано. Калли тут же узнала аккуратный почерк Джел.

– «В каждой сложной ситуации у вас есть выбор: либо стать раненым, либо стать мудрее», – прочла вслух она.

Это была цитата Садхгуру, которого боготворила Джел. Она подарила Калли этот снимок вместе с презентом из Индии. Кажется, это были благовония… Калли тотчас перестала плакать. Она читала эти слова снова и снова. Казалось, что ей их говорит в данную минуту сама Джел своим нежным, успокаивающим голоском. Калли стало так спокойно…

«Я стану мудрее, – решила она. – У папы трудности – я буду его опорой. Мама болеет – я сделаю все, чтобы облегчить ее страдания и помочь ей быстрее выздороветь. Бенни очень переживает из-за всего произошедшего – я буду рядом, стану взрослой ради него. Он всегда может на меня положиться. Новая школа – это ерунда. Ссора с подругами – тоже пустяк, по сравнению со всем остальным. Я рада, что у моей семьи появилась хоть какая-то крыша над головой, и я постараюсь сделать так, чтобы мы больше не знали бед. Я верну долг Фрай. Я смогу. Я спасла жизнь Элеттре. Отправила в ад ублюдка и заплатила за это не такую уж большую цену. Никогда больше не буду попрекать себя и жалеть о содеянном».

* * *

Наконец чета Лаффэрти переехала в квартиру миссис и мисс Гарвинг. Калли устроилась официанткой в «Кэнди Грэдди». Рэми попросила своего отца платить Калли вдвое больше, чем остальным официантам. Калли об этом ничего не знала, только радовалась хорошей зарплате и возможности оплачивать комнату без задержек. Так ведь еще надо было что-то есть, покупать одежду, но самое главное – обеспечивать маму всеми необходимыми лекарствами, в частности обезболивающими, без которых та уже редко могла обходиться. Поэтому Калли брала дополнительные смены и подрабатывала уборщицей…

– Ох, детка, ты сегодня совсем поздно, – сказала Мэйджа, когда Калли вернулась с работы.

– Обычно я иду коротким путем, но сегодня решила изменить маршрут. Погода шикарная! – Калли призвала на помощь все свое мужество, чтобы ее голос звучал бодро и мама не догадалась о том, что она еле стоит, ведь задержаться ей пришлось потому, что она вызвалась заменить одного разнорабочего и до темноты вместе с грузчиками таскала ящики с продуктами на склад.

– Калли, я не хочу, чтобы ты работала. Тебе нужно больше отдыхать, чтобы настроиться на учебу в новой школе… Это же такой стресс, ты вымотаешься совсем!

– Ничего подобного. Я не устаю. У меня легкие обязанности, думать много не нужно, ходи с подносом да улыбайся гостям. К тому же ко мне каждый день приходят одноклассницы, я болтаю с ними и слушаю новые сплетни. А еще я подружилась с одним поваром, он постоянно угощает меня пирожными. В общем, это не работа, а развлечение! И платят мне за это развлечение хорошие деньги.

– Какая же ты врушка.

Мэйджа была права, Калли действительно лгала. Да, одноклассницы приходили к ней, но ни о каких веселых, душевных посиделках, что в красках описала Калли, и речи не шло. Все приходили в «Кэнди Грэдди», дабы посмотреть, что стало с Калантией Лаффэрти, подругой Главной леди. Это было унизительно для Калли, но и с этим ей удалось свыкнуться. Ни с каким поваром Калли не дружила, у нее не было времени на то, чтобы заводить с кем-то дружбу. И есть. Калли ела редко и очень мало, оттого вид у нее был болезненный, уставший, жалкий, что не могло не радовать ее бывших одноклассниц. Многие из них, еще когда Калли училась в «Греджерс», завидовали ей, и причин для зависти было множество: она дружила с Дианой, жила с ней в одной комнате, плюс ко всему была такой миленькой, утонченной. А еще Калли была склонна к бесчувственному высокомерию, подражая Брандт, и время от времени любила сотрясать воздух пустым бахвальством, как Никки, это многих бесило. А теперь… М-да. Моет полы да собирает объедки со столов. И подруги ее знать не желают.

– Ты была сегодня у врача?

– Нет. Он перенес прием, – ответила Мэйджа.

– В который раз он это делает?!

– Калли, у него куча тяжелобольных пациентов, и если бы я была одной из них, то он бы вызывал меня как можно чаще.

Сухое, бледное лицо Мэйджи попыталось изобразить улыбку. Калли же чувствовала, что что-то здесь не так. Врачи часто перестают тратить свое время на безнадежных пациентов. Из-за этой мысли у Калли едва не лопнуло сердце. «Нет… нет!!! Мама права. У нее стабильное состояние, и поэтому врачи не беспокоят ее лишними визитами. Не стоит тревожиться».

Бенни, что сидел за столом все это время и слушал разговор матери и сестры, тяжело вздохнул и отвернулся от женщин, чтобы те не увидели его слез. Мэйджа сообщила ему и мужу о своей болезни. Ей пришлось это сделать, потому что с каждым днем притворяться здоровой было все сложнее и сложнее. Она очень похудела, часто теряла сознание, на теле то и дело сами по себе появлялись крупные гематомы и петехии, и ей уже трудно было сдерживать себя, чтобы не застонать от боли. Спенсер и Бенни отреагировали спокойно, хотя обоим хотелось расплакаться и прижать к себе слабенькую Мэйджу, расцеловать ее в надежде, что их ласки смогут исцелить ее, ну или хотя бы утешить. Калли, Бенни и Спенсеру было очень тяжело смотреть, как Мэйджа мучается, но никого из них не покидала надежда на то, что она поправится. Как бы то ни было, Мэйджа под наблюдением врачей. Ее болезнь лечится, нужно только накопить нужную сумму на лечение, консультации, обследования, еще найти деньги на операцию, на восстановление после нее, на поддерживающую терапию, на обезболивающие, на многое, многое…

Спенсер возложил на себя обязанности по уходу за женой, Бенни ему помогал как мог, а Калли работала, была единственным человеком, что приносил деньги в дом. Спенсера в общем-то такое положение дел устраивало. «Все это временно, – успокаивал он себя. – Она молодая, сил полно, не то что у меня, да и работа у нее несложная. А я забочусь о Мэйдже, вожу ее по врачам, готовлю, убираюсь, даже глажкой занимаюсь и думаю, много думаю, как восстановить свое дело. Мне тяжелее всех. Я должен беречь себя. От меня зависит благополучие всей семьи».

– Папа, не хочешь ли ты всерьез увлечься кулинарией? По-моему, у тебя настоящий талант! – восхитилась Калли, уплетая ужин, приготовленный Спенсером.

– Я приберегу этот талант для черных дней. Если уж совсем все плохо будет, тогда устроюсь поваром к вам в «Кэнди Грэдди», – со смехом сказал Спенсер.

– Если могут быть черные дни, тогда эти какие же? – удивился Бенни.

– Бенни, у нас непростой период, но, уверяю тебя, скоро все изменится. Один мой знакомый посоветовал мне обратиться к замечательной женщине. Ее зовут мисс Адоринда, она гадалка, творит удивительные вещи.

– Спенсер, ты в очередной раз доказал, что у тебя скверное чувство юмора, – буркнула Мэйджа.

– Но я не шучу! Мисс Адоринда – действительно уникальная личность. Мой знакомый был на грани разорения, и благодаря мисс Адоринде ему удалось разобраться со всеми финансовыми передрягами и нажить себе тако-ое состояние!

Семья тихо потешалась над наивностью Спенсера.

– Господи, папа, ты прям как Джел. Она тоже верит во всякие такие штуки, – рассмеялась Калли.

– Верила, – резко поправил ее Бенни.

Калли мгновенно поникла. Долго же ей придется привыкать к тому, что о подруге теперь нужно говорить в прошедшем времени. «Нет… Не думай о ней. Будет еще хуже, разрыдаешься при всех, а ты должна быть сильной! Ты их опора!»

– Да… верила, – исправилась Калли и тут же решила продолжить разговор как ни в чем не бывало, как будто сердце ее в данный момент не разрывается от нечеловеческой боли. – Ну, если эта мисс Адоринда сделает так, что я больше никогда не увижу, как Харпер бреет свое мерзкое лицо моей бритвой, то я за.

– Харпер – это еще полбеды. Рут постоянно смотрит на меня, как на привидение. Еще она считает, что я заразна… Ее скудоумие и забавляет, и раздражает, – высказалась Мэйджа.

Не мог промолчать и Бенни:

– А Долли лучше, что ли? Вечно ко мне придирается. Вчера, например, сказала, что я громко глотаю!

– Семья, потерпите еще немного. Я сделаю все, чтобы исправить наше положение. Совсем скоро мы вернемся в Бэллфойер. У нас все наладится. – Спенсер посмотрел на жену, положил свою руку на ее тощую кисть и повторил тихим, но твердым голосом: – Все наладится.

Никогда еще семья Лаффэрти не была такой сплоченной. Финансовые проблемы и болезнь Мэйджи объединили их. Все любили друг друга в три раза сильнее, чем прежде, никто не позволял себе сказать грубое слово своему ближнему. Калли смотрела с восторгом и огромной любовью на своих родителей и братишку, улыбалась со слезами на глазах и думала: «Нет, горе будет, если я потеряю их всех. А пока мы все вместе – я не имею права жаловаться и страдать. Нет никакого горя, есть только небольшие трудности, которые мы непременно преодолеем».

* * *

Рэми провела зимние каникулы у бабушки и дедушки в заснеженном Доннидэе. Она, безусловно, любила своих престарелых родственников, но приехала к ним отнюдь не из-за желания проведать их. Ей просто хотелось сбежать. Не могла она находиться в городе, где каждый третий говорил о Джел и бесцеремонно осуждал ее родителей. Все знали, что мистеру и миссис О’Нилл сейчас, мягко говоря, непросто, но это лишь подстегивало бездушных блюстителей морали. Только ленивый не забросал их жестокими обвинениями. Они же убили свою дочь. Нормальные родители уж точно бы заметили, что с их ребенком не все в порядке, и сделали бы все возможное, чтобы спасти его. Рэми, всегда тонко чувствующая малейшее колебание настроения толпы, не могла найти себе места, жуткие мысли роились в ее голове. Ей настолько осточертело находиться в этой атмосфере скорби и бесчеловечности, что она с радостью изрезала бы каждый клочок своего тела, чтобы медленно истекать кровью, лежа на полу, наслаждаясь долгожданным блаженством, предшествующим неминуемой смерти.

Но у нее оставалось одно важное, незавершенное дело, поэтому ей необходимо было взять себя в руки. И Рэми уехала в Доннидэй.

Увы, ее мечте обрести спокойствие, хотя бы непродолжительное, не суждено было сбыться. И сейчас вы поймете почему.

– Нет, я понимаю, у Грэда полно работы, бесконечные командировки, но Риннон?! Неужели она не могла выделить хотя бы пару дней, чтобы навестить нас? – возмутилась Фрэнси Арлиц.

– Бабушка, я же сказала, она сейчас все свое время уделяет миссис О’Нилл. У той тяжелая депрессия, а мама – спец в таких делах.

– Ну да, это благородное дело… Но знаешь, я уверена, даже если бы не случилось этой трагедии с Джелвирой О’Нилл, твоя мать нашла бы еще какую-нибудь причину, чтобы не приехать к нам!

Фрэнси Арлиц – дама статная, сложная, пылкая, каждое слово она произносила тоном, не терпящим возражений. Эта женщина даже дожив до преклонных лет не переставала контролировать своих мужа и сына. А еще она выбрала излюбленный сценарий большинства свекровей – ревностно относиться к своей невестке, постоянно искать в ней какие-то изъяны, не одобрять буквально каждый ее шаг и пытаться «подогнать» ее под свои стандарты.

– Для нее всегда пациенты важнее семьи, а это неправильно! Да и в конце концов, как она могла оставить тебя? Ты ведь тоже нуждаешься в ее помощи!

– Серьезно? А что со мной случилось, бабушка? Расскажи, а то я не в курсе.

– Рэми, не делай вид, что ты не переживаешь из-за Грейсона.

– Я не переживаю из-за Грейсона. Он жив, здоров, у него все хорошо. Зачем переживать?

– Не паясничай! Ты себя сейчас ведешь, как твой братец!